Последние слова актёр выкрикнул, словно находился на сцене театра на Таганке в роли Хлопуши. И я отметил про себя, что нужен будет второй дубль, так как имеет место некоторое переигрывание. Хотя в роли человека, который сознательно нарушает закон, Владимир Семёнович смотрелся более чем органично. Кстати, Глеб Жеглов тоже не очень-то был законопослушным сыщиком.

— Не понял, расшифруй, — улыбнулся Чекан-Кумарин.

— Париж хочу увидеть, Лондон, Рим, Нью-Йорк, — уже более спокойным голосом произнёс фарцовщик Паганини. — Хочу сходить на концерт Элвиса Пресли. А иначе, для чего я родился, если этот огромный мир так и пронесётся мимо меня?

— Кому ты там нужен? Запомни, брат, где родился, там и пригодился.

— Где мы с тобой родились, брат, там уж давно ничего нет. Всё истлело и бурьяном поросло, — прошипел Высоцкий и даже меня, закоренелого циника, проняло.

— Ладно, ха-ха, — грустно улыбнулся Чекан-Кумарин. — Ты у меня не барыга, ты у меня бродяга, ха-ха. Идём с братвой познакомлю. Ведь весь в мать пошёл, царствие ей небесное.

«А что, и без зоны большой и малой получилось хорошо, даже душевно», — подумал я и только сейчас заметил, как главный оператор смотрит не в глазок кинокамеры, а на меня.

— Стоп! Снято! — заорал я, очнувшись. — Извините, загляделся, задумался. Десять минут перерыв и пишем второй дубль. Давыдыч, второй дубль сделай с ручной камеры.

— А к нам претензии есть? — усмехнулся Станислав Чекан, положив руку на плечо Владимира Высоцкого, который был ниже его на целую голову.

— Когда у режиссёра слишком много претензий к актёрам, то значит, он не тех актёров на роли подобрал, не попал в типаж и в темперамент, — пробурчал я. — Молодцы! Сыграно гениально. Перекур! Но лучше выпить чаю.

Тем временем у съёмочной палатки, где полная женщина в белом фартуке, сотрудница какого-то комбината питания, разливала чай и раздавала пончики, наши гримёры, Лидия Сергеевна и ещё два приглашённых мастера с киностудии, а так же костюмер Галина Васильевна трудились не покладая рук. Так как банда вора Кумарина по сценарию состояла из восьми человек, и каждого нужно было одеть, обуть, подмазать, подкрасить, а кому-то приклеить усы и даже бороды. Кстати, все роли бандитов были розданы дзюдоистам Александра Массарского. А для самого бригадира группы каскадёров я самолично прописал небольшую роль бандита Сиплого, который должен был изобразить на камеру правую руку нашего главаря банды. Ведь широкое и нагловатое лицо Александра Самойловича иначе как бандитским назвать было нельзя.

— Этот Массарский — как есть бандит, — зашептал мне на ухо директор кинокартины дядя Йося Шурухт. — Двести рублей сверху потребовал, иначе его парни сегодня сниматься не будут. Соревнования у них там какие-то. Вымогатель.

— Плевать на деньги, — проворчал я, делая маленькие глотки горячего напитка, смутно напоминающего по вкусу чай. — Просто в следующий раз, сошлёшься на этот инцидент, и пропишешь в договоре штрафные санкции. Хотя, если по уму, то на киностудии должна быть своя каскадёрская группа.

— Зачем это? — возмутился дядя Йося.

— Затем, что без профессионалов на мировой уровень мы никогда не выйдем. Хороший эффектный трюк, погоня, взрывы, пожары и красивая постановочная драка дорогого стоят.

— А зачем нам на мировой уровень? Кому это надо? — снова зазудел Шурухт. — Допустим купит твой фильм Франция, допустим за валюту, ты-то с этого ничего не получишь, кроме почётной грамоты и интервью в «Советском экране». Нам в августе с концертами в Выборг надо поехать, а потом в Петрозаводск и в Кронштадт. Я уже договорился. Надо реальные деньги зарабатывать, пока есть возможность.

