— Кхе, — громко кашлянул Костыль и ещё сильнее натянул кепку на глаза. — Если конечно как следует покумекать, то есть в Купчино один старенький домик, а в этом домике второй день хорошие люди чего-то празднуют. Не то свадьбу, не то день Рождения, не то удачный поход по магазинам.

— То есть и тяга к изобразительному искусству появилась у хозяина этого домика? Я правильно тебя понял? — задал вопрос на уточнение капитан Ларин и, вынув из кармана записную книжку, добавил, — кстати, имя и адресок у хозяина имеются?

— Как не иметься? Но я лучше сам напишу, — буркнул воришка, — о некоторых вещах, гражданин начальник, не принято трезвонить на каждом углу.

Костыль взял записную книжку с карандашом и быстро что-то записал на развороте. Затем Андрей Ларин полученные сведения спрятал в карман и, подмигнув осведомителю, сделал из кружки несколько маленьких глотков.

— Ты давай подумай насчёт колхоза, там такие смекалистые ребята как ты нужны, — хохотнул капитан Ларин и прежде чем проститься бросил на стол спичечный коробок.

Костыль моментально схватил спички и, заглянув внутрь, снова заныл:

— Спичек не хватает, гражданин начальник. Мы так не договаривались.

— Остальную долю получишь у Казанского собора от Барклая-де-Толли, ха-ха, — ещё раз посмеялся Андрей Ларин.

— Стоп машина! — рявкнул я, когда мои актёры выждали паузу в несколько секунд. — Молодцы! Орлы! Чудо богатыри!

— Профессионалы работают, а не то что, некоторые, — немного заплетающимся языком поддакнул Владимир Колокольцев, который только что более чем достойно отыграл вора-осведомителя Костыля.

«Развезло, — догадался я, — пиво попало на старые дрожжи. Тогда продолжение надо снимать немедленно, не дожидаясь этих чёртовых пластиковых ящиков».

— Давыдыч, — обратился я к оператору, — сними дубль с руки на «Конвас-автомат» без проезда на телеге.

— Вай-вай-вай, — захихикал Месхиев, — что случилось, дорогой?

— Теряем одного актёра, — буркнул я, покосившись на Колокольцева. — А я пока какие-нибудь коробки раздобуду. Петров! — гаркнул я в мегафон. — Ассистент режиссёра Петров!

— Ящики в пути! — по-военному козырнул Генка Петров, появившись из толпы, которую создавала наша съёмочная группа и зрители с других кинопроектов.

— Наплюй на ящики, — заворчал я, — возьми в помощь водителя Алексея и дуй к техникам за пустыми коробками из-под аппаратуры.

— А что такое?

— А то, что квас и пиво не совсем одно и то же, — прошипел я. — Подводишь ты меня под монастырь, Геннадий.

Спустя час, как это не смешно звучит, пластиковые ящики всё ещё были в пути. К этому моменту мы с горем пополам сделали второй и последующие дубли сцены, где капитан Ларин общается с вором-осведомителем Костылём. Шура Пороховщиков буквально рычал от злости, так как его партнёр по эпизоду уже еле-еле ворочал языком. Оставалось надеяться, что на самом первом гениальном дубле киноплёнка меня не подвела и оказалась без каких-либо заводских технических огрехов. Но была и хорошая новость: стена из пустых коробок, которые собрали у техников, получилась на загляденье мощной и красивой, и жаль было такую стенку ломать.

— Я больше так работать не могу! — психанул Пороховщиков, когда вор-осведомитель Костыль не смог на крупном плане приоткрыть коробок спичек, так как пальцы его уже не слушались.

— Камера, стоп, снято, — скомандовал я. — Плевать на спички. Меняем плёнку и перестраиваемся на сцену №2. Десять минут перерыв!

— А шо по снарию у мня дальше? — подошёл ко мне Владимир Колокольцев, который из отличного актёра за какие-то минуты превратился в пьяного размазню.

— Спасибо, Володя, за первый дубль, — сказал я, встав с режиссёрского стула. — А дальше наш водитель Лёша отвезёт тебя домой. И больше мы работать вместе не будем.

— Подумаешь, Феллини нашёлся! — вдруг рявкнул актёр. — Да я сам с тобой работать не мерин! Потому что я — настоящий русский актёр!

