— Так-так, — Евграф Валерьянович покачал головой, видя такую картину, — злоумышление, сокрытие лихих людей…

— Помилуйте, ваше высокоблагородие! — Лудильщиков скатился с коня и принялся кланяться дознавателю. — Даже в мыслях не имел! Бес попутал! Водку несвежую подали, вот и случилось помутнение ума! Да никогда! Ни за что!

— Иди-ка за мной, сударик, — поманил старичок помещика. — Холодно тут, а мне простужаться возраст не велит.

Лудильщиков, едва передвигая непослушные ноги, обречённо поплёлся за Евграфом Валерьяновичем.

— Никогда бы не подумал, — Киж, уже без «плаща», подошёл ко мне, скорчив удивлённую гримасу, — а казался таким безобидным пожилым человеком. Верите, Константин Платонович, даже меня до печёнок пробрало. Я теперь не уверен, что смогу с ним под одной крышей заснуть.

— Дмитрий Иванович, не ломай комедию. Последний раз ты спал лет пятьдесят назад, ещё при жизни. Но твоя правда — впечатление он производит поразительное. Спасибо, что в усадьбе себя сдерживает.

Через четверть часа Лудильщиков вывалился из вагона нашего старичка и, утирая потное лицо, похромал к лошади. На нас с Кижом он даже не взглянул — тяжело залез в седло, махнул оставшимся опричникам и рысью двинулся прочь.

— Экий сударик нервный, — Евграф Валерьянович тоже вышел на улицу, на ходу застегивая тулуп. Свой страшный Талант он опять спрятал, к радости всех окружающих. — Каяться начал ещё до того, как я первый вопрос задал. Нет, не та нынче молодёжь пошла, совсем не та. Вот, помню, вёл я следствие Ваньки-Каина лет тридцать назад. Так он, стервец, даже на третьи сутки кричал, что не виновен, что оговорили его. Кремень был! А сейчас одно разочарование.

— Что же вы, Евграф Валерьянович, сразу мне не сказали, кто вы?

— А зачем? — он улыбнулся. — Я от дел уже годка четыре как отошёл. Внучек замуж выдал, правнуков нянчил, в имении порядок наводил. Только скучно больно, вот и попросился каким-нибудь полезным делом заняться. Меня к вам, Константин Платонович, и отправили.

— И как? Не скучно у меня?

— Что вы! Обожаю наблюдать масштабные дела, — он обвёл рукой стройку, — причастным себя чувствую, будто на десяток лет помолодел. А уж как ваш наставник Лукиан разбирается в пытках — будто с коллегой встретился. Одно удовольствие поговорить.

Ах вот они на чём спелись! Что же, от некроманта можно было ожидать чего-то подобного.

— Я хотел вас спросить, Константин Платонович, — старичок стал серьёзным. — Вы этот лес тоже жечь собирались?

Он указал на ельник, через который должна была пройти эфирная дорога.

— Так вот не надо этого делать. — Мой ответ ему не требовался. — Лес растёт на государевой земле, следовательно, его надо обратить в доход казны. Вырубите его и сложите в сторонке.

— Зачем?

— Наш сегодняшний скандальный знакомец завтра приведёт крестьян и отвезёт брёвна в Муром. Деньги от продажи дерева я передам куда следует. Положено так!

Ты смотри! Даже Лудильщикова умудрился пристегнуть к делу. Казну, значит, пополнять будет? Придётся озадачить Кулибина вопросом автоматизации обработки брёвен, чтобы не потерять темп и уложиться в сроки.

За всей этой канителью незаметно пролетел декабрь. Я проводил практически всё время на стройке, появляясь в усадьбе только переночевать. С Таней мы почти не виделись — она взяла на себя обучение нового набора «деланных инженеров» и присматривала за делами в мастерских. А между тем на меня всё больше давил груз неопределённости между нами. Обещание, данное Елизавете, не давало забыть о себе и требовало принять решение. Время для манёвра ещё оставалось, но с каждым днём его становилось всё меньше и меньше.

Новый год выскочил из-за угла, будто разбойник, весело улюлюкая. Вернее, улюлюкала Ксюшка, когда я спустился к завтраку тридцать первого декабря.

— Дядя Костя! Дядя Костя! Новый год приходит! — вопила она, прыгая вокруг меня. — А мы будем его встречать? А гости приедут? А подарки ты будешь дарить, как в прошлый раз? А Таня тебе уже приготовила, только я не скажу что!

