— То дитя, которое мы слышали: я думала, это наше будущее, — сказала она. — А теперь уже и не знаю. Может, это и было наше единственное дитя?

— Это был добрый знак.

После длительного молчания она сказала:

— Хмаре скоро рожать, а ведь мы вступили в союз сразу после них с Песельником.

— Только восемь месяцев назад, года не прошло. Ты сама сказала, что супруга Молодого Плотника два года ходила без благословения.

— У нее были несушки для жертвы Матери-Земле.

Арк не ответил, и в его молчании она услышала неуверенность. У него не было ни несушек, ни иного добра. Определенно ничего, равного по ценности серебряному амулету.

— Посмотрим, что мне удастся поймать на Черном озере, — сказал он. — Мы принесем жертву.

Набожа ощущала проблеск надежды, кладя под лежак стебель крапивы, глотая желток первого яйца, вываливая щедрую порцию дикой моркови и лисьего мяса в жертвенный сосуд, но каждый раз эта искра угасала, меркла, когда приходили крови. Ей не хотелось полагаться на рыбу, выловленную Арком, на огонек надежды, солнечным лучом мерцающий сквозь занавес листвы, — но она не смогла устоять.

— Да, пусть будет рыба, — сказала она.

Арк сидел у огня, обстругивая длинную прямую палку и прилаживая к одному концу шнурок с железным крючком. Старец расхаживал по хижине, повторяя, как разумно со стороны Арка отправиться на озеро сейчас, в начале Зяби: бывшие мальки выросли, заматерели, заленились в холодной воде.

— Когда вернешься, — напутствовал он Арка, — плечи твои будут гнуться под тяжестью ноши.

Набожа готовила отвар для Недрёмы, благодаря которому та могла спать, а не бродить всю ночь. Кроша сухие цветки душистой фиалки, Набожа представила себе корзинку, набитую окунями.

— Это верно, — сказала она.

Арк перестал строгать и взглянул на нее.

— От тяжкой ноши. — Набожа улыбнулась.

Старец похлопал Арка по спине и продолжил обход очага; двигался он обычно с трудом, но тут даже начал слегка подскакивать.

Когда готовая уда была прислонена к стене, а отвар из душистой фиалки отставлен в сторонку набирать силу, Набожа с Арком тесно обнялись под мехами и шерстяным покрывалом. Она потерлась носом о его нос.

— Ты поймаешь дюжину рыбин.

Он тронул губами ее губы.

— Поймаю. — Дыхание его было горячим.

— У них будут такие жирные брюшки.

Она притянула его руку к своей груди, сосок болезненно напрягся. Арк гладил, целовал, тянул ее к себе. Она приняла его в свое расслабившееся тело и качалась на волнах, покуда оба не выбились из сил и не затихли в ворохе мехов и покрывал.

На заре Арк разводил огонь, а Набожа готовила ячменную кашу и отвар из корней одуванчика. Отделила не слишком щедрую треть, полагавшуюся Матери-Земле, и не возражала против привычки Арка поглядывать на нее, занятую делом. Она готовила для него обед — твердый сыр и хлеб, а когда заворачивала припасы, руки подошедшего со спины Арка скользнули по ее талии. Прикрыв глаза, она откинула голову ему на плечо. Отвернувшись от хлеба и сыра, обняла его за шею и лукаво улыбнулась:

— В этом году у нас будет славная, покойная Зябь.

Порыв ледяного воздуха ворвался в дом, когда Арк шагнул за порог. Сохраняя для Набожи тепло, он быстро закрыл дверь и потому не увидел ее руки, взлетевшей в прощальном привете.

Она допила отвар, подбросила в огонь полено. Ей предстоял длинный день, состоящий из непривычной, блаженной пустоты. Преисполненная сил, Набожа сняла плащ с гвоздя у двери. Сегодня она разберет сосуды, коренья и листья, оставшиеся в хижине Карги.

Когда солнце спустилось ниже и свет, падающий из дверей, померк, Набожа подтащила поближе к огню последний набитый сосудами короб. Она тяжело уселась, чувствуя, как затекли руки, которые она слишком долго держала на весу. Арк может появиться на прогалине в любую минуту, и Старец сообщит ему, где ее найти. Они наскоро перекусят хлебом, медом и орехами и отправятся в Священную рощу.

Из сосудов, которые она подносила к носу, веяло ароматами дикого хмеля и чистяка. Она уже выбрала место, в котором они схоронят рыбу: в восточном конце Священной рощи, под особо плодоносной рябиной. Это даже усилит чары. Высыпав на ладонь горстку красновато-бурого порошка, она задумалась, что, собственно, ей известно о том, как усилить могущество жертвоприношения. Путем умерщвления жертвы различными способами можно задобрить не одного, а нескольких богов. Она тронула пальцем горстку порошка на ладони, поняла по цвету, что это змеиный корень, и стряхнула назад в сосуд. Должен ли Покровитель получить свой удар по голове жертвы, Повелитель войны — свое удушение, а Праотец — утопление? Каждую рыбину сперва нужно будет оглушить камнем, затем зацепить за жабры вьюнком и стянуть посильнее, но вот возвращать ее в озеро, где она только что плавала, вряд ли имеет смысл. Хотя не Покровитель, не Повелитель войны и не Праотец должны благословить ее чрево, а Мать-Земля, которой потребна лишь пролитая из рыбы кровь. Набожа тряхнула головой, смела с юбки труху. Слишком долго она просидела в этом чаду, в затхлом воздухе. Поднявшись, она задула огонь и торопливо покинула хижину.

Тонкая белая пелена только что накрыла прогалину. Снег еще лежал нетронутым, и Набожа, подхватив подол, помедлила, обводя взглядом мир, сделавшийся таким чистым: без тлена, без тьмы. Арка не было на прогалине; лишь Молодой Кузнец, оторвавшись от наковальни, мельком глянул на нее и вновь отвел глаза, однако передумал и кивнул Набоже. Вернувшись к работе, он с видимым усилием, до горла захлестнувшим ее волной нежности, ударил молотом по узкой полосе раскаленного железа. Она хотела узнать, не видал ли он Арка. На прогалине больше никого не было, и она могла бы спросить его, как спросила бы любого деревенского. И все же она сказала лишь:

Вот и Зябь пришла.

— Мне холод нипочем, у меня тут жаровня с угольями.

Молодой Кузнец утерся рукой с зажатыми в ней щипцами, оставив на лбу полоску сажи. Набожа провела пальцем себе по лбу, сообщая об этом, но Молодой Кузнец только смотрел на нее. Тогда она показала на его лоб, но он все еще не понимал. Набожа перегнулась через низкую стену кузни и большим пальцем стерла полоску.

— О… — сказал он и покраснел.

— Сажа.

— Теперь всё?

— Да, всё.

Она отправилась искать Арка, но его не было у колоды, где рубили дрова. Ничьих ног не виднелось из-под плетня вокруг отхожего места.

Не нашлось Арка и в хижине, а бадьи, в которых они держали воду, по-прежнему были полны до краев.

— Небось, рыба сама ему на крючок лезет, — сказал Старец. — Пока солнце совсем не сядет, он не явится.

И Набожа до вечера занимала себя работой: смолола муку для завтрашних хлебов, спустилась в погреб за кругом сыра. Сойдя по глиняным ступеням, она отогнула плотный кожаный занавес. Дрожа от влажного холода, дождалась, когда глаза привыкнут к темноте, затем вытащила головку с тремя дырками, означавшими, что сыр принадлежит их семейству.

Когда она вышла из погреба, Арка на прогалине по-прежнему не было, и она решила, что, возможно, слишком задержалась внизу и он уже прошел в дом. Набожа вернулась в тепло и шум хижины: к вопящим детям, бранящимся и поучающим матерям, Старцу, прочищающему нос, к матери, встретившей ее словами: «О, как хорошо, ты сходила в погреб!» Набожа решила сначала досчитать до десяти и только потом взглянуть на то место у двери, где должна стоять бадья Арка, когда он вернется с болота. В хижине пахло дымом, шкурами, шерстью, давно не мытым телом. Запаха рыбы она не уловила. Набожа долго и глубоко принюхивалась, но ничего не изменилось: конечно, ведь у двери не было нагруженной рыбой бадьи.

Набожа повернулась и вновь направилась через прогалину. Уже наступила ночь. Не взять ли факел, подумала она, но тропа была ей хорошо знакома, а под безоблачным небом блестел снег.

Луна была почти полной, да и объяснять домашним, для чего понадобился факел, и лишний раз тревожить их ей не хотелось.