— У вас вопрос ко мне?

— Боже упаси!

После УПК Ася пошла не домой, а в музыкалку. Район был застроен двухэтажными бревенчатыми бараками. В одном из них находилась музыкальная школа. От обилия звуков ее можно было назвать музыкальной шкатулкой. Школу было слышно издалека: микс скрипок, валторн, баянов. Музыкальное восприятие начиналось с гигантских осенних тарелок-лопухов, в которых утопала тропинка к школе. Все кругом пело и громыхало, даже скрипучие ступени крутой деревянной лестницы напоминали клавиши рояля. Если ступить на середину, то получался усталый, протяжный звук, ближе к краю ступени цокали, но чаще молчали. Перила с балясинами отзывались детским ксилофоном. Двери закрывались дождливым шелестом арфы.

Ася вошла в школу, поднялась на второй этаж, прислушалась к классу, где они занимались с Екатериной Алексеевной. Тишина. Толкнула дверь. Екатерина Алексеевна сидела рядом с девочкой и показывала, как устроен гриф домры.

— До, до, до, — тихо подпевала, осторожно щипала струну, — а вот здесь ми, ре, фа… это си последней октавы, самый высокий звук, находится внизу, у голосника.

Девочка удивленно подняла голову. Она не понимала, почему самая высокая нота находится внизу, у дырочки.

Екатерина Алексеевна сыграла Турецкое рондо Моцарта. Считала рондо лучшим способом привлечь внимание ребенка к музыке, а главное, к домре. Домра на первый взгляд больше напоминала гигантскую деревянную ложку, на которой случайно оказались струны. Ну что на ней можно изобразить? Трень-брень-балалайка!

— Что? Домра? — это что за фигня? — понеслись вопросы, когда Ася с Верой сообщали всем, что поступили в музыкальную школу. — Мандолина, гитара? — Одноклассники изощрялись как могли. — Рояль круто, баян ничо, скрипка сойдет, но домра? — Вера огрызалась, Ася махнула рукой, честно говоря, у самой была такая же реакция.

Екатерина Алексеевна обожала свой инструмент, за сто пятьдесят рублей (две ее зарплаты) заказала у мастера персональную домру из розового дерева. На ощупь она была круглая, гладкая, теплая. На таком инструменте учились не играть, а любить музыку. Ребенок не виноват, что родители не умели слушать классику, в конце концов, для этого и существовали музыкальные школы. Каждый учитель мечтал найти гения, с ним бы работал персонально, с другими по расписанию, довели бы до выпуска, по пути наполнили шедеврами.

Вот такой же виртуозной игрой Екатерина Алексеевна когда-то подкупила Асю и Веру.

Четыре года назад Ася дожидалась Веру на крыльце школы. Подошла женщина в сером драповом пальто, тихо улыбнулась, начала заправлять волосы под серый берет. В этом жесте длинных пальцев было что-то грустное, мелодичное, словно попытка ухватить очарование момента, красоту осеннего звука.

— Девочка, ты из этой школы?

— Ага.

— Здравствуй. А не хотела бы учиться в музыкальной школе?

Никогда не собиралась, округлила глаза Ася.

Дверь открылась, крыльцо ожило нестройным оркестром школьников.

— Пошли. — Вера потянула Асю за портфель.

— Подожди. Нас зовут в музыкальную школу.

Толпа схлынула, Вера осталась.

— Зашибись! — пискнула Вера. — Чо будем делать?

— Учиться.

— Адью вам ручкой, мадмуазель. — По-клоунски присела Вера перед Асей. — Тебе этой школы мало?

— Ну это же совсем другое, — виновато объяснила женщина.

— Ну не знаю. — Вера пожала плечами и вздохнула. — Вам же талант нужен, или как это называется? Слух!

— Все верно. Пойдемте в школу, я вас как раз и прослушаю.

— Ну не знаю, — снова потянула Вера и созналась. — Мне лень. Да и талантов у меня всего один — ни-ка-кой называется!

— У тебя же отец играет на гармошке? — напомнила Ася. — Значит, у тебя есть талант. Ну по крайней мере должен быть… по наследству.

— У нас в семье по наследству только прыщи переходят.

— Не понравится, уйдете, — поспешно отреагировала женщина.