Я едва удержался, чтобы не хлопнуть себя по лбу. Ёшки-матрёшки, совсем заработался! И сам не отдыхаю, и своим людям продыху не даю. Вняв голосу совести, я объявил три выходных дня и приказал Лаврентию Палычу выдать всем премию в честь праздника.

А вот с подарками я чуть не оконфузился. Вот совершенно вылетело из головы! Даже мысли не возникло, что надо заранее озаботиться этим вопросом. В принципе, если взять лошадь и быстренько смотаться в Муром…

— Я знаю, о чём вы думаете, Константин Платонович. — Киж отвёл меня в сторонку. — Подарки, да?

— Угу. Составишь мне компанию в Муром?

— Не надо никуда ехать, — он сделал хитрую рожу, — я уже всё купил. Они лежат у вас в кабинете.

— Дмитрий Иванович, ты меня поражаешь. Когда только успел?

— Неделю назад, — Киж улыбнулся. — Я видел, что вам не до этого, и взял на себя смелость чуть-чуть облегчить вам жизнь. Не надо благодарить, это самое малое, что я могу для вас сделать.

Впрочем, его совету я не последовал и в качестве ответной любезности вручил ему бутылку с чем-то редким, найденную ещё в запасах дяди. Киж поблагодарил сдержанно, но презент оценил — я позже видел, что он смакует напиток по чуть-чуть, растягивая удовольствие, и даже не подумал делиться с Лукианом.

Гости у нас тоже были. Во-первых, семейство Добрятниковых, явившихся всем рыжим составом. Во-вторых, приехали Ларины, к счастью, не все, а всего лишь впятером. Я был рад видеть и тех и других и поймал себя на мысли, что превратился из сироты в главу большого и шумного семейства с кучей родственников.

Ровно в двенадцать часов я устроил для домашних и гостей магический фейерверк. По небу летали огненные драконы, вспыхивали небывалые цветы и разноцветные звёзды. Очень удобно устраивать такие представления, когда под рукой Анубис, готовый дать эфир на любую фантазию. Подарки были вручены, дети набегались до упада, а взрослые наговорились и натанцевались. Я неожиданно обнаружил, что в домашней обстановке мне даже нравится отплясывать, в отличие от балов.

Через день гости разъехались, и в усадьбе наступила непривычная тишина. Я не спешил возвращаться к работе — читал, отсыпался и старался набраться сил перед новым рывком. Остальные домашние тоже отходили от праздника, занимаясь кто чем. Даже Ксюшка сидела у себя в комнате, катала кукол на Мурзилке и не шалила.

Вечером, войдя в спальню, я обнаружил, что сон откладывается. На кровати под одеялом лежала Таня и задорно мне подмигивала. Судя по обнажённым плечам, одеяло было единственной её одеждой.

— У меня для тебя есть ещё один подарок. Не стала вручать его в новогоднюю ночь, чтобы не компрометировать.

Я на автомате запер дверь, не отрывая от неё взгляд. Сердце у меня предательски ёкнуло: боже, до чего она красива! Причём не пустой красотой светской дурочки — её ум и характер превращали девушку в недостижимый идеал. Она всегда была рядом, помогая и не требуя ничего взамен. Если бы не Таня, я бы разорвался между стройкой и мастерскими, а во время моих невольных отъездов она не дала развалиться моим начатым делам. И если у меня есть хоть капля благодарности, я должен решить наконец главный вопрос.

— Таня, нам надо поговорить.

Взгляд Тани стал пристальным, будто она высматривала что-то на моём лице. Не найдя этого, она улыбнулась уголками губ и села на кровати, закутавшись в одеяло.

— Если ты хочешь, можем и поговорить.

Стройная нога выскользнула из складок белоснежного постельного белья. Маня, отвлекая и сбивая с мысли. Но этот разговор уже давно назрел, и не стоило его откладывать.

Я сел в кресло и потёр лицо ладонями. Скажу откровенно: мне самому не хотелось ничего менять. С Таней было хорошо, лучше, чем с кем-либо ещё. Она понимала меня почти без слов, а я рядом с ней ощущал вдохновение и мог своротить горы. Любовь ли это? Лучше не спрашивайте — каждый подразумевает под любовью что-то своё. Одни — дикую страсть, другие — чувство собственности, третьи — единение душ. А я чувствовал ответственность за девушку. Я изменил её судьбу, вытащил из крепостных, восстановил справедливость и вернул ей дворянское достоинство. И желал, чтобы и дальше у неё всё складывалось хорошо. В идеале — рядом со мной.