Идем мы очень долго, но туман и не думает рассеиваться.

— Сулейм — южный город, — говорит Эйвери. — Но кажется, что мы оказались на севере.

Наконец, из тумана выплывают высокие жерди, на которых развешаны рыбацкие сети на просушку.

— Неужели пришли? — с недоверчивой радостью спрашиваю я.

— Похоже на то, — без особого энтузиазма откликается Эйвери.

У самого берега, привязанные к кольям, колышутся на волнах лодки. Несколько лодок лежат на берегу вверх днищем. В нос бьет резкий запах рыбы и тины.

Эйвери без сил опускается на одну из перевернутых лодок, вытягивает больную ногу и растирает ее.

Я бы тоже с удовольствием отдохнула, но мне хочется как можно скорее найти того, кто вывезет нас из этого жуткого города.

— На берегу никого, — разочарованно говорю я.

— Наверное, они в рыбацкой деревне.

— Схожу, поищу кого-нибудь.

— Дай мне немного отдохнуть, и я пойду с тобой.

Эйвери не хочет отпускать меня одну. Но вряд ли она сможет защитить меня, если что…

— Может, поплывем сами? — кошусь на лодки. Деревня, виднеющаяся на пригорке, выглядит заброшенной и зловещей.

— Кто будет грести? И я не знаю, куда плыть.

— Эрнан сказал, что найти остров сможет лишь тот, кто связан с ним по крови. Вы его мать, а значит, сможете найти остров.

— Мы не справимся без мужских рук, — уверенно заявляет Эйвери.

— Значит, не будем терять время, — решительно направляюсь в сторону серых бревенчатых домов. На самом деле сердце оплетает липкими путами глубинный, природный страх.

Пройдя совсем немного, возвращаюсь к Эйвери. Она смотрит на меня с пониманием, но когда я достаю из-за пазухи конверт, на ее лице появляется недоумение.

— Возьмите, это дал Эрнан. Там подсказка, где искать тайник с золотом.

— Почему ты даешь мне это именно сейчас?

— Боюсь… Боюсь потерять.

— Ясмина! — ее проницательный взгляд проникает прямо в душу.

— Пообещайте мне кое-что. Если я не вернусь за полчаса, вы сразу же уплывете отсюда.

— Нет, Ясмина, нет! — она поднимается и порывается идти со мной. — Давай пойдем в деревню вместе.

Качаю головой и спешу к пригорку, на котором стоят бедные лачуги.

Эйвери ковыляет следом, но когда понимает, что по узкой крутой тропке, ей не взобраться, останавливается и кричит:

— Ясмина, вернись!

Но я уже взбираюсь по тропинке. Помогаю себе, хватаясь за высокую траву. Трава тоже блеклая, серо-желтая, будто сейчас не лето, а глубокая осень.

Поднявшись, стою недолго, перевожу дух. Здесь не менее жутко, чем у моря. Лачуги из полусгнивших досок неприветливо ощерились частоколом. Темные окна напоминают глубокие провалы глазниц. На веревках болтается белье. Ветер скрипит ветхими ставнями.

Кажется, что деревня вымерла. Будто все жители разом выехали, пробросав все. Под ногой что-то хрустит. Детская игрушка. Случайно я сломала ее. Дурной знак.

Хочется прекратить поиски и бежать отсюда. Так быстро, как только смогу.

Вместо этого заставляю себя подойти к ближайшему домику. Стучу в дверь, но никто мне не открывает. Немного подождав, тяну за ручку, и дверь поддается. Осторожно заглядываю вовнутрь. Никого. Но вся обстановка говорит о том, что хозяева лишь недавно вышли. На столе — недоеденный обед. На печи — котелок с тушеными овощами. Еще не успел остыть.

— Эй, здесь есть кто-нибудь?

Никто не откликается.

Что-то оторвало людей от их привычных дел. И они куда-то ушли. Вот только куда?

Выхожу из лачуги и иду по улице, заглядывая в каждый дом. Когда большая часть домов осмотрена, ветер доносит до меня слова детской песенки. Замираю, прислушиваясь. Мне не показалось. Кто-то поет. Голосок срывающийся, тоненький, детский.

Иду на голос. Он то замолкает, то звучит снова.

— Пой, пой, только не молчи, — шепчу про себя.

Наконец получается определить его источник. Песенка раздается из маленького, покосившегося домишки. Его почти не видно из-за простыней, развешанных на площадке перед домом.

На подходе к двери едва не спотыкаюсь о перевернутое корыто.

Постучав и не дождавшись ответа, открываю дверь. Стоит мне переступить порог, как мои туфли намокают. Весь пол залит мыльной водой. На табуретках стоят тазы. В одних отжатое, скрученное жгутами белье, в других вещи плавают в воде. На куче грязных вещей сидит мальчик лет трех и поет песенку. Увидев меня, он замолкает и таращит на меня синие, удивленные глазенки.

— Привет, меня зовут Яся, — присаживаюсь рядом с ним. Запах от грязного белья бьет по носу. Стараюсь не морщиться. — А тебя как зовут?

— Майло, — неуверенно говорит ребенок.

— Что здесь случилось?

— Мы с мамой играли в прятки. Она спрятала меня здесь, — он тычет пальчиком на перевернутую лохань. — Мама сказала сидеть тихо, чтобы они меня не нашли. А мне надоело сидеть.

— Они? Кто они?

— Тучки.

Меня обдает ледяной волной страха. Вирены? Они здесь?

— А где твоя мама?

Малыш подбегает к окну и тычет куда-то пальцем, но я там никого не вижу.

— Ну вот же, вот она! — он показывает на каменную глыбу. — Мама сказала, что это игра. Тучки ее нашли. Но потом тучки ее расколдуют.

— Майло, твоя мама сказала, что ты молодец, — прячу за улыбкой подступившие слезы. — А теперь мы поиграем в моряков. Нам нужно найти один остров, где зарыты настоящие сокровища. Пойдем? Только нужно спешить, пока их не захватили пираты, — протягиваю ему руку.

— А мама? — он не спешит подавать мне ладошку.

— Мы приедем к ней, как только найдем клад. Мы сможем купить ей все, что она захочет.

— Мама хотела новое корыто. Старое худое стало, — его пальчики цепляются за мою ладонь.

Теперь нужно как можно скорее добежать до моря. Если вирены все еще здесь, то опасность грозит нам всем. Надеюсь, с Эйвери ничего не случилось.

Мы выходим наружу, и Майло сразу же отпускает мою руку. Бежит к каменной глыбе. Не знаю, верить ли его истории. Возможно, просто у мальчика богатая фантазия.

Майло крепко обнимает камень и что-то бормочет. Подхожу ближе и трогаю шероховатую поверхность. Она теплая, будто нагретая солнцем. Но небо над нами сплошь в серых тучах.

Если внимательно присмотреться к истукану, то можно увидеть очертания человеческого лица. Наверное, мое воображение играет надо мной злую шутку, но теперь я вижу в этой каменной глыбе женщину.

— Я позабочусь о нем, — негромко говорю ей, и мне кажется, что она меня слышит.

— Майло, нам нужно спешить. Погода портится. Если море будет неспокойно, нам будет сложно добраться до острова.

Он отлипает от камня и кивает головой.

— Пошли.

— Если вдруг снова появятся тучки, игра в прятки продолжится, — снимаю с себя дорожный плащ. — Надень на себя, Майло. Если вдруг мне негде будет тебя спрятать, садись на землю, накрывайся с головой и не шевелись.

Майло тонет в моем плаще, путается в нем, но лучше уж так, чем идти в открытую. Может, плащ и не сможет его защитить, но мне так будет спокойнее.

Между тем, тучи на небе сгущаются. Налетает сильный порыв ветра и вздымает простыни парусами. Хлопает ставня.

— Это они, — шепчет Майло, — в прошлый раз тоже так было.

Оглядываюсь на дверь лачуги прачки. Далеко. Не добежим.

Сжимаю маленькую ладошку:

— Майло, помнишь, о чем я тебе говорила?

Теперь и я их чувствую. Будто могильным холодом повеяло. Раньше я никогда не думала о смерти, но теперь оказалась лицом к лицу к ней.

Все выстыло, выцвело, словно на землю опустились сумерки.

Воздух сгущается, превращаясь в облака клубящейся тьмы. Они приближаются ко мне, то принимая причудливые формы драконов, то распадаясь на части.

Кружат надо мной черными воронами, и от движения их призрачных крыльев белые простыни раздуваются парусами.

Мне становится холодно, очень холодно, будто что-то вытягивает из меня силы и саму жизнь. Наверное, сейчас я должна превратиться в камень. Но… ничего не происходит.