— Ну, не знаю, вроде похож, — тяжело вздохнул сотрудник ППС.

— А кто это? — заинтересовался Петренко, взяв рисунок в свои руки.

— Это муж директрисы, — усмехнулась «следачка». — Мы когда осматривали музей, я увидела на её рабочем столе фотографию, где она запечатлена с мужем и дочерью. Вот, воспроизвела по памяти.

— Ладно, спасибо за помощь, можете быть свободны, — подполковник пожал руку пэпээснику, и тот, козырнув, вышел из кабинета.

И словно по заказу в эту же самую дверь вбежала сестра старшего сержанта Казанцева, Анна.

— Мистер Баткин улетает послезавтра, — выпалила она прямо с порога.

— И это хорошо, — кивнул Быков-Петренко. — Рассаживайтесь, братцы сыщики, сейчас подведём небольшие итоги нашего безнадёжного дела, в кавычках, конечно.

Но тут дверь снова распахнулась и в просторный кабинет оперативников вошла криминалист широкого профиля Ольга Ушакова, которую играла актриса Ирина Губанова.

— Здравствуй, Оля, — тихо поздоровался с ней Володя Казанцев, однако девушка, проигнорировав приветствие, вытащила из бумажной папки какую-то распечатку и зачитала её содержимое:

— Франс Хальс — это один из лучших голландских портретистов 17-го века. Ему заказывали писать портреты богатые купцы и вельможи.

— Богатенький был Буратино, — брякнул Слава Волков и мгновенно прикрыл рот рукой.

— Да, человек он был не бедный, — усмехнулась криминалист Ушакова. — Однако с его именем связана одна некрасивая легенда. В ней говорится, что он как-то раз соблазнил свою служанку, а когда та забеременела, то выгнал её из дома. И вот спустя двадцать лет к нему на улице подошла нищенка, похожая на ведьму, и, сообщив, что она его дочь, прокляла и самого художника и его картины. С этого момента жизнь Хальса пошла под откос. Ему перестали заказывать портреты, от него отвернулись близкие и друзья. И умер он в забвении и бедности в Харлемской богадельне.

— Поучительная история, — хмыкнул подполковник Петренко. — И что нам это даёт?

— Из этого следует, что спрос на работы Франса Хальса на тайных зарубежных аукционах просто фантастический, — ответила следователь прокуратуры Анастасия Абдулова, роль которой замечательно играл Нонна Новосядлова. — И цена на его мистические портреты теперь может доходить до 100-а тысяч долларов.

— Неплохой куш, — засмеялся Казанова. — Интересно, а сколько это будет, если пересчитать на пол-литры?

— Утонешь, Володя, не всплывёшь, — похлопал его по плечу капитан Ларин.

— Всплыву, — буркнул Казанцев, — ты меня плохо знаешь.

— Ясно, — кивнул головой Петренко. — Значит, действовать будем так. Завтра берём банду Кумарина. По предварительным данным, именно он с подельниками обчистил профессорскую квартиру на Невском проспекте. А послезавтра, вместе со смежниками, садимся на хвост мистеру Баткину и ведём его от гостиницы до аэропорта. Я думаю, что только перед отлётом ему передадут «Святого Луку».

— А что теперь делать мне? — спросила Вертинская-Казанцева.

— Вам, Анна, придётся пожить несколько дней в «Астории», чтобы наш интурист раньше времени не забеспокоился, — ответил подполковник Петренко. — Номер на вас уже оформлен.

— А кто всё-таки преступник? — вдруг обвёл взглядом всех своих коллег Слава Волков. — Неужели муж директрисы? Неплохо бы проверить его алиби.

— Проверим, всему своё время, — произнёс Быков-Петренко. — Сейчас главное никого не вспугнуть.

На этом общем плане, в который попадали все действующие лица, картинка на плёнке закончилась, и на экране замелькали пустые кадры. Свет в просмотровом кинозале зажёгся. Я покосился на своих коллег, и на лицах некоторых из них читалось неподдельное удивление. Ну, ещё бы 10-го июля я отснял первый кадр детектива, а сегодня, спустя 13 дней, у меня уже смонтировано 40 минут будущего фильма. Конечно, это был всего лишь черновой монтаж, который требует качественной переозвучки, но даже его не стыдно было показать.

— Кто хочет высказаться первым? — спросил в полной тишине Илья Киселёв, встав со своего места и посмотрев в кинозал заполненный режиссерами, сценаристами и редакторами киностудии.