Слова дяди Йоси о том, что нам начхать на запад, меня на несколько секунд буквально повергли в шок. Хотя если вдуматься, то в чём-то мой дальний родственник был прав. В замкнутой системе, которая огорожена железным занавесом, без реальной конкуренции с лучшими кинокомпаниями мира не было никакого стимула для роста. Неудивительно, что в конце 80-х советский кинематограф просто рухнул в пропасть. Но лично мне в эту пропасть не хотелось.

— Значит так, дядя Йося, на мировой уровень надо, потому что надо. Давайте снимать второй дубль! Хватит чаи распивать! — заорал я, выплеснув остатки чайного напитка в кусты.

Единственная большая комната этого заброшенного деревянного дома, которую перед съёмками удалось расчистить от хлама и привести в божеский вид, сейчас напоминала самый настоящий воровской шалман. Огромная банка с мутным огуречным рассолом, выполнявшая роль самогонки, стояла посередине стола, на котором были раскиданы шкурки распотрошённой сухой рыбы, и в хаотичном порядке были расставлены гранёные стаканы. Кроме этого из закуски в кадр попадали: квашеная капуста, солёные грибы и огурцы. А загримированные под бандитов дзюдоисты, расположились кто где. Кто-то сидел за столом, обнимая размалёванных подруг, кто-то лежал на лавке, как человек, который употребив «зелье Бахуса», уже отправился в «царство Морфея». И тут по моей команде в комнату вошли вор в законе Кумарин и его младший брат фарцовщик Паганини.

— Это кого же в нашу гавань попутным ветром занесло? — буркнул вор Сиплый, которого очень правдоподобно исполнял бригадир каскадёров Александр Массарский. — Это что же у нас тут за морячок нарисовался? Чего молчишь? С тобой люди разговаривают.

— Морячок, не стукачок, — ухмыльнулся Высоцкий-Паганини. — Мир вашему дому.

— Сдаётся мне, что паренёк-то борзый? — снова возмутился киногерой Массарского. — Кто это, Кум?

— Остынь, Сиплый, это мой брательник, младшой, — Кумарин похлопал Паганини по плечу. — Картины ему наши приглянулись.

— А они мне может быть тоже приглянулись, — заворчал Сиплый, чем вызвал хихиканье остальных членов банды. — Я с детства уважаю разнообразные художественные образы.

— Особенно сейфы «Сан-Галли», — брякнул кто-то из бандитов и все кто был не очень пьян, громко заржали.

— Так может ты, и этот товар сам скинешь? — огрызнулся Паганини, которому надоело терпеть развязное поведение Сиплого. — Дай угадаю, не пройдёт и часа, как на Невском тебя примут под белы рученьки.

— Не понял? — вскочил с места Массарский-Сиплый. — Ты, барыга, мне, вору, что-то хочешь предъявить⁈

— Остынь, я сказал! — рявкнул Кумарин. — Ты сейфы вскрываешь, он товар толкает. В каждом конкретном ремесле своё мастерство требуется, свой навык. Мы все здесь делаем одно дело, поэтому нам делить нечего.

— Да, это же Паганини, свой пацан, мы с ним по малолетке чалились, — вступился за фарцовщика один из молодых членов банды. — Выпьешь?

— Почему бы и не выпить, в приличном обществе? — хмыкнул Высоцкий-Паганини и ему тут же налили в гранёный стакан мутного огуречного рассола.

Владимир Семёнович хитро покосился на присутствующих в хате дам, которым наша костюмерша такие груди подложила, что барышни из обычных «серых мышек» превратились в очень даже соблазнительных гражданок. Затем Высоцкий-Паганини выдохнул и в несколько больших глотков выпил полный стакан мутной киношной самогонки.

— Вот это по-нашему, — хохотнул Сиплый. — Закуси, — Массарский насадил на вилку солёный грибок и протянул его фарцовщику Паганини.

— После первой не закусываю, — просипел Владимир Семёнович. ­– Дайте лучше инструмент.

— Вот это правильно, — одобрительно улыбнулся вор Кумарин, в исполнении Станислава Чекана. — Спой, младшой, любимую отцовскую песню.

Одна из барышень сняла со стены и принесла будущему кумиру миллионов его же семиструнную гитару. После чего Высоцкий-Паганини поставил правую ногу на свободный табурет, гитару облокотил на колено, жахнул по струнам и зарычал:

Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю

Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю…

Что-то воздуху мне мало — ветер пью, туман глотаю…

Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!