Я закатываю глаза. Он всерьез думает, что поступает правильно.

– Я уверена, что ты заботишься о сестре, это очень мило с твоей стороны, но ты не мог бы выбирать выражения… ну, не знаю… немного помягче?

– Иногда правда причиняет боль, – возражает он, бормоча «спасибо», когда официант подает ему кофе.

– Особенно когда преподносится в такой мудацкой манере, – добавляю я, когда он уходит.

Джаред хмурится. Это первые настоящие эмоции, которые я у него увидела за все утро.

– Я могу говорить со своей сестрой как хочу. Для тебя она никто. Когда мы вернемся домой, мы с тобой «расстанемся», – он показывает руками «кавычки», – и тебе больше никогда не придется с ней разговаривать, а мне с ней общаться всю жизнь.

Я в ужасе от его слов. Неужели ему действительно наплевать на всех? Мне этого не понять.

– Я не понимаю тебя. – Я встаю, хватаю сумочку и перекидываю через плечо. – Нельзя относиться к людям так, как будто они пустое место, Джаред. В конце концов ты останешься совсем один.

Не дав ему возразить, я выхожу из ресторана. Я слышу, как он зовет меня, но не оглядываюсь. Кажется, я слышу и голос Кендис, но, как бы больно ни было, я игнорирую и ее. Решительными шагами и подстегиваемая гневом, я выхожу из отеля и оказываюсь на тротуаре. Воздух прохладный, на мне только джинсы и кофточка, и я дрожу от дуновения ветерка. Можно вернуться в номер и захватить свитер. Или просто запереться в комнате и заказать завтрак в номер. И подороже, чтобы Джареду пришел счет на кругленькую сумму.

Пусть знает!

Но я не мелочная, поэтому иду в «Старбакс», который заметила на углу, и с облегчением вдыхаю знакомый аромат кофейных зерен и слышу жужжание блендеров, готовящих фраппучино. Из динамиков слышится бодрая музыка, а бариста желает мне доброго утра.

Ах. Чувствую себя в своей стихии.

Заказываю карамельный макиато и сажусь за крошечный столик в ожидании, пока меня позовут. Я уже даже есть перехотела, но мне нужен кофеин, чтобы чувствовать себя хотя бы наполовину человеком.

Рассеянно листая ленту в телефоне, размышляю о том, стоит ли поделиться с подругами о том, что случилось между мной и Джаредом.

Может, просто поехать домой? Все равно ничего путного не выйдет. Так нельзя – сначала притворяться любвеобильным, а потом вести себя с сестрой как тиран. Невероятно.

Конечно, вся его нежность – одна большая ложь. Да-да, уже давно нужно было это понять, но женщины склонны думать, что ради той, которую он полюбит, может и измениться.

Я начинаю сомневаться, что он вообще умеет любить. Он как робот! Двигается по жизни совершенно без чувств. Похож на дряхлого старика, хотя ему нет и тридцати пяти. Представьте, каким он станет в семьдесят! Аж в дрожь бросает от этой мысли.

Бариста называет мое имя, я подхожу к стойке, беру напиток и собираюсь снова сесть за столик, как чувствую, что кто-то остановился позади меня. Наверное, Кендис. Утром я заметила, что она не надушилась духами как обычно, поэтому не могу почувствовать ее запах до того, как увижу. Уверена, она задается вопросом, почему я ушла.

Повернувшись, я замираю, увидев перед собой Джареда. Его лицо раскраснелось от холода – неудивительно, на нем ведь только шорты и футболка. И, я клянусь, он только что дрожал.

Отлично. Надеюсь, у него яйца замерзнут и отвалятся.

– Чего тебе нужно? – устало спрашиваю я, делая глоток кофе. – Ой. – Кажется, я обожгла губу. Да уж, день становится все лучше и лучше.

– Извини. – Он тяжело сглатывает, положив руки на бедра, и оглядывает кафе. Никто не обращает на нас внимания. И почему он всегда так беспокоится о том, что подумают другие?

Ситуация повторяется. Я снова злюсь, а он снова извиняется.

– Я думаю, Кендис подговорила тебя. Опять. – Я ставлю напиток на стол перед собой и скрещиваю руки. Я хочу, чтобы он ушел. Хочу спокойно выпить. – Твои извинения бессмысленны, Джаред, если ты сам не можешь подобрать слова.

