Вдоволь наплакавшись, Ася сунула остатки хлеба в карман, хвостиком косы стерла слезы с лица, шеи. Когда она поднималась на третий этаж, в чужих квартирах шумели телевизоры, хрустели голоса, тукали звуки, словно гномы рыли под домом выход к свету, добру, любви — для них это было сокровищем.

Ася грузила себя надеждой, что мать уже успокоилась, забылась, а может, и спит. Сунула ключ в замок. Сзади распахнулась дверь, выглянула соседка баба Нюра. Ася вздрогнула, уронила ключ. Нагнулась за ключом, выронила хлеб.

Растяпа! ­ мысленно себя отругала, подняла хлеб, ключ.

— Ну и ну! — тяжело вздохнула баба Нюра. — Я думала, воры.

— В магазин ходила за хлебом. — Ася замолчала, упорно тыкала ключ в замочную скважину, царапала дверную краску.

Баба Нюра стояла сзади, скучала, шевелила губами. Ага, морщинки разгладились, словно пустили в плаванье горячий утюг.

— Сыграем в карты? — Баба Нюра чихнула. Пустота унесла звук по этажам. — Чих…чих…чих…

Ха-ха…

— Апчи…

Хи-хи…

Ася нарочно прислушивалась к отголоскам. Это походило на марсианскую музыку. Интересно, как называется инструмент, который издает звук космического ветра?

— Сыграем? — повторила баба Нюра.

Ася кивнула. И тут распахнулась дверь. Мать улыбалась, как добрейшее существо.

— Баб Нюра! Как дела, как здоровье?

У них завязался веселый разговор. Очень скоро Ася поняла, что есть шанс проскочить без препятствий. Пока соседки занудно беседовали на два голоса, один мудрее и добрее другого, Ася проскользнула в свою комнату, быстро разделась, натянула одеяло на голову, поджала ноги к подбородку.

Всю ночь снились резиновые красные лебеди. Тянули к небу шеи, нежно пели. Это была первая ночь, когда Асе приснилась музыка, которую захотелось записать. Как жаль, что у нет слуха. Как жаль, что она не умеет записывать музыку.

— Ла-ла-ла, — гундосила все утро, бесполезно вспоминая мотив. Она топталась на перекрестке в ожидании Веры. — Какие странные метрические доли, мелодические вздохи! Ну почему я такая дура! — Ла-ла-лай. В небе солнце встало рано — трум-бум-бум… Рано, рано, спозорана!

— Ты чего разоралась? — Ноты просыпались, уши заложило Веркиным голосом. — У тебя что за диктант?

— О-хо-хо! Даже не смотрела.

— У меня два. В слове худеем пропустила «д».

Ася прикусила губы, чтобы не заржать в голос. Это точно обрушит настроение Веры в минус, а им еще топать полчаса. У Веры просто талант находить такие парадоксальные слова. Вот что плохого в словах хулиган, заколебал, к окну, не психуй? Верка в сочинениях написала хули-ган, за кол ебал, какну, не пси-хуй Класснуха зачитывала вслух, записывала на доске, разбирала, как правильно делать переносы. Слово «заколебал» не делится! — тыкала она мелом в доску. Мел ломался, сыпался на пол крупной крошкой. Класснуха облизывала пальцы и обводила написанное мокрой линией. Учила как правильно пишутся другие скользкости — передаст, усугублять, переписка, без даты. — Записка пишется слитно, мягкий знак не нужен. — При этом краснела, терла ладони о широкие бедра, утянутые зеленой трикотажной юбкой. — И вообще, — продолжала воспитывать класснуха, — старайтесь эти слова не употреблять!.. — кашляла, исправлялась, — не говорить.

— Вер, а ты сможешь записать мелодию, если я напою?

— Давай, — неуверенно согласилась она.

— Ла-ла-лай… лай-ла-ла…

— Блин! — Вера подозрительно присмотрелась. — Лай-лай-лай, гав-гав-гав… У тебя точно все хорошо? Может, тебе к врачу?

Ася обиделась, быстро зашагала по тропинке поперек поля. Вера тоже разозлилась, пошла в обход.

Ася пришла в школу раньше. Быстро скинула куртку в раздевалке, проскользнула через дежурных. Сменной обуви не было и поэтому приходилось в кедах ходить и на улице, и в школе. Хорошо Галина (Галина Дмитриевна — завуч) отвлеклась на первоклассника. Тот краснел, что-то мявкал, а Галина высилась над ним Крестовой горой. Ася улыбнулась: самое смешное, что первоклассник был в сменной обуви, она сама видела, как он переобувался в раздевалке. Можно, конечно, заступиться, но тогда Галина свое внимание переключит на Асины кеды. Если присмотреться, то на них видна уличная грязь.

