Он не живой. Но также не мечта:

Сей острый взгляд с возвышенным челом

И две руки, сложенные крестом.

Пред ним лепечут волны и бегут,

И вновь приходят, и о скалы бьют:

Как легкие ветрилы, облака

Над морем носятся издалека.

И вот глядит неведомая тень

На тот восток, где новый брезжит день;

Сей взор как трепет в сердце проникал

И тайные желанья узнавал,

Он тот же всё; и той же шляпой он,

Сопутницею жизни, осенен.

Но — посмотри — уж день блеснул в струях.

Призрака нет, всё пусто на скалах.

Нередко внемлет житель сих брегов

Чудесные рассказы рыбаков.

Когда гроза бунтует и шумит,

И блещет молния, и гром гремит,

Мгновенный луч нередко озарял

Печальну тень, стоящую меж скал.

Один пловец, как ни был страх велик,

Мог различить недвижный смуглый лик,

Под шляпою, с нахмуренным челом,

И две руки, сложенные крестом.

Глава восьмая «Детальное толкование»

(Предположения, цирковое представление, глас оракула, за чашкой чая)

Стихотворение поразило всех. Ошарашенные друзья немо пялились на спрятанную картину и пытались понять ее скрытый смысл.

— А что, если это тайное послание…

Первым нарушив молчания, задумчиво протянул картограф.

— Андерсен, не стоит произносить такое вслух, ты позоришь наши ученые имена на весь фьорд.

Поджав губы, отозвался Сальвадор.

— Наверняка это просто...

— А что, если Геральд прав!

Вдруг вмешался Бернар.

— Да вы что, сговорились что ли?

Нахмурившись, цыкнул Монтеро.

— Ну какое это тайное послание? Просто красивое описание красивой картины.

— Ежели так, то зачем ее за шкаф вешать?

Вопросил Бернар, подняв брови и выкатив глаза.

Физик не нашёлся, что ответить.

С минуту подумав, наследный лорд вскинул палец к потолку и быстро-быстро начал бормотать:

— Да, это точно что-то значит! Непросто так Симард спрятал эту картину! Он знал, что Геральд будет вести с нами беседу. Из этого следует, что мистер Андерсон точно вернется в особняк, в котором забыл свои инструменты. Потом, когда он будет демонстрировать нам свои карты и книги Вильяма, он вспомнит про оставленные в этих стенах циркули и секстанты. После недолгих поисков он обнаружит их на полках этого шкафа. В момент извлечения приборов с полок он и наследник (то бишь я) увидят странное полотно, скрытое за дряхлым шкафом. Отодвинув тяжелую мебель, они увидят картину и прочтут строки стихотворения! Все сходится! И зашедшие в тупик обсуждения грядущего путешествия сразу получат некое дополнение!

Договорив это, Бернар вновь замер. Пораженные ученые с распахнутыми ртами взирали на Шатильона, застывшего с поднятым пальцем. Его глаза бегали, будто читали невидимую книгу, лоб нахмурился, брови съехались, а рот скривился в странном подобии ухмылки.

— Что-что ты сейчас сказал?

Изумленно проблеял опешивший картограф.

Но Бернар его не слышал, он был слишком напряжён своим раздумьем. Сие размышление не продлилось долго, и уже через пару секунд француз вскочил на бильярдный стол, схватив несколько костяных шаров, начал жонглировать ими, и...

И напевать развесёлую песенку, которую, по всей видимости, только что сочинил:

"Нас холод ждет или прибой,

Тяжелый путь в дали морской —

В глуши морозной и чужой.

Но нам и это не впервой,

Ведь нам доверено судьбой

Найти страну, прервать ее покой!"

— Да что черт побери происходит...

Продолжал тихо блеять Андерсен, подбирая с пола отпавшую челюсть.

— Он стоит на дорогущем бильярдном столе и жонглирует дорогущими бильярдными шарами.

Флегматично констатировал Сальвадор.

— К тому же еще и поет.

Поперхнувшийся от такого объяснения Геральд сполз на пол, сгреб свои приборы и уткнул лицо в большую книгу. Не выдержала тонкая душа картографа такого накала безудержного веселья...

