Эта идеальная улыбка, от которой у меня учащенно бьется сердце.

Я снова обнимаю ее и закрываю глаза. Такие моменты спокойствия случаются со мной не часто.

ГЛАВА 17

Роза

Когда я встала, то я нашла его уже на кухне.

— Доброе утро. Что у тебя сегодня на повестке дня, Роза? — он открывает буфет и достает черную кружку.

— Я не знаю? Прогуляться по саду? Ты можешь принести мне какие-нибудь книги? Может, возьмешь меня с собой на работу? Просто посидеть и поговорить?

Я захлопываю рот после последнего варианта. Он, нахмурившись, проверяет свои ролекс и открывает холодильник.

— Как насчет завтрака? — спрашивает он.

Я сажусь на барный стул и смотрю, как он запускает кофеварку.

— Завтрак звучит заманчиво, — отвечаю я.

Черный костюм от Армани облегает его, как вторая кожа. Он достаточно плотный, и я почти вижу, как напрягаются его бицепсы под тканью. Но я не могу перестать смотреть на эти чертовы татуированные предплечья, когда он закатывает рукава.

— Омлет подойдет? — спрашивает он, поворачиваясь ко мне лицом.

Его глубокий хрипловатый голос творит со мной такое, чего я никогда не испытывала.

— П-прекрасно, — заикаюсь я.

Он кивает и разбивает яйца в смесительную чашу.

— Как давно ты стал боссом? — я подпираю подбородок ладонью и наблюдаю, как он готовит.

— Давно, лет семь назад или около того, с тех пор, как убили моего биологического отца.

Он стоит ко мне спиной, поэтому я не могу прочитать выражение его лица. Биологический отец?

— О, вау.

Какой странный способ говорить так о своем отце.

— Я и не знал, что у Марко две дочери, — говорит он через плечо, выливая яичную смесь на сковороду. Мои глаза расширяются от удивления. Интересно, что мой отец скрывал нас.

Я проглатываю комок в горле.

— Он не хотел, чтобы мы часто были рядом с ним, — почти шепчу я.

Несколько минут проходят в тишине, пока он готовит омлет.

Он непринужденно перекладывает один омлет-ролл со сковороды на блюдо.

— Знаешь, я никогда не знал своего настоящего отца. Я вырос на улице, и я был приемным ребенком.

— О, прости. Должно быть, это было тяжело.

Он пожимает плечами, ставя передо мной тарелку с омлетом. От одного только запаха у меня урчит в животе.

Он останавливается и хмурится.

— Ты мало ешь, малыш.

Я сглатываю, не зная, что сказать.

— У меня бывают разные фазы. Иногда я умираю с голоду, иногда меня тошнит. Но мне сейчас получше.

В данном случае это ни то, ни другое. Я просто слишком отвлечена им.

Я беру вилку, и его взгляд устремляется к моей дрожащей руке.

— Тебе нужно правильно питаться. Попкорн — это не еда, — его голос суров.

Он берет свою тарелку и садится рядом со мной. Меня окутывает запах его мужского одеколона.

Я ковыряю вилкой по тарелке.

— Так, как же ты прошел путь от приемного ребенка до босса мафии? — спрашиваю я, надеясь сменить тему.

Он опускает взгляд на мой остывающий омлет.

— Ешь, и я тебе расскажу.

У меня текут слюнки, когда я проглатываю яичницу. Я натягиваю рукава свитера, пытаясь побороть тошноту, бурлящую в животе.

— В детстве меня оставили одного в квартире, и меня забрала социальная помощь. Моя мама была наркоманкой и ее нашли с передозировкой. Они нашли ее рядом со мной. А отца они не смогли найти.

Он откусывает от своей еды.

— Еще кусочек, — он смотрит на меня, пока я робко откусываю еще кусочек.

— Меня перебрасывали с места на место. Пока одна семья не отправила меня в боксерский клуб Тони, когда мне было восемь, потому что у меня был вспыльчивый характер, — он пожимает плечами. — Они даже не догадывались, то что Тони управлял подпольным бойцовским клубом. Так что, когда все остальные от меня отказались, мне всегда было есть куда пойти. Именно там я встретил своего брата Келлера. Тони взял его к себе, и мы провели подростковые годы, сражаясь за еду и выживание.

Улыбка озаряет его лицо.

