Николай хотел что-то сказать, но Аглая строго на него посмотрела:

— Потерпишь до свадьбы. Негоже жениху с невестой до свадьбы время вместе проводить. С Анной мы это правило нарушили, так там обстоятельства особые были. А тут весь обычай соблюдем. Так что, Николай, можешь мальчишник устроить. Товарищи твои радоваться будут. Только не шибко шумите, все-таки траур у нас!

После обеда Михаил проводил Аглаю в собор, который возвышался над усадьбой, стоя на макушке крутой горы, с которой открывался вид на седой Волхов. Договорились. Настоятель не усмотрел в скорой свадьбе никакого нарушения. Времена неспокойные, так что лучше соединить пару, мало ли, что завтра произойдет! Двое дружинников молодых, Петр и Василий слезно просились в дружину к Николаю.

— Дядька Николай, возьми к себе, ты нам как родной. Васька вон вообще сирота неприкаянная. Я байстрюк. Хоть и кровей хороших. У дяди, Федора Шереметьева, как бельмо на глазу. Да и дружина у него большая, что бы там выслужиться, надо выше головы прыгать. А с тобой мы быстро в десятники выбьемся!

Николай спросил совета у Михаила. Тот подумал, и разрешил. С условием, что если Шереметьев их обратно потребует, то они вернутся. Парни слово дали. Все дни прошли в сборах и подготовке к свадьбе. Аглая пригласила кузнеца и каретника, отремонтировать старый возок. Только непонятно было, на колеса его ставить, или на полозья. Выпавший снег то таял, то снова подмораживало. Решили все-таки поставить на колеса, а полозья взять с собой, и в случае снегопада поменять. Устройство возка это позволяло. Старый каретник заставил дружинников несколько раз повторить все действия, пока не убедился, что они выучили урок. Кроме возка брали еще и подводу для припаса, багажа и прочих нужных вещей. Ееможно было просто бросить, или продать и купить крестьянские розвальни. Разведали дорогу, расспросили знающих людей. Посоветовали им не ездить через Новгород, там было неспокойно. Шалили шведы, пытаясь оторвать важный город от России. Так что решили ехать опять по берегу Волхова, на Кириши, и Будогощь, но потом свернуть не на Тихвин, а на Неболчи, оттуда на Любытино, потом на Боровичи, Вышний Волочек, Торжок, до Твери. А там уже до Москвы рукой подать, и тракт наезженный. Аглая заставила Михаила набрать вещей из запасов ее зятя, многие совсем новые. Сапоги заказала аж три пары, помня, каким бродягой приехал княжич в Ладогу. Все было готово, только одно тревожило Михаила — пришлось оставить Орлика. Лечивший его кузнец категорически возражал против долгой дороги, даже без нагрузки.

— Загубишь коня, княжич. До весны не стоит его трогать. Подмораживает, земля твердая, разобьет копыто. А в покое, с легкими прогулками, и лечением, к весне и забудет о несчастье! Пожалей коня, княжич.

Николай клялся сохранить Орлика и по весне переправить на Москву. Сыграли скромную свадьбу. Бывшая Гашка, а ныне Агафья Акимовна Острогоженская порыдала, как положено, посмущалась на крики «Горько»! И молодые отправились в свои покои. Аглая вытирала глаза. Она и не надеялась выдать замуж богатырь-девицу, да еще за хорошего человека. Николай же решил сначала потренировать дружину, а потом, когда окончательно установится санный путь, начать потихоньку объезжать вотчины.

Обратная дорога на Москву не шла ни в какое сравнение с путешествием из Лебедяни в Ладогу. Сказалась и подготовка, и припасенная одежда на случай даже сильных морозов, и наличие возка, где можно было немного посидеть, согреться у жаровни с углями, и, что уж там говорить, пообниматься с женой. Да и дорога была в основном наезженная. Ладога, после фактической потери Новгорода, стала основным торговым городом севера, не считая, конечно Архангельска. Но туда рисковали заходить только англичане, умевшие преодолевать капризное Белое море. Конечно, купцы в Ладогу ездили больше шведские, да голландские, но и то, торговля все же шла. Основные силы поляков стояли под Смоленском, понимая, что только чуть отступи и займут русские важный в стратегии город. Так что дорога была пока безопасна. Анна чувствовала себя хорошо, только жаловалась, что ее укачивает в подскакивающем на ухабах возке. Когда выпал обильный снег и пришлось поставить полозья, для чего остановились на целый день в Боровическом погосте, почти восстановленном после большой битвы между поляками и шведами, прошедшей менее 2х лет назад. Заодно отдохнули, посетили свято-Духов монастырь, где и переночевали в монастырском странноприимном доме, Княжич с женой — в палатах для знати, дружинники — в общих кельях. В баню сходили, выспались на нормальных кроватях, не на лавках в крестьянских избах. По санному пути дорога была приятнее и ровнее, но Аннушку все равно укачивало, даже останавливать возок приходилось.

