— Что ж ты нам о том говоришь? — спросил Невзор. — Ты к царю ступай!

— Царь-то не вдруг поверит, а когда худое случится, поздно будет. Так вот каково моё дело: я ведьму сюда заманю, в глухое место, а вы её жизни решите. Тогда награду свою и получите.

Сказал так и ждёт, что они ответят, а сам будто усмехается. Кто же он таков, что на ведьму охотится, да и правду ли сказал?

Не спешат мужики соглашаться, с ноги на ногу переминаются.

— Сам-то чё на ведьму не идёшь? — говорит Добряк. — Небось жить хочешь, а нас-то не жаль!

— Ужо наградит нас ведьма, — поддакивает и Пчела. — Мы-то уж видали колдунов, знаем, на какие пакости они способны!

— Не дашь ли нам день на раздумье? — спрашивает Невзор. — На этакое дело не вдруг решишься.

Глядит на них человек, а сам уж не усмехается, глаза холодны.

— Не с руки мне ждать, — говорит. — Дело спешное, других найду, не таких ломливых, небось они и попросят меньше. Вам-то, видно, помощь не нужна, сами управитесь.

— Ишь ты, не таких ломливых! — уперев руки в бока, сердито сказал на это Пчела. — Что же, и поищи.

— Мне и искать не надобно, уж знаю, где взять. А вы, — сказал человек, обведя их тяжёлым взглядом, — ежели хоть слово кому скажете, пожалеете. Прежние беды малыми покажутся.

Сказал он так, да и ушёл. Они хотели за ним пойти, проследить, где живёт и кто таков, да он добрёл до первого переулка и будто растаял в глухой тени.

Всю ночь они потом не спали, всё толковали, что за человек им встретился. Пчела говорил, то чёрт их опутывал.

— Ишь, хотел, чтобы мы загубили невинную душу! — всё приговаривал он. — Заполучил бы нас тогда со всеми потрохами! Вот ужо нечисть проклятая, добро, что мы не согласились.

— Да он бы небось и солгал, не помог, — кивал, соглашаясь, Добряк.

На другой день разошлись они в разные стороны. Дарко пошёл к царскому терему, сказал, что в конях понимает поболе любого, так его, может, и без чужой помощи работником возьмут. Ёрш опять к брату решил наведаться, хоть узнать у него, где птицу-жар держат. Тот на подворье работает, небось о птице-то слыхал, как не слыхать.

Пчела, Добряк да Невзор пошли толкаться в другую корчму, в верхнем городе, мало не у царского терема, да глядеть, не удастся ли кого поймать на золотую уду, на серебряный крючок. В ту корчму ходили царёвы работники, а уж среди них непременно должен был найтись тот, кто выболтает, что нужно, а то и поможет, посули ему только монету или поднеси зелена вина.

Завид один остался. Бродит по улицам, ёжится в худом своём тулупе. Нынче подморозило, небо нахмурилось, облака низко нависли. Вот уж будто дождь сорвётся, ан нет! Первый снег пошёл.

Снежинки ещё слабые, тонкие, редко-редко одна до земли долетит, истаивают в воздухе. Пальцем такую поймай, лишь капля воды останется. Кружат они над серым городом, над тесовыми крышами, над мокрой землёй, где хотя и мостили тропки соломой и щепками, да всё одно — грязь. Ребятишки у лужи возятся, вот бросили, тоже снег ловят. На высоком крыльце серый кот умывается, глядит на снег да всё этак спиной недовольно подёргивает, не по нраву ему сырость.

Уж вечереет, скоро будет и неба не разглядеть, и снега. Неслухов загонят домой, где пахнет щами да кашей. Небось хорошо укрыться лоскутным одеялом, лёжа на тёплой печи, да слушать бабкины сказки. Рядом кот мурлычет, мать у горшков хлопочет, вот с мороза отец заходит, улыбается…

Будто наяву, припомнился Завиду давно позабытый дом. До того тоскливо стало, был бы волком — завыл. Может, потому ноги сами понесли его туда, где жили Тихомир да Рада. Она ему однажды указала, а он хорошо запомнил.

Да не дошёл. Глядит — сама Рада идёт ему навстречу, спешит куда-то. Увидела его, признала, улыбается.

— Что ж ты к нам тогда не пришёл, милый? — спрашивает. — Уж я так ждала! Всё ли у тебя ладно?

— Да будто бы, — говорит Завид.

Она глядит на его худой тулуп нараспашку, головою качает. Видно, не верит.

