— То есть мы все под подозрением? — тяжело вздохнул Леонов.

— Все, — кивнул я, но вздохнул с облегчением, так как каскадёры закончили свой номер боевой самодеятельности.

— Ну, как, Стас, годится? — с гордостью спросил у актёра Чекана бригадир каскадёрской группы.

— Нормально! — громко высказался я. — Мне понравилось. Разрешите представиться, Феллини, режиссёр этого самого кипиша-микиша.

Я вышел на борцовское татами и пожал руку товарищу Александру Массарскому, который ещё прославится работой в «Белом солнце пустыни», в «Стрелах Робин Гуда», в «Золотой мине» и во многих других отечественных кинокартинах.

— Родственник что ли? — хмыкнул бригадир каскадёров.

— Как и все, сын своего отца, — протараторил я. — Поединок получился хороший, но мы будем снимать чуть-чуть другое кино.

Затем я подтащил к краю самодельного татами гимнастический подкидной мостик, выбрал из молодых каскадёров самого крепкого парня и дал ему в руки большую боксёрскую подушку.

— Встань на маты в трёх метрах от мостика, — попросил я паренька под тихие шёпотки своих актёров. — Подушку держи перед грудью.

— Хотите с разбегу боднуть меня головой? — усмехнулся смышлёный ученик Массарского, чем вызвал смех остальных молодых и крепких спортсменов.

— Я разве бык, чтобы бодать? Держи крепче, герой Шипки! — хохотнул я и отбежал к самой стенке спортзала.

«Ну, родной, не обделайся у всех на виду», — пробурчал я про себя и резво рванул, как на пожар. Сначала в зале раздалась барабанная дробь от топота моих ног по паркету, затем громкий хлопок от соприкосновения ступней с деревянной поверхностью откидного мостика. И наконец, в стремительном и молниеносном полёте я громко закричал: «кияя!» и со всей силы шибанул двумя ногами по боксёрской подушке.

— Б…! — выкрикнул каскадёр и, отлетев вместе с подушкой на три метра назад, вполне профессионально брякнулся на спину.

И тут же раздались аплодисменты моего актёрского ансамбля.

— Вот так, товарищи каскадёры, мы и будем работать, — сказал я, поднявшись с татами.

— А это сейчас что такое было? — почесал мощный затылок Александр Массарский.

— Можно назвать и японским каратэ, — улыбнулся я, — но, по сути, это обычное боевое самбо или если угодно рукопашный бой, основанный на русской народной боевой забаве — буза. За работу товарищи. У меня ещё много интересных задумок.

— Феллини, друг! Дай я тебя обниму! — закричал Эдуард Хиль, как только наша компания актёров и актрис вошла в фойе ресторана «Нева».

— Здравствуй, Эдик, — пробурчал я и подумал: «Развод на запись новых песен начался. Ну, дядя Йося, всё просчитал, прохиндей от искусства. Вот не сойти мне с этого места, сейчас Эдуард полезет с комплиментами к Нонне, а потом вдруг поинтересуется — когда мы будем писать новый миньон?».

— Нонночка, выглядишь великолепно! — выкрикнул певец и поцеловал руку немного раскрасневшейся девушке.

— Спасибо, Эдик, — смутилась актриса.

Но тут в фойе ресторана вошёл Савелий Крамаров, который спорил о чём-то с Владимиром Высоцким и Львом Прыгуновым. И Эдуард Хиль, сделав большие глаза, гаркнул:

— Федя! Косой! Дай я тебя обниму! Я сейчас из Минска с гастролей приехал, дал двенадцать концертов за три дня, так народ в зале пищал, но требовал «нашу пионерлагерную»! Оказывается, весь Минск нашу короткометражку смотрит.

— Москва тоже смотрит, — проворчал Крамаров. — На улицу выйти нельзя. Понимаешь, Эдуард, жизни ведь никакой не стало.

— У нас на Таганку тоже билеты не достать, — ревниво буркнул Высоцкий.

— Да-да, — закивал головой Хиль, — Таганка, все ночи полные огня. Сава, — певец схватил за руку Савелия Крамарова, — хоть ты скажи этому узурпатору, — кивнул он в мою сторону, — что пора писать новую пластинку. Народ ждёт новых песен, которые строить и жить помогают.

— А я с этим узурпатором больше не разговариваю, — заворчал Крамаров. — Сейчас в спортзале договорились побоксировать вполсилы. А он как даст без предупреждения в бок. Я теперь вообще сниматься не буду.