На этих словах Колокольцева очень сильно повело в бок, он запнулся за рельсы, на которых катали киношную тележку, и не успели я и техники моргнуть глазом, как наш вор-осведомитель с разбега рухнул в только что построенную стенку из коробок.

— Вот что такое, настоящее русское кино, — пробурчал я себе под нос. — И смех, и грех.

Настоящий русский актёр Владимир Колокольцев после своего кульбита в стену из картонных коробок, где он умудрился получить большую сечку на лоб, сидел на моём режиссёрском стуле, развалившись как барин. Голову актёра в районе многострадального лба и затылка опоясывал медицинский бинт, под которым легко можно было рассмотреть огромное пятно самой обыкновенной зелёнки. Лицо же Колокольцева одновременно выражало скорбь, злорадство и сожаление. Поэтому лично мне не терпелось прочитать мораль.

— Вот к чему ведёт пьянство на рабочем месте! — выкрикнул я, окинув взглядом всю съёмочную группу.

— Пластиковые ящики в пути, — тут же в ухо шепнул Генка Петров.

— Что уже и пиво выпить нельзя? — возмутился кто-то из-за спин актёров и техников.

— Выпить можно, пьянеть нельзя, а не можешь пить, не берись, и если пьёшь, то не попадайся, — выдал я скороговоркой. — И если пьяному море по колено, — ткнул я пальцем в Колокольцева, — то это ещё не значит, что ему не прилетит волной по лбу. И раз ящики в пути, то давайте снимать на коробках.

— А я? — спросил Владимир Колокольцев, который получив существенное повреждение, заметно протрезвел.

— Натяни кепку на глаза и в строй! — вырвалось из моего рта. — Давыдыч, у тебя всё готово? — обратился я к главному оператору.

— Давно, — буркнул Месхиев. — Очень давно.

В ответ я провел рукой по волосам и громко запел:

«Сказку Венского леса»

Я услышал в кино.

Это было недавно,

Это было давно!

После чего я несколько раз хлопнул в ладоши и заорал:

— Тишина на площадке! Работают все кинокамеры страны! Наш советский народ просто жаждет смотреть хорошее кино! Анютка давай хлопушку!

— Эпизод семь, сцена два, дубль один, — протараторила девушка, вбежав, как ненормальная в кадр, и после громкого хлопка дощечек на съёмочной площадке воцарилась гробовая тишина.

Объектив кинокамеры застыл на крупном лице капитана Андрея Ларина. Актёр Шура Пороховщиков, исполнявший роль этого сыщика, пока тянулась непредвиденная вынужденная пауза, полностью пришёл в себя, перестал дёргаться и психовать и, сосредоточившись на роли, криво усмехнувшись, произнёс:

— Остальную долю получишь у Казанского собора от Барклая-де-Толли, ха-ха.

— Порешуууу, гады! Всех порешууу! — раздался нечеловеческий вопль за спиной капитана Ларина.

Камера сделала резкую рваную панораму на нашего каскадёра, который в роли буйного пьяницы выглядел словно влитой. Он держал в руках перочинный ножик и, дико вращая глазами, орал:

— Кто выпил моё пивооо⁈ Не на того напали, гады! Всех порешууу!

Первоначально в сценарии значилось менее литературное обращение «суки», но я, решив немного перестраховаться, вписал более нейтральное выражение — гады. Затем оператор так же резко перевёл камеру на опешивших простых посетителей пивного ларька.

— Это Петюня — контуженный, — высказался один из посетителей, поставив кружку с пивом на стол «стоячок».

— Спокойно парень, — наконец произнёс капитан Ларин и сделал короткий шаг навстречу буйному пьянице.

— А кто тут у нас такой смелый? — захихикал каскадёр. — Опа! — гаркнул он и махнул перочинным ножом перед собой, из-за чего Ларин чуть-чуть отдёрнул корпус назад.

— Вы, чё там устроили, пьянчуги! — завизжала из ларька продавщица. — Я сейчас милицию вызову!

— Чё страшно? — коротко хохотнул каскадёр и ещё раз махнул ножичком.

— Спокойно, спокойно, — пролепетал капитан, а потом он с удивлением посмотрел на небо и сказал, — ты смотри, кто летит?