Насколько же удивительна сущность огня. Не зря утверждают, что за его трапезой можно наблюдать вечно. И каждый видит в этих ярких всполохах, рассыпающихся искрами по поверхности погибающего дерева, что-то свое. Вот и наш Бернар, безмолвно наблюдая за могучей стихией, думал о чем­-то своём. Сложно сказать, куда конкретно отправилось сознание французского миллионера в эти минуты, но мне кажется, он вспоминал детство, ночные посиделки с дедом у такого же костра под трели оркестра цикад. Это было беззаботное время - время, когда все происходит впервые, а память запечетляет самые яркие картины всей жизни. Скучал ли Бернар по ушедшей юности? Трудно оценивать это однозначно. Ведь и в настоящем у Шатильона были верные друзья, богатое наследство, а главное, столь любимые им приключения, но...Нотка ностальгии отчетливо читалась в его глазах. Ему так не хватало мудрого наставника, который с высоты прожитых лет мог бы озарить истинный путь во мраке несправедливости и безразличия так, как озарял тьму пещеры этот костёр. Огонь был неким проводником, тем самым артефактом, который никак не изменился за столь долгие годы. Он являлся нерушимым идолом, который истончал грань времени и позволял совсем на чуть-чуть погрузиться в реальность прошлого. Костер горел ровно, едва колыхаясь, а по стенам плясали тени. Будто темные отблески минувших сюжетов, они являлись и вмиг пропадали, сменяемые новыми события давно ушедших времен. Вот они с дедом на рыбалке, и Бернар, тогда еще непоседливый озорник, никак не усидит на месте, вертясь во все стороны. Спокойный и сосредоточенный предок что-то говорит ему, но звука слов не слышно. Их уносит вдаль безжалостный круговорот времени, сменяя картинку перед глазами Бернара. Теперь он переходит реку вброд, слегка поддерживаемый сильной рукой деда. Мальчик напуган шумом и сильным течением, но, чувствуя крепкую ладонь, храбрится и движется вперёд. Закрыв глаза, Бернар видит своего деда таким, как он запомнился ему с детства: седовласый мужчина с коротенькой бородой и желто-пепельными усами. Отголосок его речи доходит до слуха Шатильона, и губы Бернара тихо вторят едва слышной, доносящейся, как из густой туманной дымки, фразе... Холодная слеза пробегает по щеке француза, которую он быстро смахивает в огонь. Как же ему не хватает покойного учителя и друга. Но он, Шатильон, не привык долго грустить и переживать, ведь одним из последних наказов его любимого родителя было следующее...

Уже лежа на смертном одре, дед подозвал Бернара и, зажав его ладонь в своих сильных и мозолистых руках, улыбнувшись сквозь тяжкие муки боли, произнес:

"Внук, посмотри мне в глаза. Я прожил не самую праведную жизнь, но ни о чем не жалею. А чего жалеть: прошлого уже не изменишь, будущего знать не дано... И ты живи так, чтоб никогда ни о чем не жалеть в своей жизни, слушай то, что будет говорить твое сердце. Прошлого уже нет, будущего еще нет... Извлекай из прошлого уроки, чтобы не повторять ошибки в будущем. Ровно прожить не удалось ни одному человеку, но в конце был по истине счастлив тот, кто следовал своей мечте и жил по законам Божьим... Никогда не жалуйся на жизнь и не жалей об ушедшем. И твоя добрая душа подскажет тебе путь! "

Да, наказ деда Бернар запомнил навсегда и каждый раз старался поступать так, как подсказывало ему сердце. Но конкретно сейчас излив ностальгирующей души был заглушен урчанием ненасытного живота французского миллионера. Вздохнув, Бернар отогнал от себя все грустные мысли и, аккуратно встав с кучи хвороста, подхватил железную кружку, выставленную им напоказ. «Для создания уюта», - как он сам выразился.

