Друид сощурился, губы его искривила усмешка — Не забудьте, что могущественный римлянин Юлий Цезарь проиграл в таком же походе сто лет назад.

Пальцы Набожи по-прежнему мяли складки ткани.

Друид воздел руки над головой, воззрился в небеса:

— Да защитит нас Повелитель войны! Милость бога — неотъемлемое условие победы на поле брани — полагалось испрашивать перед тем, как родичи отправятся в поход, как это бывало и прежде, когда Вождь собирал людей для набегов. Болотники шли в Священную рощу, ступали под сень древнего дуба, неся кур и куропаток, ведя овец. Птицу или животное прижимали к камню алтаря — обточенной плите из холодного песчаника, — набрасывали на шею плетеный шнур, завязывали петлю и стягивали на шее жертвы, вращая палку, просунутую между петлей и шеей. Набожа прикрывала глаза, чтобы не видеть дергающиеся ноги и лапы, все еще трепещущие сердца. Но другие, положив руки на алтарь, кричали: «Внемлите Повелителю войны! Чутко внемлите!» А те, кто объедался белены, — и эти в особенности — пускались в дикий пляс и взывали к божеству, которое, как они считали, и дает им ощущение парения над землей. Все Кузнецы ели белену — все, кроме Молодого Кузнеца. И Охотники тоже ели: они всегда плясали до упаду. Потом они с гордостью похвалялись, что очнулись только глубокой ночью: руки-ноги что бревна, а рты будто набиты мякиной.

Друид сложил руки на груди и помолчал, чтобы болотники прониклись серьезностью его слов.

— Те из вас, кто выбирает свободу, а не рабство, пусть примкнут к грозному отряду объединенных племен, уже собравшихся на юго-востоке. — И он окинул коленопреклоненных селян взглядом свирепым, как у бога.

Когда друид ушел и семейство было накормлено, Набожа сказала, что ей надо собрать хвороста для костра, который велел устроить Старый Кузнец. Так было легче, нежели признаться, что она идет на встречу с Арком, когда одно лишь упоминание его имени вызывало удивленную гримасу.

Вся растерянность, все жаркие мысли о Молодом Кузнеце внезапно оборвались в тот вечер, когда они с Арком прижались друг к другу в густом тумане, услыхав шаги ребенка — конечно же, их ребенка. С тех пор минуло две луны, и, по-прежнему думая о Молодом Кузнеце с нежностью, Набожа как никогда стыдилась того, что стояла, замерев, в золотом солнечном свете, позволяя ему глядеть на нее. Она поощряла Молодого Кузнеца, а потом, после того случая на болоте, резко изменила поведение: возвращаясь с полей, далеко обходила кузню, чтобы не столкнуться с ним. Несколько дней спустя она увидела, что он издали приметил ее, и дождалась, пока он сбросит свою кожаную безрукавку и выскочит из кузни. Набожа подумала о пропасти между ними и о том, что ей самой не хватает храбрости, которая подтолкнула Молодого Кузнеца к разговору с ней. Она замедлила шаг, чтобы Хмара и другие попутчицы обогнали ее.

— Молодой Кузнец, — сказала она, когда он приблизился.

— Ты видела картинку, которую мы нарисовали в шахте. — Он нахмурился. — Ты сказала, что хочешь еще раз на нее посмотреть.

Она опустила голову.

— Набожа?

— Прости.

— Я не понимаю. — Он слегка качнул головой. — У нас с Арком давняя дружба, — пробормотала она.

Набожа выбрала работника, сироту, живущего в лачуге, предпочла его Молодому Кузнецу, ремесленнику, младшему сыну первого человека Черного озера. Какое оскорбление! И все же он ничего не сказал в ответ, лишь глянул беспомощно, поникнув, как цветок, тронутый морозом. Затем повернулся и ушел.

Какое-то время Набожа стояла на краю прогалины, ссутулив плечи, но затем вздохнула с облегчением: она исполнила тяжкую обязанность и теперь чувствовала щекотку нарастающего возбуждения, беспечное веселье. Конечно, ей было немного стыдно, что счастье далось ей так легко. Набожа оглянулась, высматривая Арка: он скоро вернется с полей.

У ворот, ведущих с прогалины в лес, Набожа привычно свистнула снегирем: россыпь кратких «чирик-чирик», за которой следует более низкий, протяжный тон. Пройдя с десяток шагов по лесу, она уселась на низкий пень, поджидая Арка. Все это время ее не отпускали слова друида: тридцать тысяч солдат, вторжение, завоевание, сожженный на корню хлеб. Она тронула губы, опустила пальцы в прелую листву лесной подстилки. Когда же подняла голову, перед ней стоял Арк. «Никто не умеет ступать так бесшумно!» — подумала она.

— Я сказала, что иду за растопкой для костра, — сообщила Набожа.

— Тут все уже дочиста собрано.

Они прошли дальше по тропинке. Затем Арк свернул в подлесок и вынырнул оттуда с парой внушительных веток, упавших с дуба:

— Этого хватит?

Она кивнула.

— Та история насчет Юлия Цезаря, когда он повернул назад, — думаешь, это правда?

На самом деле Набожа хотела спросить о другом: правда ли, что друиды действительно приказали принести человеческую жертву? Ни один сородич, даже Старец, проживший долгую жизнь, не видел подобного варварства, и порой она сомневалась в правдивости россказней о «старинных обычаях». Между тем Арк кивнул.

— Вся история?

— Ты ведь знаешь древнюю песнь, которую поет Песельник. Ее все знают. — Он откашлялся и затянул балладу, которую Набожа помнила с малых лет:

По рукам Набожи побежали мурашки.

— Ты дрожишь, — сказал Арк и притянул ее к себе, но дрожь не прекратилась, и он уверенно добавил: — Те старинные обычаи давным-давно забыты, и больше о них никто не вспомнит.

Когда наступила ночь и был разведен костер, на прогалину явились Кузнецы с кувшинами медовухи. Они расселись на лавках, поставленных вокруг огня, а деревенские столпились подальше, в горячем огненном зареве. Арк стоял рядом с Набожей, время от времени постукивая костяшками пальцев по тыльной стороне ее ладони. Кончики их пальцев соприкасались, когда руки передавали кувшин с медом. Хмельной напиток лился в кружки, которые осушались и наполнялись вновь. Мужи из клана Кузнецов спорили, сородичи слушали, а Старый Кузнец думал, на что решиться.

Он сидел, раздвинув ноги, уперев локти в колени, небрежно сжимая в руках кружку с медом и чаще обычного проводя рукой по усам. Набоже показалось, что глава деревни пытается скрыть беспокойство, которое испытывает перед принятием решения. Старый Кузнец поднял руку, и собравшиеся затихли, словно окутанные болотным туманом.

— До племен, поднявшихся на римлян, более дюжины дней ходу, — сказал он.

— По скверным дорогам, — добавил старший дядюшка Молодого Кузнеца. Он был надежным советником Старого Кузнеца во всех делах, будь то день, в который надлежало приступить к севу, или выбор животного для жертвы в Священной роще.

— Или по бездорожью, — кивнул Старый Кузнец.

— Никто не может поручиться, что мы будем там вовремя, — снова поддержал старший дядюшка.

Ббльшая часть молодых ремесленников слушала, скрестив на груди руки. Некоторые из них еще ни разу не сопровождали Вождя в набегах и знали, как это унизительно: сидеть и молчать, в то время как остальные со смехом хлопают себя по ляжкам, вспоминая, как забрасывали факелами соломенные крыши или по три дня отсиживались во рву.

— Да найдем ли мы место сбора вообще? — усомнился двоюродный дядюшка. — Как наставлял нас друид? Идите восемь дней прямо на восток. — Видимо, сейчас он разделял мнение Старого Кузнеца, этот дядюшка, хотя обычно любил поартачиться.

— Мы и не знаем толком, куца идти, как выйдем из Городища, — добавил Старый Кузнец.

Самый старший дядюшка Молодого Кузнеца всплеснул руками:

— А если на пути окажется река такой ширины, какой еще не видывали, нам придется искать, как перейти ее вброд? Что же это за указания такие?

Старейший из братьев Старого Кузнеца щедро отхлебнул медовухи и веско произнес: