«Плохо дело, — подумал я, — снимаем сцену без предварительной фонограммы, потом на монтаже замучаемся ловить синхрон. Наш будущий кумир миллионов ритм практически не держит, то играет чуть быстрее, то чуть-чуть медленнее. Вот ведь зараза, закрутился и забыл Высоцкого сводить в студию озвучания. Теперь придётся делать побольше перебивок и ещё больше потеть на монтаже».

Я коней напою, я куплет допою, — продолжил вдохновенно и кинематографично петь Высоцкий.

Хоть мгновенье ещё…

— Бух! — вдруг раздался громкий хлопок на улице, от которого затряслись стёкла в окнах, и все кто был в хате, разом вздрогнули и в то же самое мгновенье кто-то снаружи высоким женским голосом запричитал:

— Караууул! Убиваююют! Спаситеее!

— Стоп! Снято! — гаркнул я. — По ходу НАТОвский десант высадился. Всё, третья мировая началась.

— Спаситеее! — опять раздалось на улице, в подтверждении моих слов.

— И что нам теперь делать? — пролепетал главный оператор Дмитрий Месхиев.

— По ранее намеченному плану уходим огородами, — буркнул я и бросился на улицу, туда, где прозвучал звук выстрела, и слышались крики какой-то женщины.

Почти на полтора часа по воле нелепого происшествия меня выдернули из съёмочного процесса. Дело в том, что рядовой Шевчуков, однофамилиц нашего криворукого техника с киностудии, во время чистки автомата АК-46, произвёл непроизвольный выстрел боевым патроном, который неведомым образом оказался в патроннике. И этот кусок смертоносного свинца прошил насквозь алюминиевый бак с чайным напитком. А так как чай был довольно таки горячим, то его струя, попав на руку сотрудницы комбината питания, нанесла женщине ожог первой степени.

И всё бы ничего, покричали бы, выплатили бы компенсацию за моральный и материальный ущерб и продолжили бы работу, но через три дома от места съёмок проживал местный участковый милиционер, въедливый, принципиальный и не берущий взяток мужчина. Поэтому мне, старшему лейтенанту Яркову и рядовому Шевчукову пришлось давать показания, а дядя Йося Шурухт вынужден был обзванивать разных полезных знакомых, чтобы замять на корню нарождающееся уголовное дело.

Хорошо хоть за это время главный оператор сам доснял песню про «Коней привередливых» и сделал несколько перебивок, запечатлев на плёнку живописные физиономии участников банды Кумарина. А так же все актёры и члены съёмочной группы успели пообедать. Лично я, был голоден и зол.

— Товарищ старший лейтенант, — обиженно шипел я на Яркова, — я же вам русским языком сказал, что сначала оружие надо разобрать, а уже потом смазать и почистить.

— Виноват, товарищ режиссёр, — бухтел младший офицер, — не доглядел.

— Ты знаешь что? ­­– буркнул я, окинув взглядом бойца, на лице которого не было ни тени раскаяния. — Прикажи рядовому Шевчукову, чтобы тот никуда из машины не выходил. Так глядишь, до вечера обойдёмся без приключений.

— Так точно, товарищ главный режиссёр, — козырнул Ярков и тут же рявкнул на подчинённого, — Шевчуков, равняйсь! Смирно! Шагом марш в кузов!

— Есть, — буркнул невысокий лопоухий боец, который только год назад окончил сельскую школу, после чего рысью посеменил в направлении служебного грузовика марки «Урал».

— Разрешите задать вопрос, товарищ режиссёр? — вновь как на параде вытянулся Ярков. — Когда будет сниматься наша сцена?

— Как только, так сразу, — проворчал я и, взяв в руки свой режиссёрский мегафон, заорал на всю съёмочную площадку, — товарищи техники, осветители, главный оператор и его ассистенты, а так же товарищи актёры! Всем приготовиться к съёмкам финального монолога вора Кумарина! Потом сразу же переходим к сцене ликвидации банды! Приём пищи закончить!

­ — А я думал, что на сегодня закончили? — удивился Дмитрий Месхиев, который дожёвывая бутерброд, вылез из нашей киношной палатки.

— Вот банду Кума ликвидируем, Давыдыч, тогда и закончим, — пробурчал я и снова повторил в режиссёрский громкоговоритель требование вернуться к работе.

И лишь после повторного объявления народ, который расселся словно на пикнике, на берегу мелководной речки Волковки, стал нехотя подтягиваться к дому, где стояли осветительные приборы разной величины. «Вроде дело замяли, — подумал я, — вроде можно расслабиться, почему же так не спокойно на душе? Неужели ещё что-нибудь может сегодня произойти?». И только эти неприятные мысли посетили мою голову, как навстречу выбежали три взволнованные актрисы: Нонна Новосядлова, а так же Анастасия и Марианна Вертинские.

— Ты только не ругайся и прошу, не волнуйся, — начала Нонна.

— Неужели кто-то умудрился утонуть в речке, где в самом глубоком месте воды по грудь? — заворчал я.

— Там мальчики выпили немного, совсем чуть-чуть, — продолжила Анастасия Вертинская.

— Все ведь уже подумали, что на сегодня съёмка закончена, — добавила Марианна Вертинская.

— Какие мальчики и что значит совсем по чуть-чуть? Сколько это в миллилитрах? — начал заводиться я.

— Лёва Прыгунов и Володя Высоцкий чуть-чуть побольше, остальные чуть-чуть поменьше, — пролепетала Нонна.

— Прыгунов — враг народа, у него же сегодня выходной! — рассвирепел я. — Какого лешего он тут ошивается? Где ваши мальчики залегли?

Актрисы указали в сторону небольших кустиков на берегу речушки, и я припустил в нужном направлении быстрее, чем девчонки успели своими огромными ресницами моргнуть. Двадцать метров я пролетел как спринтер перворазрядник. В груди клокотала праведная ненависть к неизвестным изобретателям алкоголя, а кулаки чесались так, что сводило скулы. И я даже не заметил, как откуда-то сбоку в мою руку вцепился Савелий Крамаров.

— Феллини, тут такое дело, — затараторил он. — Тут это, ерунда одна приключилась. Сам не понимаю, как такое вышло. Взяли у местной бабули слабенькой настоички. Я-то сам не пью, а они вот, сделали по глоточку.

— Дегустаторы хреновы, — рыкнул я, когда увидел, как на утоптанном пятачке лежали и смотрели стеклянным глазами в небо сразу три фигуры, две из которых принадлежали актёрам, а третья — дзюдоисту-дублёру, который должен был вместо фарцовщика Паганини исполнять опасные акробатические трюки.

— Красиво лежат, — высказался Леонид Быков, подойдя к этому месту вместе со Станиславом Чеканом. — Всё, съёмку надо переносить. Несчастный случай на производстве.

— А я, между прочим, сразу от настойки отказался, — пророкотал актёр Чекан, — запах у неё был какой-то странный. Ты на нас Феллини не обижайся, пока вас не было, мы тут для аппетита пару бутылочек вина на всех разлили. А парням мало показалось.

— Во-во, правильно Леонид Фёдорович сказал, это несчастный случай, — снова затараторил Крамаров, покосившись одним глазом на Быкова. — Съёмку надо на завтра переносить. Завтра всё будет в ажуре, век воли не видать.

— Твою ж дивизию, — тяжело вздохнул я. — Значится так, Высоцкий в хате свою «лебединую песню» уже спел. Поэтому сейчас там же снимаем монолог вора Кумарина, а лицо товарища Высоцкого подклеим на монтаже. А дальше я подумаю, кого и куда переносить.

— А с ними, что делать? — спросил Леонид Быков.

— У нас сегодня на площадке присутствует медицинская сестра, вот пусть она ребят нашатырочкой и полечит, — проворчал я и от нахлынувшей ярости, с лёта сочинил небольшой стишок, такое со мной иногда случалось:

Если в рот налить случайно непонятного вина,

Жизнь промчится незаметно от темна и до темна.

Затем я указал пальцем на лежачую на полянке троицу и тихо добавил:

— Твою ж дивизию, я так этого дела не оставлю.

— Я коней напою, я куплет допою, хоть немного еще постою на краю, — пророкотал авторитетный вор Кумарин, в исполнении Станислава Чекана, сидя в окружении загримированных под бандитов дзюдоистов-каскадёров и трёх актрис из массовки. — Хорошо гуляем, братва, душевно, — сказал он, встав из-за стола и выйдя на центр светлицы, то есть самой большой комнаты в избе, на которую главный оператор выставил киношный свет. — Тут некоторые пренебрежительно нас называют «джентльменами удачи», дескать вся наша жизнь — это украл, выпил, в тюрьму, украл, выпил, получил заточку в бок. Дескать живём мы не по уму, живём как-то не так.