После чего тихо выглянул наружу, туда, где недавно бушевал снег и где сейчас стоял кристальный штиль. В лицо поежившегося Шатильона, который, наполовину высунувшись из пещерки, зачерпнул кружкой ком чистого, как слеза, горного снега, сразу дохнуло холодом. Подкинув в костер еще валежника, Бернар выудил толстую ветвь, продел ее через ручку кружки и начал держать над огнем. Снег быстро растаял, превратившись в воду, в которую Шатильон добавил наломанных иголок из перины мирно спящего Сальвадора, начав заваривать себе такое странное подобие лесного чая. Пить сию откровенную бурду было бы настоящей пыткой для любого столичного жителя, но Бернару было все нипочём. Он даже отметил, что у подобного кипятка со вкусом хвои очень необычная нотка горчинки. Выпив полную кружку подобного отвара, Шатильон временно заглушил голод. Затем наш француз решил построгать очередную ветвь, чтобы окончательно не заснуть. Такое занятие увлекло Бернара на долгое время, и Шатильон отложил свою работу только в полпервого ночи. А причиной этому послужила куча, на которой восседал сам Бернар. Она потихоньку заканчивалась, пока вовсе не превратилась в реденькую композицию, состоящую из пары десятков ветвей. Вариантов не было—надо идти за новым хворостом. Вытащив из своего рюкзака фонарь, Шатильон дождался, пока оставшиеся ветки займутся пламенем, и, достав приличного размера горящую головню, прошмыгнул во тьму.

Сальвадор проснулся от пахнувшего ему в лицо холодного воздуха и накатывающего ощущения необъяснимой тревожности, проникнувшей в его сон своими склизкими щупальцами. Сонно оглядевшись, физик похолодел: костер практически потух, теплив свою жизнь лишь в угасающих углях, входная перегородка была разрушена, а, главное, Бернара нигде не было. С рассудка тут же спала молочная пелена, и сознание, заработавшее с судорожной скоростью, подсказало Сальвадору, что это вовсе не проделки его друга; здесь поистине произошло что-то страшное. Растолкав мирно спавшего Клода, физик судорожно тараторил:

— Вставай, вставай, Бернар пропал, костер погас!

Ничего непонимающий летчик подскочил и чуть было вновь не впечатался головой, только уже не в сверток, а в каменный свод их временного жилища.

— Как пропал? Неужели, как в первый раз??

Проговорил обескураженный, но еще сонный Вилар.

— Не похоже, Бернар не покинул бы нас по собственной воле, тем более, бросив костер. Я точно уверен. Здесь что-то произошло, и мы обязаны найти его, ведь честные французы посреди ночи просто так не пропадают, да еще и в канадской тайге.

Ответил пытающийся держать себя в руках Сальвадор.

— Тогда бросай костер, все равно без толку, идем же, нельзя терять ни минуты!

Быстро придя в себя, крикнул Клод, вытаскивая из рюкзака второй фонарь. Почетные члены столичных ассоциаций быстро вылетели из тесной расщелины в холодную ночь. Клод светил фонарем, луч которого едва пробивался сквозь густую пелену сумрака беззвездной ночи, а Сальвадор яростно сжимал рукоять складного топора своего пропавшего друга. След глубоко уходящих в снег ботинок Бернара был обнаружен сразу, ведь метель, длившаяся очень долго, без труда замела проторенные во время обустройства пещеры дорожки и позволила узреть картину более поздних событий. Ни следов диких зверей, н признаков схватки, ни чего-либо еще подозрительного не наблюдалось, лишь ровные следы самого француза, уходящие в лес. Это обстоятельство намного больше испугало двух джентльменов, ведь все выглядело так, будто Бернар просто ушёл, оставив друзей одних ночью в лесу. Сальвадор и Клод молча двигались по следам, с каждой минутой становясь все угрюмее.

— Дружище Сальвадор!

Прервал молчание летчик, указывая светом на старую сосенку.