— Съела я что-то не то, что ли, — причитала она, — тошнит и тошнит! Надо бы травницу какую найти, травок купить. Отвар-то я сама приготовлю!

Травницу нашли, в следующем большом селе, погосте на Вышнем Волочке — волоке из Мсты в Цну. Расспросила она Анну, покачала головой, и сказала:

— Девонька, ты же сама ведунья, силу я твою чувствую, как же сама не поняла! С мужем давно живешь?

— Так с весны, только он на войну уезжал, только десяток дней, как вернулся.

— А крови когда у тебя быть должны?

Анна по загибала пальцы, подсчитывая, и ахнула.

— Пять дней как должны были, нету.

— Прислушайся к себе, посмотри себя изнутри, ты же баб наверняка смотрела, поймешь.

И тут Анна ощутила внизу живота как бы маленький светлячок. Точно, есть!

— А почему тошнота так рано? Обычно после первого месяца! Неужто с ребеночком что-то не так!

— Все так, деточка, все так. Дорога тебя немного растрясла, да и дар у твоей дочери сильный, вот она и беспокоит тебя. Муж-то одаренный, или нет?

— Одаренный, чародей он, не колдун.

— Вот, а в твоем дите две силы — чародейская и ведьмовская соединились. Ничего, скоро успокоится. Как доедите, так все на свои места встанет. Ты еще беспокоишься, как тебя новая родня примет. Пустое. Такую красавицу, да одаренную, как не принять! И кровь у твоего мужа сильная. У матери его сколько детей?

— Двенадцать, и только одного потеряли. Поляки в бою убили. А Миша мой — последний.

— Последним сыновьям обычно все материнские таланты переходят. Это только мужики считают, что дети только от баб зависят. Может ли зачать жена, или нет. От них тоже. Значит, будет у вас столько детей, сколько ты сама захочешь. Хоть один, хоть пять, хоть десяток. Травки-то знаешь, наши, бабьи?

Анна покраснела и сказала: — Знаю, бабушка научила.

— Ну, вот и ладно. Второго ребеночка лучше не ранее, чем через год после первого заводить, и то, что пока грудью кормишь, зачать не выйдет, неправда, не мешает одно другому. Травки, как мужа подпустить решила после родов, сразу принимай! Сейчас дам я тебе травки от тошноты, а отвар ты сама сваришь. Его лучше еще теплым принимать. Тошнота и пройдет. Мужу пока ничего не говори, изведет заботой так, что света божьего не увидишь. Знаю я таких. На подъезде к Москве обрадуй.

— Спасибо, тетенька. И отвар сварю и потерплю до Москвы. Мишу же ненадолго отпустили, только за мной съездить, потом его служба государева ждет. Нельзя нам задерживаться.

— Вот и ладно. Счастья тебе, княгиня.

— Не княгиня, княжна.

— Княгиней будешь. Верь мне. Я будущее всегда вижу! Ступай с Богом, да мужу много не раскрывай. Не всегда мужикам женские тайны знать полезно!

Поехали дальше потихоньку. Аннушка до Москвы не дождалась, в Твери мужу весть радостную сказала. Миша озаботился, ехать приказал чуть ли не шагом, несмотря на возражения жены. Так что оставшиеся почти 120 верст до Москвы тащились едва ли не дольше, чем ехали от Ладоги до Твери. Наконец, прибыли. На крыльцо Михаила высыпали встречать все пребывающие в вотчине члены семьи. Впереди мать с отцом, потом братья по старшинству. Он с Беса спрыгнул, и сначала Анне помог вылезти. Подошли к крыльцу, поклонились, представил Анну Михаил, как положено. Наталья подхватилась, невестку в объятия заключила, потом вертеть, рассматривать стала.