— Давайте я сначала скажу пару слов, — с кресла поднялся реальный сотрудник КГБ Василий Тимофеевич. — Любопытная работа. Признаюсь честно, не ожидал. И актёры играют как настоящие, как в жизни. Скажите, Ян Игоревич, — посмотрел на меня кэгэбэшник, — откуда у вас информация о том, как работают наши агенты под прикрытием?

— Это исключительно моя авторская фантазия, — улыбнулся я. — Все совпадения случайны.

— Интересно, — пробормотал Василий Тимофеевич. — Хорошо, продолжайте пока снимать, отчёт вышестоящему начальству я напишу сегодня же. Спасибо, Илья Николаевич, за приглашение, интересное кино получается, спасибо ещё раз.

Сотрудник КГБ пожал руку нашему директору и всё в такой же гробовой тишине покинул просмотровый кинозал.

— Кто ещё что-нибудь скажет? — повторил свой вопрос Илья Киселёв и через пять долгих секунд добавил, — если желающих высказаться нет, то все свободны.

Само собой после слов кэгэбэшника охота «публично потоптаться» на моём детективе полностью испарилась. Дураков плевать против ветра в этом помещении не нашлось. Поэтому зал тихо загудел, зашумел и застучал откидными креслами. Я же, отодвинув свой стул в сторону от выхода, посторонился, пропуская собратьев по ремеслу в коридор.

— Молоток, не ожидал, — шепнул, проходя мимо и пожав мою руку, ассистент режиссёра Евгений Татарский.

— Пошлая киношка, — буркнул, так же проходя мимо, помощник режиссёра Алексей Герман.

— Значит надо смотреть, — хохотнул я.

— Просто возмутительная и бездарная работа, — улыбнувшись, прошептал Иосиф Хейфиц.

— Рад, что вы оценили, — пробурчал я.

— Звенящая пошлость, — зло прошипел Григорий Козинцев.

— Народ в кинотеатры набьётся без труда, пойдут мешками письма, что скажете тогда? — я улыбнулся через силу, так как подобное высказывание этого корифея кино мне слышать было обидно.

И Козинцев, судя по лицу, решил ещё что-то малоприятное добавить, но тут меня за локоть ухватил Леонид Быков и оттащил в сторону от прохода в кинозал.

— Объяснись, почему ты вырезал из последнего эпизода мою песню, «Песню автогонщиков»? — зашептал он. — Я плохо спел? С каких пор, ты стал большим знатоком музыки?

— Леонид Фёдорович, во-первых, хронометраж и так уже перевалил за 40 минут, вместо запланированных 36-и, — стал оправдываться я. — А во-вторых, далее идёт 13-й эпизод, где фарцовщик Паганини исполнит «Коней привередливых». И в итоге получится, что преступники сочиняют более талантливые песенные произведения, чем правозащитники. И это возмутительно. Вы же сами режиссёр, должны такие вещи понимать.

— Может быть, ты и прав, — пробормотал Быков.

— Феллини, живо за мной в кабинет! — выпалил директор «Ленфильма» Илья Киселёв. — Знаешь ты где у меня сидишь?

— Знаю, но не скажу, — пробурчал я и поплёлся следом за Ильёй Николаевичем.

Прежде чем схватить меня за грудки, директор киностудии «Ленфильм» Илья Киселёв закрыл дверь своего кабинета на ключ и попросил секретаршу полчаса нас не беспокоить. Затем он как-то нехорошо улыбнулся и вцепился своими сильными пальцами в ворот моей новенькой рубашки.

— В чём дело? ­– смущённо пророкотал я, когда директор начал дергать туда и сюда, купленную у фарцовщиков вещицу. — С пивом же дело замяли. «Синеглазку» разобрали и закрыли. Правда, народ долго возмущался. Но потом как всегда смирился и успокоился. Но в чём, собственно говоря, дело⁈

— Сволочь, — зашептал он, при этом продолжая теребить ворот моей рубашки, — сволочина, сволота! Ты смерти моей хочешь? Хочешь, чтобы меня обратно отправили по этапу в Каргопольлаг? Да я тебя сейчас своими собственными руками удавлю, сука.

— Илья Николаевич, рубашка, между прочим, новенькая, за большие деньги куплена, — смущённо пробурчал я. — Если нужно открыть обратно пивной ларёк, я этой ночью одинок, и даже водка не согреет душу мне, то я только — за. Хотя в душе — против.