Ася подошла к классу. Лариса Конева сидела на подоконнике в пальто.

— А ты чего в пальто?

— У меня куртку украли, — призналась Лариса.

— Когда?

— Так позавчера вечером. — И Лариса внимательно уставилась на Асю. — Случайно не ты?

— С ума сошла!

— Ну тебе же понравилось. Ходила по раздевалке.

— Конева, почему ты в пальто? — властно спросила класснуха и отодвинула Асю в сторону.

— У меня куртку украли. Я теперь все время буду ходить в пальто, а то и его украдут.

— Слезь с подоконника! — ледяным тоном произнесла класснуха, — я требую снять пальто.

— И не подумаю. Я же говорю, директор разрешил. — Лариса, сжав зубы, запахнула пальто глубже.

— И тем не менее, я повторяю свою просьбу.

— А я повторяю, что не сниму. — На лице Ларисы появились красные пятна.

Класснуха качнулась в сторону Аси.

— Мурзина…

— Я не принесла. — огрызнулась Ася. — Вычеркните меня. И мне жаль, что весь класс не поедет в Пермь.

Класснуха прижала журнал к груди, развернулась на пятках, громыхнула дверью в класс.

На уроке русского языка класснуха не отвечала на Асины вопросы, да и после уроков тоже. Ася надеялась, что конфликт не перерастет в тройку за четверть. Сегодня суббота. Суббота всегда ленива и простительна. Но в понедельник класснуха вызвала родителей в школу. Ася об этом узнала только когда возвращалась домой. Увидела мать издалека. Она стояла около автолавки и рассматривали рыжие унты. Красивые пухлые сапоги из телячьего ровного меха, с черной резиновой подошвой, таким же наборным каблуком. Ася незаметно свернула на тропинку, но мать окликнула по имени.

Вернулась. Стояла, била портфелем по коленкам.

— Пошли в магазин?

Ася скисла.

— Не хочу.

— Я зарплату получила.

И что? Первый раз в жизни что ли?

— Пошли сапоги тебе купим.

Ася напряглась. В чем подвох?

— Твои совсем прохудились.

— Лучше заплати за экскурсию в Пермь, а то класснуха достала.

— Заплатила. Я же не знала, а ты не сказала. Если бы ты сказала, я бы заплатила.

Молодец! Как всегда, все вывернула наизнанку.

— Спасибо. Я домой.

— А сапоги? Пошли за сапогами. Завуч жалуется, что ты все время в кедах, — улыбнулась мать той улыбкой, из детства. Вот мать вся здесь, на людях ангел, а дома зверь. — Я тут в автолавке присмотрела обувь — вдруг понравится.

Чего смотреть. Рыжий мех унт в скупых лучах солнца отливал золотом — волшебная обувь Персея.

— Померь.

Ну померила, ну замечательно. Прям идеально, словно ласково обняли ногу.

— Нравится? — огляделась мать по сторонам, словно спрашивала не у Аси, а всего честного мира. Весь ее вид призывал заценить заботу.

— Маленькие, — потянула Ася унты с ноги.

— Чего это маленькие⁈ — Словно богиня с неба, с высоты кузова возмутилась продавщица. — Видно же, как по маслу зашли.

— Так я же без носков, — пробормотала Ася.

— Зачем сюда носки? — распалялась продавщица, чем крайне удивила всех. Одета по-русски — цигейковая шубейка, крест на крест, завязанная на спине, серая шалюшка. Обычно продавщицы без эмоций, а это чудо-чудное, диво-дивное. Расхваливала, выворачивала, пристукивала. Она крутила сапогом, словно управляла длинной шпагой. Приятно было наблюдать за ее крепкой и гибкой кистью.

— Натуральный мех, ватиновая подкладка. Подошву ни один мороз не прокусит. Все ручная работа. Да ни в каком магазине не найдете, — с ловкостью атаковала она покупателей. Потом встала в позицию: развернувшись на три четверти, подняла правую ногу.

— Ан-гард, господа. Туше. У меня такие же унты.

Ух ты! Кузов автолавки был ее подиумом.

Ася застыла с открытым ртом, она не поняла и половины слов. С восхищением смотрела на ее тонкую талию, тяжелую грудь, белозубую улыбку. Конечно, она — Хозяйка Медной горы, именно так породисто горели у нее глаза в одноименном фильме.