— Полотенце ты вернул, — говорит да смотрит ласково, — Тихомира моего спас, век тебе за то благодарна буду. Ежели работа не надобна, ты так приходи, гость дорогой! В нашем дому всегда тебе рады. Нынче бы я тебя и позвала, да тороплюсь, а ты завтра приходи.

Завид уступил ей дорогу, задерживать не хотел. Сам рядом пошёл.

— Ежели зовёшь, приду, — говорит. — Тебя проводить, может? Уж темнеет, да и нечисть поразгулялась, всякое говорят. Негоже одной-то ходить!

— Ох, да нечисти я не боюсь!

Идёт Рада торопливым шагом, платок придерживает, а сама так хорошо улыбается, что рядом с нею будто теплее становится. Завид и сам не замечает, как улыбается в ответ.

— Ведь радость у меня великая! — говорит она. — Вышла ссора с дорогим другом, а нынче, думаю, примиримся. Ты уж непременно завтра приходи! Придёшь?

Дал Завид слово, на том и распрощались. Он мешать не хотел, только издали решил проследить за Радой, чтобы не стряслось никакой беды. Да вот она уже миновала окраины, с постоялым двором поравнялась — и туда не свернула. К реке пошла.

Хмурится Завид, не может понять, с чего бы ей идти на берег в эту пору. Не к мельнице ли?

Тут будто в грудь ударило: не о ней ли тот человек говорил?

Сорвался он с места, будто его ветром сдуло. Бежит, ровно под ним земля горит, в корчму торопится, сам об одном молит: вернулись бы мужики! Он и один пойдёт Раду выручать, да ведь не сдюжит.

Влетел в корчму, озирается. Разговоры смолкли, все на него глядят. Вот Добряк, изменившись в лице, поднялся с места, почуял неладное. Здесь и Дарко с Невзором.

Завид только рукою махнул, выбежали они. К реке спешат, медлить да расспрашивать не стали. Завид им по пути сбивчиво говорит и про пирог, которым однажды Рада его угостила, и про то, что её теперь выманили к старому мосту.

— Не ведьма она, — повторяет. — Не ведьма! Добрая она, пожалела меня. В гости звала…

— Ничё я не понял, — пыхтит Добряк, но не отстаёт. — Лепечешь ты, парень, что сорока…

— Всякое о ней… — задыхается позади Невзор. — Да имя очистила… Нам бы и добрая ведьма нынче не помешала…

В эту пору облака разошлись, просветлело. В каждой рытвине и колдобине, заполненной водой, отразился лунный свет. Широкая холодная река лежала под чёрным берегом, и вторая луна, мёртвая, утопленная, светила из глубины. Всё будто застыло: и река, и тёмные облака над ней, и метёлки иссохших трав. Не бродил, не шептал ветер, даже мельничное колесо не скрипело.

Вот уж и старый мост, а у моста люди, четверо мужиков. Раду теснят, она отступает на самый край, дальше некуда, дальше только вода внизу…

Один человек оглянулся, услышал, как к ним бегут по грязи. Мудрено не услыхать. Что-то крикнул, Раду схватили за руки. Лунный свет блеснул на лезвии ножа.

— Стойте, окаянные! — закричал Невзор, взмахнув руками. — Стойте!

Люди толпятся на краю моста, ничего не видать. Кто-то упал, только вода плеснула. Завид бежит из последних сил, не хочет верить, что они не успели.

— Под мостом ищи! Под мостом её ищи! — толкнул Дарко в плечо.

Кинулся Завид под мост, с треском проломился сквозь тростник, влетел в холодную воду, мало не упал. О страхе своём позабыл. Озирается, тяжело дыша, да вода тиха, от него одного круги расходятся, а больше ничего.

— Рада! — зовёт, руками в воде шарит. — Рада!

Никто ему не отвечает…

А те, на мосту, гостям недовольны.

— Ишь, — говорят, — нам сказали, она одна будет, а тут ещё повозиться придётся. Ну, за то прибавки попросим!

— Вы что ж, не признали? — спрашивает Дарко. — Ведь и вы с Тишилой работали, мы прежде встречались.

— Работали с Тишилой, да нынче сами по себе, — недобро ответили ему. — Ну, робята, этот нас знает, выдаст, унянчим-ка дитятку!

Поднял голову Завид, глядит, мужики за ножи схватились. Выбрался он из-под моста, по пути грязи зачерпнул, да одному в лицо и залепил. Камнем бы, да тут и камней не сыскать…

Невзор тулуп скинул, на руку набросил, от чужого ножа отбивается. Дарко с другим мужиком сцепился, не понять, кто кого заборет, а третий уж к ним сбоку подходит, глаза от грязи продрал. Дарко его не видит, вот-вот нож под рёбра получит…