Вторник, 15 июня 2007 года

Территория современной британской колонии номер 13, бывшие США

Чикаго, Коронованная Столица

«Британская Империя бывает очень точно изображена в карикатурах, которые старательно вырисовывают горе-художники, не сумевшие родиться под счастливой звездой. Будь она человеком — это была бы непременно высокая статная леди с бледным прекрасным лицом и ледяным взглядом, облаченная в чопорное спокойствие.

После Второй Мировой Войны, когда великая Империя зачахла и иссохлась, правящая династия была свергнута. Новый Император Чарльз Первый провёл ряд военных и социальных реформ, что помогло сплотить британский народ.

Лишенные оружия и провианта, солдаты новой школы и новой веры шли в бой, ведомые общей целью вернуть стране былое величие. Выстроив часть войск у малочисленных сухопутных границ, Император пользовался удачным расположением острова. Надёжно защитив уже подчиненные ему земли и заручившись поддержкой Франции, Чарльз направил войска в сторону Африки, чтобы вернуть когда-то принадлежащие Британии колонии.

Земли, не дав отпор пусть изрядно обедневшей, но куда более развитой стране, поднимали белые флаги. Британия обзаводилась всё большими ресурсами, медленно насыщаясь прежней силой. И тогда, когда армия совсем окрепла, а солдаты были переполнены уверенностью, взгляд Чарльза лёг на Америку. Такую юную и невинную, она вышла из-под контроля матери-Империи совсем недавно, но уже окрепла и обзавелась подобием собственной культуры. Тогда…».

За окном снова ударила молния. Молодая девушка вздрогнула, отчего выронила ручку, которой старательно выводила текст статьи, изложенной выше. Это история её Великой страны. Ветер с такой силой налег на окно, что створка не выдержала напора и распахнулась. В комнату сразу ворвались ледяные порывы, а крупные капли забрызгали подоконник.

Поведя хрупкими плечами, Джина, так её звали, подхватила почти исписавшуюся ручку, снова обращаясь к листам блокнота. Печальный взгляд заскользил по строкам продолжения статьи.

«Итак, после Второй Мировой Войны, Британия запустила новую волну колонизаторских войн, которые захлестнули и столь молодые Соединенные Штаты Америки, возвращая их под крыло матушки Англии, став тринадцатой колонией Великой Империи. Все те, кто был рожден американцем — звался отныне тринадцатым, и носил извечное клеймо позора на своем смуглом лице. Каждый тринадцатый тащил непостижимый груз измученными тяжелым трудом руками».

Она писала через силу, писала стиснув зубы, выводила каждую букву так старательно, словно изящные изгибы могли стереть с её ладоней грех, что она брала на душу ради денег. Она повествовала о том, что сейчас совершенно неважно. Повествовала историю возникновения Соединенных Штатов Британии и о том, что каждый день повторяли детям в школах, а взрослым на работах, но молчала о самом важном.

Джина тихо чертыхнулась себе под нос и вырывала лист, на котором значилось с десяток комплиментов Императору и его семейству. Скомкав его и выкинув в сторону, она вдруг коснулась бумаги с особым рвением. Джина писала отчаянно и сердито, словно заставляя себя переступать через незримый страх.

«Ночь с четверга на пятницу 2007 года навсегда войдет в нашу память, как ночь Кровавого Четверга, вместе с именами всех погибших, что будут высечены на наших душах скорбью и молитвами.

Имперская армия истребляет тех, на кого мы молились. Тех, кто поддерживал спокойствие, в нашем хрупком, почти рухнувшем мире. Благотворители, гуманисты, волонтеры и все те, кто поддерживал тринадцатый народ в правительстве, жестоко убиты на глазах их семей.

Убиты дети. Мертвы жены. За ними последовали слуги.

Имперская машина не щадит никого. Эта зверюга уже раскрыла пасть, и теперь её клыки могут сомкнуться на шее каждого из нас».

Чувствуя, что писать становится все сложнее из-за слез, стоящих в глазах, она перевела взгляд на скомканный лист бумаги. Гром, прозвучавший так, словно небосвод разламывается по неровному шву, заставил её перевести взгляд на собственные дрожащие руки, уставшие от писанины. До чего же она ненавидела свою работу.