Талант у Веры проявился с первой секунды. Они стояли спиной к пианино и слушали ноты, которые проигрывала учительница. Потом надо было обернуться и по звуку определить, какую Екатерина Алексеевна сыграли. Вера четко услышала все звуки, подобрала на клавишах. Ася бесконечно долбила черные и белые перекладины, и все не могла взять к толк какие надо. Все напутала, переврала. Екатерина Алексеевну на Асю не рассердилась, она уже любила и боготворила Веру. Все под стать: длинные пальцы с ровными подушками, идеальной размер кисти — без лишних телодвижений, не надо елозить по грифу, только балет фалангами. Кисть, как сладкая гроздь винограда. Такой природной руке место в скрипачах. Но Екатерина Алексеевна об этом умолчала, она уже оберегала свою находку, свой самородок. Внутри все кипело, хотелось бежать в учительскую и орать, как ей повезло!

— А попробуй так, — Екатерина Алексеевна двигала, переставляла Верины пальцы на соседний лад, ближнюю струну. — Так! Молодец! А теперь возьми медиатор. Так… Ну не так же! Плавно, словно карандашом закрашиваешь солнце. Запомни, характерным приемом звукоизвлечения является тремоло. — И Екатерина Алексеевна сыграла Вальс цветов Чайковского.

За прошедших четыре года Вера музыкалку все-таки бросила. Екатерина Алексеевна сокрушалась, ходила к Вере домой, разговаривала с отцом.

— Ну хотите, я сама буду платить за обучение, если у вас вдруг нет денег.

Верин отец кряхтел, поглядывал на дочь. При чем здесь деньги? Рубль пятьдесят ему не в тягость, он готов платить и десять, и двадцать, лишь бы училась. Платье сшил с пайетками, кокошник соорудил, на домру смастерил чехол. Все честь по чести, учись дочка, не ленись. Вера легко освоила инструмент, победила в школьном конкурсе домристок, солировала с оркестром народных инструментов. Екатерина Алексеевна боялась наступить на тень Веры, так ее оберегала. А потом трах-бара-бах! У Веры случилась истерика, заперлась в комнате на крючок — орала, не хочу, не буду, не надо! Похоже, запал Веры оказался коротким, и она выгорела за два с половиной года.

Ася за три года учебы научилась из тонких школьных линеек вырезать медиаторы, на голенище валенка подтачивать идеальный скос, выучила три короткие пьески, и до сих пор учила песню про капитана, который объехал много стран, и главное, не научилась настраивать инструмент. Ее струны категорически не строились, бултыхались, как веревки на ветру.

— Чего так рано? — Екатерина Алексеевна испуганно глянула на часы. — Тебе еще сорок пять минут до урока.

— Ай! — махнула рукой Ася. — Тут от УПК два шага. Домой все равно не успею.

— Там в актовом зале начинается прослушивание к конкурсу Чайковского. Комиссия приехала из Перми.

— Без меня? — надула губы Ася. — А чего меня не взяли на конкурс?

От изумления Екатерина Алексеевна вылупила глаза, и чтобы не сказать что-то гадостное, глубоко закашлялась.

— Иди, иди. Я тоже скоро приду.

Ася заскользила по узкому коридору к лестнице. В ушах странно зашумело, и она увидела хилую девушку с потекшей на глазах тушью. Девушка с трудом поднималась с аккордеоном по узкой лестнице. Меха инструмента постоянно уплывали в сторону. Она их ловила, визгливо подтягивала, костяшками пальцев царапалась о деревянную стену. На верхней площадке путанно разминулись — одновременно вправо, влево, словно станцевали. В этот момент аккордеонистка идиотским взглядом таращилась на Асю, словно призывала ее перемахнуть через перила.

Дверь в зал предательски скрипнула. Ася проскользнула пару рядов и скоро заняла свободный стул у края.

— Песня невольниц «Улетай на крыльях ветра» из оперы «Князь Игорь». Исполняет Светлана Светличная.

Ася вздрогнула. Что, снова она?

— Седьмой класс фортепиано, руководитель Ираида Владимировна Горностай, — продолжила объявлять высоченная дама с ярко накрашенными губами. Она даже не поднималась на невысокий подиум, чтобы не задеть головой потолок.

Ася думала, что Светличная начнет играть на рояле, а она запела. Это был тот случай, когда мелодия с первых нот бальзамом легла на слух. Выразительная смесь восточной неги создавала настроение покорности, тоски по родине. Нежный тембр голоса, красота мелодии расцвечивали серость будней, словно на бетонных стенах распускались розы. Вот бы восхититься ею, поплыть следом, но предвзятость к Светличной мешала оценить ее по достоинству. К презрению тяжелым набатом добавилась зависть.