— А когда нам было по шестнадцать, миссис Руссо взяла нас к себе. Пожилая итальянка, которая только что потеряла мужа. Она пыталась приучить нас к порядку, и мы чертовски любим ее за это, как и за ее стряпню. Наши желудки были полны, у нас была теплая постель и настоящая семья. Поэтому, как только нам исполнилось восемнадцать, мы сменили наши фамилии на Руссо. Мы были ее сыновьями и всегда ими будем.

— Ой, это так мило, — я набиваю еще один полный рот яичницы. Я не могу сдержать приступ грусти при упоминании матерей. Я так сильно скучаю по своей.

— И как это привело к боссу мафии? — говорю я с набитым ртом.

Он медленно пережевывает свой кусок, и я наблюдаю, как двигается его кадык, когда он глотает.

— Ну, оказывается, мой отец не был беглым наркоманом, как моя мама. Он был главой гребаной мафии. Джузеппе Лучано.

У меня отвисает челюсть. Это имя я узнала. В детстве мама и папа всегда ссорились из-за имени этого человека. Мама хотела, чтобы мы вернулись в Италию, но отец был одержим идеей перехватить власть у мистера Лучано.

Лука наблюдает за мной.

— Ты знала его?

Я качаю головой.

— Нет. Просто слышала его имя. Меня держали подальше от бизнеса моего отца.

— Хмм, — его грудь гулко вздымается, заставляя мое сердце подпрыгнуть.

Игнорируя трепет в животе, я стараюсь не отвлекаться от темы.

— Так твой отец заставил тебя возглавить мафию? Почему? — я отправляю в рот еще одну порцию еды. Я хочу узнать больше, и только так я могу продолжить разговор.

— Этого я до сих пор не знаю. И никогда не узнаю. Его советники нашли меня, затащили на заднее сиденье внедорожника и привезли в закрытый особняк моего отца. Сказали мне, что согласно завещанию, которое он составил, власть переходит к его единственному, оставшемуся в живых, сыну.

Я кашляю, пытаясь сдержать смех.

— Подожди. Раньше тебя звали Лука Лучано? Это громкое имя.

Он хихикает.

— Руссо намного лучше.

Я постукиваю вилкой по губам, пытаясь представить молодого Луку, которого втягивают в империю его отца.

— Должно быть, это было тяжело.

Его губы поджимаются, когда он задумчиво смотрит на свою кофейную чашку.

— Моя жизнь никогда по-настоящему не принадлежала мне. Я всю свою чертову жизнь боролся за выживание. Это ничем не отличается. Сейчас я в том месте, где меня уважают. У меня денег больше, чем нужно. Как только я уничтожу твоего отца, город будет моим.

— Чего-то еще не хватает? — я могу сказать, что он не выглядит довольным своей текущей миссией.

Его глаза ищут мои, когда он откидывается на спинку стула.

— Может быть. А может и нет. Я никогда не знаю, что меня ждет.

Я отодвигаю от себя тарелку с недоеденной едой.

— Мой отец изменился с тех пор, как убили маму.

Я смаргиваю слезы. Трудно говорить о своей маме. Я никогда не рассказываю о своих страданиях.

Его теплая ладонь на мгновение ложится на мое колено.

— Мне так жаль.

Я смотрю на его широкую ладонь с татуировкой, выглядывающей из-под белой манжеты.

— В нашем доме произошел взрыв. Мне было всего четырнадцать. Все произошло так быстро, что я мало что помню. Вот мы с Евой придумывали танцевальные номера в саду. А следующее, что я помню, я очнулась в больнице. Моя мама, нона и еще несколько человек были убиты.

Я сдерживаю слезы, чтобы не разрыдаться. После ее смерти мой отец даже не упоминал ее имени в доме. Все фотографии исчезли. Он даже оттолкнул меня, потому что у меня были ее темные глаза.

— Все, что его волнует, — это власть. Мы потеряли наш дом на Сицилии из-за его войны с Капри. А потом он привозит нас сюда и снова ломает.

Я закрываю лицо руками.

— О, Роза, — его голос мягкий и успокаивающий.

Я спрыгиваю с барного стула, в груди что-то сжимается. Чувство, которое я слишком хорошо знаю.

Я слышу, как он зовет меня вслед, когда я бросаюсь в свою комнату и захлопываю дверь.