— Где? — поднял голову вверх и Петюня-контуженный.

— Там! — резко на выдохе крикнул капитан Ларин и пробил ногой в челюсть буйного пьяницы.

Само собой, вместо ноги Шуры Пороховщикова, мелькнула в кадре моя пятка. Так как пока оператор переводил камеру на хулигана и фокусировался на его лице, я быстро встал на место актёра. И надо отдать должное каскадёр с первого же дубля вовремя отпрыгнул назад и своим телом разворотил стену из пустых картонных коробок в хлам. «Шикарно», — подумал я, тут же вернувшись в режиссёрское кресло, точнее стул.

— Ты где такому научился, сынок? — спросил Капитана Ларина дедушка интеллигентного вида.

— В войсках дяди Васи, папаша, — улыбнулся Пороховщиков-Ларин и, вынув из кармана красные корочки, произнёс, — спокойно граждане, наша советская милиция всегда на страже социалистического порядка.

— Молодцы! Застыли! — заорал я, вскочив с режиссёрского стула. — Стоим на местах! Последний, финальный кадр эпизода! Вор-осведомитель Костыль выглядывает из-за спин посетителей пивного ларька, и быстрой шаркающей походкой улепётывает прочь. Где у нас Колокольцев⁈

— Тут я, — несмело пролепетал актёр.

— Давай-давай, Володя, плёнка кончается! — замахал я руками. — Выглянешь вон из-за того серьёзного товарища. Давыдыч, снимай! Тишина на площадке!

Объектив кинокамеры выхватил на крупном плане лицо вора Костыля, на котором отразились боль, злость и страх. Затем он ещё сильнее натянул кепку на глаза и, развернувшись, медленно захромал в сторону главного корпуса киностудии «Ленфильм». «Ковыляет прямо, как профессор Плейшнер на явочную квартиру», — улыбнулся я про себя и закричал:

— Стоп снято! Гениально! Пять минут перерыв и пишем второй технический дубль!

— Пластиковые ящики ещё в пути, — забубнил мне на ухо ассистент Петров. — Может сделать десять минут перерыв?

— Можем сделать и десять, но перерыв будет пять, — недовольно проворчал я. — И я почему-то уверен, что твои пластиковые ящики сегодня из пути не вернуться.

— Это ещё почему?

— Потому что не судьба, — захохотал я, — поэтому забудь. Завтра с этой конторы стрясёшь денежный задаток. А будут возмущаться, припугнёшь тем, что наш фильм снимается по специальному заказу ОБХСС. Вот так.

Вечером того же дня, сидя в кафе «Ленфильма», я, Нонна Новосядлова, Лев Прыгунов и главный оператор Дмитрий Месхиев обсуждали предстоящие съёмки. Завтрашний восьмой эпизод детектива предполагал участие большого числа массовки, музыкантов Эдуарда Хиля и перекрытия короткого участка дороги прилегающей к Университетской набережной. Именно на этом месте, около одноименного деревянного причала, я и главный оператор запланировали разбить уличное кафе, где встречаются сотрудник КГБ под прикрытием и наша красавица «следачка» из прокуратуры. На всё про всё городское начальство нашей киногруппе выделило только два часа времени в первой половине дня.

— Ничего-ничего, — успокаивал я Дмитрия Месхиева, — за эти два часа мы отснимем все общие планы, на которых играют музыканты, танцует молодёжь, и мимо по Неве проходят речные трамвайчики. Сам же диалог киногероев отснимем с чувством толком и расстановкой на средних и крупных планах, когда уличное движение будет открыто.

— Я вижу первый план так, — сказал Месхиев, — камеру крепим на кран и уже с крана снимаем, как проплывает речной трамвайчик, затем переводим объектив на музыкантов, а потом…

— Это всё потом, Давыдыч, — буркнул я. — Сначала в кадре появляются Хиль и его музыканты, которые поют: «Почему в 17 лет парню ночью не до сна». Затем оператор медленно отходит вглубь танцевальной площадки, а перед камерой выскакивают танцующие парочки. И в этот момент камеру из его рук подхватывает второй оператор, сидящий на кране. И вот тогда камера взлетает вверх, показывая нам всю красоту Университетской набережной.

— А когда появляемся мы? — поинтересовалась Нонна.

— Вторым кадропланом, — пожал я плечами. — Ты сидишь за столиком, пьешь кофе, а на столе лежит журнал «Советский кинематограф».

— «Советский экран», — поправил меня Лев Прыгунов.

— А на обложке «Советского экрана» актёр Леонид Быков, — захохотал Дмитрий Месхиев. — Я такой журнал у нас в картотеке видел.

— Очень смешно, — захихикал и я, — но лучше возьмём обложку с каким-нибудь подвигом разведчика.

— Извините, я не помешаю? — около нашего столика неожиданно остановился режиссёр Иосиф Хейфиц.

— Присаживайтесь, Иосиф Ефимович, — гостеприимно предложил Месхиев.

— Я вижу, вы в хорошем расположении духа, — улыбнулся Хейфиц и своими большими квадратными очками беспардонно уставился на Нонну. — А между тем в понедельник наш директор Илья Николаевич объявил сбор художественного совета. Будем смотреть и обсуждать ваш киношедевр. Точнее то, что вы уже успели снять.

— Я думаю, это не повод впадать в унынье, — хмыкнул я. — Посмотрите, обсудите, и что из того? Плакать что ли?

— Моё дело предупредить, — задумчиво пробурчал кинорежиссёр «Дела Румянцева» и «Дорого моего человека». — Кстати, я скоро собираюсь снимать Чехова Антон Палыча. Хочу экранизировать его рассказ «Ионыч». Не хотелось бы вам, Нонна…

— Нонна Николаевна, — подсказала свое отчества актриса.

— Да, Нонна Николаевна, — опять забурчал Хейфиц. — Не хотелось бы вам сыграть в этом фильме роль Екатерины Туркиной?

— Всегда мечтала играть Чехова, — смутившись, произнесла Нонна Новосядлова.

В этот момент мне сразу же вспомнился этот фильм, который будет называть «В городе С.», где роль молодого врача исполнит 44-летний Анатолий Папанов. И на экране такой молодой в кавычках врач и совсем юная Нонна, между которыми вспыхнет большое и светлое чувство, будут смотреться просто-напросто нелепо, глупо и недостоверно. И как результат — такая экранизация Чехов с треском провалится в прокате. Естественно, первая мысль, которая родилась в моей голове в эту секунду, была предостеречь Нонну и самого Хейфица от этой затеи. Однако хорошая мысля приходит опосля. Поэтому я решил не вмешиваться. Ведь неудачный результат — это тоже результат, который необходим для шага вперёд.

— А ты что скажешь? — спросила меня актриса, когда режиссёр Хейфиц откланялся и покинул наше общество.

— Чехов, как и Пушкин — это наше всё, — хохотнул я. — Всё, товарищи, давайте прощаться, завтра тяжёлый день.

— У меня ещё вопрос, — выразительно прокашлялся Лев Прыгунов.

— Если тебе предлагают сняться в «Сердце Бонивура», то соглашайся, — отмахнулся я.

— Нет, пока никто ничего не предлагал, — пролепетал Прыгунов. — Высоцкий и Крамаров звонили из Юрмалы, спрашивают — можно ли приехать в Ленинград? У них там из-за брака плёнки образовывался недельный простой.

— Недельный простой? — задумчиво пробормотал я. — Так они что, целую неделю собираются тренировать печень «Рижским бальзамом»? Нет уж, пусть приезжают. По крайней мере, будут на виду.

— Правильно, — поддакнул Месхиев. — А чуть что ты вызовешь их на бокс. Ха-ха.

— Кстати, идея, — сказал я, подняв указательный палец вверх, — снимем маленький эпизод, как Крамаров фарцует джинсами. Добавим в детектив немного юмора, сатиры и комедии.

— Хорошая мысль, — согласился главный оператор. — Только, где мы сами эти джинсы возьмём?

— Ясно где, — тяжело вздохнула Нонна, ­– у фарцовщиков. Правда, на Невском за фирменные траузеры просят 200 рублей. Совсем люди с ума сошли.

— Дадим 220 и ни копейки больше, но с одним условием, чтобы была фирма, а не самострок, — высказался я, вставая из-за столика.

— 230, но чтоб был мой размер, — захохотал Дмитрий Месхиев.

— Хорошо, но деньги вычтем из твоей премии, — я протянул руку главному оператору.

— Не нравится мой размер? — обиженно протянул главный оператор, пожав мою руку. — Ну, я тогда не настаиваю.

— А премии-то вообще будут? — спросил Лев Прыгунов.

— И премии будут, и тринадцатая зарплата, и почётная грамота, и бесплатная путёвка в Сибирь, — загоготал я.