– Ты права. Знаю, что права. – Он покачивает головой вверх-вниз как робот, зависший в одном режиме. – Я понимаю, о чем ты пыталась мне сказать, и знаю, что полный мудак. Кендис уже сказала мне это, когда я попытался перед ней извиниться.

Не могу уследить за всеми его извинениями. Думаю, что он сам не может. Неудивительно, что он перестал беспокоиться о том, что думают люди, когда он говорит. Очень утомляет.

– Может, тебе просто лучше уйти? – тихо прошу я. Я отодвигаю стул, сажусь и смотрю на Джареда. Уходить он не собирается. – Поговорим позже.

Скорее, никогда.

– Я хочу поговорить сейчас.

Он отодвигает другой стул и садится рядом со мной так близко, что наши руки соприкасаются. Несмотря на прохладу, его рука теплая. Твердая. Мускулистая. Ненавижу, что замечаю это.

Ненавижу и то, что замечаю темную щетину на его крепкой челюсти, придающую ему хулиганский вид. Он очень привлекателен, несмотря на мою злость. Мы сидим так близко, что я почти могу сосчитать ресницы вокруг его темно-карих глаз. У него они такие длинные, что это тоже раздражает. Мы, женщины, платим большие деньги, чтобы иметь такие же густые ресницы, как у него, а получается все равно не так эффектно.

А что самое обидное – я кошмарно зла, но меня так сильно тянет к нему. Он затрагивает что-то внутри меня, чего я не понимаю. Это потому, что я вижу в нем проблеск надежды?

Ему явно нужна забота. И мне тоже. Может, мы родственные души?

Просто я немного добрее.

– Тогда продолжай, – командую я. – Что ты хотел сказать?

Он кладет предплечья на стол, пальцы его больших рук сплетены. Мой взгляд падает на его руки, и я собираю волю в кулак, чтобы не издать раздраженный вздох. Да, меня раздражает его поведение, но еще больше – моя реакция на него.

– Я правда сожалею о том, что сказал. Просто… я не могу объяснить, почему я такой, какой есть. А может, могу. Сам не знаю. – Он опускает голову, сжав руки. – Я так долго был зол на весь мир.

Он молчит, так что я продолжаю.

– Из-за потери матери?

Он не отрывает глаз от стола и кивает:

– А потом я влюбился.

Мое сердце замирает. Я не хочу это слышать. Хотя нет, хочу. Очень хочу. Я хочу знать, в кого он влюбился, когда это произошло, как долго они были вместе и что с ней сейчас. Мне нужны все детали.

Но в то же время сомневаюсь в этом желании. Я могу ее возненавидеть. Или еще хуже – начать завидовать.

– Что случилось?

– Она меня бросила. Меня как будто пнули под зад, – громко выдохнув, он поднимает голову и смотрит мне в глаза. – Тогда я понял, что она меня не любила. Я был так влюблен в нее, что открылся во всех своих недостатках, признался во всех секретах, делился мечтами. Представлял наше будущее. Верил, что мы будем вместе всегда. Но потом ни с того ни с сего она со мной порвала. Сказала, что больше не чувствует того, что было. И я снова почувствовал себя уничтоженным.

Мое сердце сейчас расколется.

– Я был зол. Так чертовски зол. – Он прерывисто выдыхает. – Поэтому я воздвиг стену возле сердца и никого не впускал в него. И сейчас не впускаю никого, даже членов семьи. Это и правда оказалось проще – вести себя как полный придурок, говорить, что думаешь, и не обращать внимания, что подумают другие. Когда я так себя веду, меня оставляют в покое.

– А ты правда этого хочешь? Быть один? – мягко спрашиваю я. Мне кажется, сейчас произойдет судьбоносный момент. Здесь, в «Старбакс» в центре Сан-Франциско, в окружении незнакомцев. Совершенно сюрреалистический момент.

– Я так думал. – Он снова опускает голову, и я жалею, что не могу посмотреть ему в глаза. – Пока не встретил… тебя.

Может, я слишком быстро раскрыл карты, но мне нечего терять. В ресторане я даже не понял, что сказал или сделал, чтобы так сильно обидеть Кендис. Но это было не самое ужасное – Кендис простит меня, она же моя сестра. Она всегда меня прощает.

Больше всего я расстроил Сару. Когда она вышла из отеля, я запаниковал, погнался за ней, но потерял ее из виду. Кендис последовала за мной, требуя, чтобы я срочно ее отыскал, прежде чем я, цитирую, «Все испорчу!».