— Я и ударил вполсилы, — виновато буркнул я. — Просто после Пороховщикова чуть-чуть не рассчитал. И вообще, хватит ныть. Рёбра целы, остальное до съёмок заживёт.

— Молодцы, что договорились! — к нам спустился из зала довольный собой дядя Йося Шурухт. — Сегодня у нас 4-е июля, значит 8-го добро пожаловать в «Дом радио», я уже договорился. Так же сделаем четыре песни: «Вода-вода» и ещё что-нибудь.

— Аха, «Вода-вода», — прорычал я, загибая пальцы, — «Земля в иллюминаторе», «Небо в клеточку, друзья в полосочку» и мани, мани, мани, маст би фани ин зэ рич мэнз уёрлд!

— А мани — это у нас что? — почесал затылок дядя Йося.

— Мани — это свободно конвертируемая валюта, — рыкнул я и, взяв под руку Нонну, пошёл в зал ресторана, где уже были накрыты столы.

Конечно, спустя примерно два часа, пока шёл весёлый банкет, я поддался настырным уговорам дяди Йоси. Да, денег от фирмы «Мелодия» в своём кармане я пока не ощущал. Но сотрудничество с этим монополистом советского музыкального рынка, давала мне несколько неоспоримых бонусов. Во-первых, как поэт-песенник я получал официальный признанный цензурой статус. Во-вторых, в новый миньон можно было вставить две песни из своих же «Тайн следствия». Чем это не реклама детективу? И в-третьих, Нонна уже настроилась на бурную гастрольную деятельность, поэтому репертуар популярных песен следовало постепенно расширять.

— Итак, какие песни попадут на пластинку? — спросил дядя Йося Шурухт, вытащив записную книжку.

В этот момент наш длинный стол, который стоял в отдельной нише, опустел, так как актёры решили немного потанцевать.

— Хиль споёт «Вода, вода, кругом вода», — кивнул я. — Затем запишем «Позови меня с собой».

— Нонночка споёт? — хмыкнул Шурухт.

— Нет, Алла Пугачёва, — буркнул я и, увидев вытянутое лицо дядя Йоси, добавил, — шутка. Петь будет Маша Распутина.

— Юмор у тебя, Феллини, стал ещё ниже ватерлинии, — заворчал он. — Ты ещё придумай какого-нибудь несуществующего Андрея Разина и…

— И Веру Брежневу, — помог я раскрыться богатой фантазии своего дальнего родственника.

Однако услышав фамилию члена ЦК, дядя Йося мгновенно переменился в лице и, двинув локтем меня по руке, тихо прошипел:

— Запомни, Феллини, в нашей стране хорошо шутит тот, кто не шутить про ЦК КПСС. Поехали дальше. Какая будет третья песня?

— Песня гонщиков. Я думаю, что Нонна и Эдик Хиль споют её дуэтом. Но сделаем композицию не в бардовской манере, как исполняет Леонид Фёдорович Быков, а в танцевальном стиле диско. Туц, тац, туц, тац, туц, тац. В общем, молодёжи понравится.

— Диско-диско, — криво усмехнулся дядя Йося Шурухт, — и чего только люди не придумают. А стиль копья или ядра есть? Или метательной гранаты? Ха-ха. Ладно, пусть будет диско. Какая у нас четвёртая вещь?

— Пока не знаю, — пожал я плечами, встав из-за стола, потому что музыканты в ресторане заиграли медленную композицию, и оставлять в такой момент Нонну одну на танцполе мне не позволила вполне естественная ревность.

«Что же мне придумать ещё? — медленно соображал я, пока пробирался к танцующим парочкам. — Была идея запустить в массы „Черного кота“, но буквально на днях эту задорную песенку я услышал на магнитофоне у наших киношных звукорежиссёров. Михаил Танич и Юрий Саульский меня, гостя из будущего, уже опередили. Можно сказать — увели чёрного кота из-под самого носа».

— Девушка не танцует, — рыкнул я, когда какой-то подвыпивший гражданин схватил крайне недовольную Нонну за руку.

— А ты кто такой? — проревел детина, который фигурой чем-то смахивал на медведя.

И мне по толстой глумливой харе, которая крепилась к телу практически без шеи, тут же захотелось от души врезать. А потом в воспитательных целях добавить по печени и по сопатке.

— Я — твоя героически сломанная челюсть от несчастного случая на танцах, — буркнул я и, толкнув плечом в плечо детину, увёл Нонну в самый центр танцпола.