А циркач уже отбросил загрякавшие по полу шары и, сев на зеленое покрытые бильярда, поджал под себя ноги.

— Здесь все очевидно!

Радостно провозгласил Бернар.

И тут же схватив один из оставшихся бильярдных шаров начал делать над ним загадочные пасы руками. Подобное безобразие увидел едва выглянувший из-за старинного переплета картограф, после чего икнул и вновь бессильно уткнулся носом в книгу. Более стойкий Сальвадор, попеременно моргая то одним, то другим глазом, пытался прогнать странное видение. А видение пыталось изобразить из себя оракула, колдующего над бильярдной девяткой как над хрустальным шаром.

— Вижу-у-у! Вижу-у-у!

Замогильным голосом начал завывать Бернар.

— Вижу совпадения текста и ныне происходящего!

Подобные возгласы в край добили обессиленного Андерсена, начавшего истерически похрюкивать.

— Бернар, прекрати!

Холодный голос Сальвадора отрывисто прогремел и потонул в дальнейшем потоке заунывного хрипения прорицателя.

— Трактовать это стихотворение совершенно несложно! Неужели вам не очевидны эти намеки? "В неверный час, меж днем и темнотой, когда туман синеет над водой. В час грешных дум, видений, тайн и дел..." Это однозначно указывает нам на сегодняшние "грешные думы и видения" местных жителей. Видения и думы, они связаны с туманом и непонятными природными явлениями! Последними годами жизни и смертью Вильяма Симарда! Родом его занятий и исследований!

Бернар был невероятно горд собой.

— Но дальше, дальше-е-е-е: "чья тень, чей образ там ... Он не живой, но также не мечта". Эти строки про каменную статую, изображенную на картине! Статую, стоящую у "нагбенного креста"! Наверняка эти слова о могиле самого Вильяма Симарда! "И вот глядит неведомая тень на тот восток, где новый брезжит день". Значит нам надо искать ее на скалах, обращенных на восточное побережья нашего фьорда! "Сей взор как трепет в сердце проникал и тайные желанья узнавал" Это точно строки про наше желание найти таинственную страну! Готов биться об заклад, эта статуя хранит в себе еще некоторые ответы на наши вопросы! "Но посмотри - уж день блеснул в струях. Призрака нет, все пусто на скалах. Когда гроза бушует и шумит, и блещет молния, и гром гремит, мгновенный луч нередко озарял печальну тень, стоящую средь скал". Точное указание времени и погоды — неужели это... Неужели это может иметь какое-то значение, связанное с игрой светотени? Или лишь в это время статуя может открыть свои секреты!?

Разошедшегося Бернара уже было не остановить. Он представлял себя детективом, распутывающим сложное дело.

Наконец пришедший в себя Сальвадор медленно подошел к прорицателю и окончил его триумфальную речь максимально бесцеремонным образом. Он просто закрыл рот не успокаивающемуся провидцу ладонью. После чего пытающийся продолжить поток своих мыслей Бернар, сам того не желая, присовокупил свое мычание к невнятно похрюкивающему на полу картографу. Флегматичный Сальвадор стянул отпихивающегося Шатильона с бильярдного стола, подхватил под руку не могущего подняться Андерсена и потянул упирающуюся двоицу вниз, приговаривая:

— Сейчас я вас обоих вылечу, и от мычания, и от прорицания! Да и для моих нервов чашечка хорошего чая совершенно не будет лишней. Хотя с вами скоро придётся употреблять что-то покрепче...

Через некоторое время вся трио вновь восседало в приемной зале, распивая чай за дубовым столом. На нем все так же гордо располагался макет парусника, выполненный в мельчайших деталях и с большой любовью. Окончательно успокоившийся Бернар с нежеланием булькал в своей кружке. После головокружительного представления у Шатильона вновь поднялась температура, и он был уже совсем не рад ничему происходящему. Оправившийся от нервоза Андерсен разделял состояние наследника. У картографа подскочило давление, и он нехотя отхлебывал из чашки горький чай, разбавленный рукой испанского физика каплями какой-то настойки. Лишь стойкий Сальвадор оставался бодрым и совершенно спокойным. Напоив всех чаем, он бесстрастно провозгласил: