Вздохнул, вернулся в Шелохачь, и сел писать жене письма в двух экземплярах.

С утра вся московская усадьба князей Муромских на ушах стояла. Княгинюшка, несмотря на свой почтенный возраст, и дородство, неприбранная носилась по терему и торопила сенных девушек.

— Манька, чего копаешься! Скидывай в сундук одежду княжича. Да аккуратнее, складывай аккуратнее, небось обтрепался весь в своих странствиях! Исподнего не переодеть! Да зачем теплое кидаешь? Лето сейчас. Легкий кафтан клади, да опашень шелковый, да мурмолку без меха, дурища. Без меха, говорю, с вышивкой! Кто в библиотеку пошел? Книжки-то найти надобно! Как Егорка? Он же неграмотный! Возок, возок-то заложили? Как к обеду? Какой обед? Только что встали! Кто не чесан? Я не чесана? Так чешите, да кику нарядную подайте, и волосник нарядный. Какое богомолье? Кто, Я?

— Вы, матушка, вы, — произнес вошедший в горницу дородный детина лет 30-ти, несущий под мышкой две толстые книги в кожаных переплетах — С утра, как голуби прилетели, вы нечесаная по терему мечитесь. Вот, хорошо, что я тоже батюшкины письма прочел, книги, что братец просил, нашел, пока Егор всю библиотеку на пол не сбросил. Радоваться нужно. Нашелся Мишка, живой и здоровый. И царя привез. Тоже живого и здорового. Два неслуха. Вам батюшка что отписал? Что бы вы никаких старых вещей Мише не везли. Малы они ему все. Мы с Андреем прикинули, ему Якова вещи впору будут, простите за напоминание. Но все лучше, если они младшему достанутся, чем в чуланах сгниют. И еще, батюшка писал, что бы вы тихо уехали, вроде как на богомолье. Миша с секретным поручением едет, от боярина Шереметьева, не надо его дорогу метить. Так что собирайтесь тихо, одевайтесь скромно, вы Богу молиться едите, а не с сыном встречаться. И потом, Миша о двуконь едет, некуда ему сундук нарядов девать, да и красиво одеваться будет некогда. Передаст письмецо секретное и назад. Возьмите кафтан один, для жары, летний, охабень шелковый, однорядку и мурмолку летнюю, пару рубах, и то много будет! Сейчас вас девки приберут, покушаем и с богом, в дорогу. В Мтищах уже ночлег подготовили, в доме купца Ивашкина, переночуете, и утречком, по холодку поедете. К вечеру в лавре, всенощную отстоите, а там и Миша подъедет.

— Господи, какой ты разумный, Данюшка. Совсем ополоумела. Ты уж проследи, что бы одежду правильно подобрали.

— Прослежу, маменька. И, прости, Алена вперед тебя на кухне распорядилась. Пирогов напечь, да цыплят нажарить. Мишка-то, наверное, оголодал за странствия, вот ты его и накормишь. И с собой припас дашь. Жить будешь у вдовой старой тетки князя Ивана Черкасского, родственника Романовых по жене. Она глухая и почти слепая. Так что Мишку и не рассмотрит. Уедет он на следующий день утром. Не задерживай, на него за дружбу с Михаилом Романовым Салтыковы зуб точат, поэтому батя и Федор Шереметьев отсылают его с поручением. Понятно?

— Спасибо, Данюшка, разъяснил все. А то я совсем голову потеряла. Думала, сгинул Мишенька, и даже могилки от него, как от Яшеньки не осталось! Все, пусть причесывают, скромно оденусь, и на богомолье! Ты со мной не поедешь?

— Нет, маменька, отец не велел. Мишка же тайно едет. Вот, Алену могу послать, поддержит тебя. Это нормально, даже хорошо. Поехали свекровь с невесткой на богомолье. Привет от меня Мишке передай. Пошли обедать. Возок уже закладывают. Алене я скажу, пусть собирается.

Михаил ехал на удивление быстро. До Устюжена доскакали за остаток дня. Встретили его, как родного, покормили, баньку истопили, спать уложили. За ужином расспрашивали о молодом царе. Миша тезку расписал, как хорошего парня, доброго, молодого, жизнью потрепанного, почти все детство от Годунова спасавшегося, сиротой при живых родителях. Что бы чудес от него сразу не ждали, надо всех врагов изничтожить, и дух самозванцев выбить. И отца его вернуть, патриархом на Русь. С тем и расстались. Ночью к нему попыталась пролезть бывшая пассия, дочка управителя. Пришлось выгонять. Тихо и без скандала. Утром уехали рано. Дни стояли теплые, Миша тропился, успеть бы до того, как земля просохнет до Лебедяни доехать. В Сергиевом посаде еще день потерять с матерью придется. Иначе никак. Обидится, да и соскучился он. Старый воин Остроженский ехал налегке, а вот молодые так доспехов и не снимали, красовались. К обеду сопрели. Остановились перекусить и лошадей сменить на лесной полянке у ручейка. Коней расседлали, дали отдохнуть, а то даже Орлик притомился. Ничего, Бессовестный пробежался, в порядок вошел, теперь всадника повезет. А Орлик отдохнет. Миша к вечеру рассчитывал быть в Бежецке, не выходило. Молодые были наездниками неопытными, да еще в доспехе, еле доползли до привала. Он им приказал доспех снять, и ехать в одних кафтанах, иначе слягут утром и на коней сесть не смогут. Пошел умыться, и, пока лицо вытирал, разговор тихий услышал.

— Слышь, дядько Николай, княжич-то наш доспех снять приказал. Сам доспех не надел, неженка, и нас неженками считает! Как мы с ним воевать будем? Слышали, что он, как вы со свеями схлестнулись, сознание потерял. Тоже мне, воин.

— Цыц, молодой, зеленый, болтаешь, о чем не знаешь. Доспех он носить не может, железо силу чародейскую запирает. А чародей он знатный. Сам видел. Такой столб огненный сотворил в той битве, да ветром в смерч закрутил, что все свеи врассыпную кинулись. Спас, считай, нас всех тогда. А сознания лишился, потому что силы много вложил по молодости. Потом научился. Купцы рассказывали, ушкуйников пожег, любо-дорого смотреть. И силы сохранил. Так что ты княжича не хули. Знатный он чародей. Только до поры, до времени знать чужим о том незачем. Пусть думают — балованный барич едет. Потом всем сюрприз будет.

Миша усмехнулся. Прав старый вояка. Так поступать и станем, баричем изнеженным да капризным прикинемся, а в бою увидят, чего он стоит. Дар его после свадьбы вроде даже усилился, как будто их соединение с Анной не только ее силу пробудило, но и его увеличило. Вышел, как будто ничего не слышал на поляну, взял мясо копченое, ломоть хлеба, прожевал, отваром кипрея с медом, старым ратником сваренным запил, и сказал строго:

— Доспехи не надевайте, здесь опасность только одна, если меня опознают. Скажу прямо, перешел я дорогу братьям Салтыковым. Не по нраву им моя дружба с Михаилом. Козни плетут. А еще опасность в том, что тепло настало. Степь просыхает. Как просохнет земля, трава появится, двинет окаянный Ивашка Заруцкий орду казачью к низовьям Дона, в степи Ногайские, новых людей набирать. Потом на Москву пойдет. На пути на юг у него одна крепость не разоренная, что остановить казаков может. Лебедянь. Стены крепкие, да люди ненадежные. Много лет боярам-изменникам служили, что от Сигизмунда польского грамоты на город получали. Туда нам надобно как можно быстрее добраться, и путь Ивашке заступить, направить на восток. Там казаки государю верны, схватят его с женкой негодной, польской Маринкой, что байстрюка неведомо от кого прижила, и теперь царевичем выставляет, хочет царем сделать. Надо с этой заразой, самозванством, покончить раз и навсегда. Вот наша задача, а не в доспехах блестящих красоваться. Я бы тоже мог железо нацепить, батюшка доспех гишпанский подобрал, королю одевать впору, да нельзя мне. Силу железо запирает. Только мало кто о том знает. Вам, вот, доверился. Так что едем быстро, налегке, три отрока в богатых кафтанах, недоросли балованные, дядька при них. В железо облачитесь уже в крепости, или поближе к ней, если опасно станет. А пока торопимся. Я, вон, в Бежецке ночевать думал, теперь не выйдет. Дай Бог, до Молоково добраться до темноты, а то в лесу ночевать придется. Плохо отдохнем, завтра, как сонные мухи ползать будем. День потеряем. Да еще хоть полдня, а скорее сутки в Сергиевом посаде задержаться придется. Матушка там меня ждет. Два года не виделись, она уж меня похоронила, просто объятиями не отделаешься. Неуважительно. Облачайтесь в кафтаны, быстро налегке поедем. Послезавтра надо Волгу пересечь.

До Молокова все же добрались на вечерней заре. Отдохнули в доме местного головы. На рассвете выехали. Сто верст до Волги отмахали, дважды коней меняли. Но переправиться не успели. Велика река, конечно, не так, как в нижнем течении, но все же поболее Мологи будет. Переправились на рассвете, напротив Калязина, откуда и началась их с Михаилом авантюра. На заставе у парома спросили, куда путь держат. Николай Остроженский спокойно сказал, что через Нерль, на Переяславль-Залесский, дальше через Владимир на Нижний Новгород, а потом по Волге до Козмодемьянска, куда молодой княжич воеводой назначен. Городок спокойный, тихий, и подальше от соблазнов Московских. Спросил, отчего такие строгости. Ответили, что молодого царя караван ждут. Посетовал старый воин, что некогда им ждать, не увидят Михаила, ехать надобно. Старый князь строго приказал не задерживаться. Стража поухмылялась — довел папашу недоросль, сослали для исправления в глушь, и сдвинули рогатины. Поехали на Нерль без задержки. Там и позавтракали. И поскакали прямо по дороге в Сергиеву обитель. К ужину поспели. Поспрошали, где двор вдовы боярина Остолопова, постучались. Холопы спросили, кто такие. Сообщили, что от князя Муромского его жене письмо привезли и посылочку. Впустили.