Быть журналистом в Империи — значит быть лжецом.

Очередным порывом ветра перелистнуло пару страниц её блокнота и растрепало темные, уложенные в высокую причёску волосы. Капли ритмично падали с подоконника на пол. Она поднялась со старого стула, что сопроводил её движение капризным писком. Девушка подошла к окну, вглядываясь в полумрак, который лениво освещало бельмо луны и мигающий старенький фонарь. Вдруг, из темноты показались две бегущие фигуры.

Джина нахмурилась, поближе придвигаясь к стеклу, упираясь в него пальцами, что сразу намокли, соприкоснувшись с влажной от дождя поверхностью. Девушка вытянула шею, стараясь не упустить ни секунды разворачивающегося действа. Это оказались дети: мальчик и девочка сражались со стихией, пытаясь перебраться на другой конец улицы, как раз к её отелю. Парнишка то и дело пытался взять на руки сестру, но, будучи всего лет на пять её старше, он едва ли мог достаточно долгое время просто держать малышку, не говоря уже о сражении с протяжными порывами ветра и хлесткими дождевыми каплями.

Позади них стали видны яркие мигалки, из-за чего Джина нетерпеливо мялась на носочках, пытаясь рассмотреть детей получше. Она терялась в сомнениях, стоит ли ей выйти и помочь им? Ей не хотелось стать той, кого она искренне презирала всю жизнь. Джина ненавидела тех, кто закрывает глаза на мучения других, позволяет сильнейшему измываться над слабым только потому… что и сам слаб. Но эти дети… они были британцами. Светловолосый мальчик уже достиг того возраста, когда поздно переучивать его на свой лад. Малышка, конечно, не так давно научилась полноценно говорить, но… Джина не совсем могла оценить обстановку.

Как вдруг ситуацию ей облегчили. Раздался первый выстрел, заставивший и её, и детей сесть на землю, после сумбурно оглядываясь. Пуля просвистела над их головами, звонко врезаясь в фонарный столб, на котором свет принялся неистово мигать. Джина ощутила, как закружилась её голова, хватаясь за ручку окна и проворачивая его. Она подставила лицо холодным каплям, не в силах просто смотреть, как бедные дети замерли среди дороги, видя своих преследователей.

Из выехавшей из-за поворота машины, выскочил широкоплечий мужчина, тут же наставляя автомат на парня, прижимавшего к себе сестру. Девочка плакала, громко и навзрыд, хватая брата маленькими ручками, словно уже зная, что произойдет. Она выглядела здоровой, слегка полненькой, с когда-то аккуратными светлыми хвостиками под голубенькой шляпкой, лентой завязанной под подбородком. Джина невольно охнула, прикрыв рот рукой: малышка потеряла туфельку, такую же голубенькую лодочку, и теперь с мокрым носочком поджимала крошечные пальчики.

— В машину этого, — мужчина с автоматом кивнул подошедшему напарнику, что припарковался среди дороги.

— Да, сэр, — ответил второй, схватив парнишку за предплечье и грубо потянув за собой.

Не удержавшись, девочка полетела на асфальт, издав ещё более протяжный крик. Она поднялась, пытаясь нагнать брата, что мог лишь, испуганный до смерти, беззвучно открывать рот, упираясь ботинками в землю.

— Лу… — только рассеяно пробормотал ребенок, пытаясь словно в последний раз произнести её, такое же крошечное, как и она, имя.

— Заткнись, Аддерли, — его с силой толкнули в салон, закрывая дверь. — Мы готовы, поехали.

Девочка кинулась к машине, вдруг схваченная первым мужчиной за капюшон.

— Ллойд! — запищала она, взывая к брату. — Ллойд!

Но человек с автоматом грубо и размашисто толкнул её прикладом, снова заваливая в лужу и нависая над ней. Джина не видела его лицо, тот оказался к ней спиной. Но мужчина словно не мог решиться на что-то, глядя, как ребенок снова неуклюже поднимается. Военный выпрямился, направляя автомат на девочку и, даже не прицеливаясь, снял предохранитель.