Уткнув лицо в ладони, Набожа заплакала. Она плакала, пока бежала по лесу, а потом через прогалину к своей хижине, к свежему, чистому запаху тростника, которым, из почтения к Матери-Земле, только что устлали земляной пол.

Что же сказать Молодому Кузнецу? Как объяснить, отчего она не возвращает крест, который не надела на шею? О, как Молодой Кузнец станет презирать ее, потерявшую плоды его трудов!

Пять девушек толпились возле хижины На-божи, возбужденно щебеча в ожидании начала праздника Очищения. Она держалась в сторонке, туго стянув плащ у шеи, считая вдохи и выдохи, пытаясь усмирить сердце, до сих пор не успокоившееся после поисков в кустах и среди прелой листвы и стремительного спуска с Предела.

Обход всегда начинался с наиболее скромных семейств, и, надо сказать, семейство Набожи было скромным. В отличие от других на Черном озере, их не объединяло кровное родство: разношерстная группа из одиннадцати человек образовалась почти случайно. Мать Набожи взяла в супруги работника, у которого был один-единственный брат. И этот брат отравился той же похлебкой из грибов, ячменя и оленины, что в свое время вызвала у отца Набожи боль в животе, понос и рвоту, а затем желтизну кожи и конвульсии, и наконец заставила испустить дух. К тому же, по несчастью, ни один из членов семейства, куда входила Набожа, — ее мать, Старец, сиротка по имени Хмара, еще одна потерявшая мужа женщина, прозванная Второй Вдовой, и ее выводок из шестерых душ — не имел родственников, у которых мог бы поселиться. Эти осколки прежних семей и собрались в клан Набожи.

Рыжава сосчитала до трех, и девушки выкрикнули:

— Мать-Земля идет!

Матушка Набожи появилась на пороге и, как предписывала традиция, произнесла:

— Добро пожаловать, Мать-Земля. Пребудь с нами.

Она вынесла небольшой хлеб. Девушки приняли дар для пира и вереницей вошли в дом. Двигаясь с востока на запад, посолонь — по солнцу, они обошли очаг, пылающий в центре круглой хижины: так торжественная процессия подготавливала семейство к приему Матери-Земли. Набожа, проходя мимо матушки, заметила ее недоумение: дочь, неумытая и неприбранная, тащилась в самом конце.

Следующая семья тоже была немногочисленной, и девушки не выразили ни удивления, ни разочарования, получив еще один скромный хлеб. Два оставшихся крестьянских семейства сулили больше, ибо каждое отличалось плодовитостью и, будучи достаточно обширным, могло выстоять под ударами судьбы, с которыми другие не справятся. Первое семейство, например, несло бремя в лице двенадцатилетнего слепого мальчика, по общему согласию прозванного Жаворонком: может, за дивное пение, а может, потому, что просыпался он раньше всех и на удивление сноровисто готовил пищу для родичей. Из этого дома ликующие девушки вынесли котелок со стряпней мальчонки — ячменной кашей, приправленной щавелем, — а в другом получили изрядных размеров сосуд с маслом, которое работницы в последнюю луну Зяби видели нечасто. Теперь процессия двинулась к пяти круглым хижинам, где жили кланы мастеровых. Сперва завернули к Дубильщикам, от которых многого ждать не стоило. Хотя у любого мастерового припасов имелось поболе, чем у крестьянина, Дубильщики слыли скрягами, хотя у Старого Дубильщика не было братьев, а из семерых детей, которых произвела на свет его супруга, выжили только двое. Хозяйка дома вынесла кувшин и, высоко вскинув голову, передала его Хмаре. Внутри, как справедливо подозревали девушки, была медовуха, а не любимое ими пшеничное пиво.

— Уж верно, в кувшине не больше половины, — проворчала Хмара.

— С остальными мастеровыми нам больше повезет, — обнадежила Рыжава.

И оказалась права: супруга Старого Плотника выдала им не один, а целых два круга твердого сыра, подчеркивая тем самым щедрость своего клана и достаток, обеспеченный успешной продажей колес. Затем девушки направились к следующей хижине, к Пастухам, где им вручили два кувшина пшеничного пива, хотя хватило бы и одного; не иначе как от супруги Старого Пастуха не ускользнула щедрость Плотников. Наконец преисполненные предвушений девушки проследовали к Охотникам, еще более процветающему клану, где главенствовал отец Рыжавы — Старый Охотник. За последние годы их семейство разрослось до двадцати двух человек. Чем же наделит их супруга Старого Охотника, чтобы превзойти дары Пастухов?

Хижину Охотников процессия покинула с очередными двумя кувшинами пива. И это притом что Молодой Охотник уже заколол кабана, которым будут лакомиться девушки! Когда они приблизились к своей последней цели, Рыжава, пристроив кувшин на сгибе локтя, заявила:

— Вот увидите, у Кузнецов мы получим не меньше, а то и больше.

Сколько Набожа себя помнила, к концу Зяби припасы оставались только на ломящихся от снеди полках Кузнецов. На зов девушек вышла мать Молодого Кузнеца; ее глаза перебегали с одного чисто вымытого личика на другое. Хотя девушек освещали только лунное сияние и пылающий в доме очаг, она все равно заметила бы и неопрятный вид Набожи, и ее растрепанные волосы — но только в том случае, если снизошла бы до взгляда на крестьянку.

Молодой Кузнец появился в дверях за спиной матери. Набожа схватилась за горловину плаща, хотя невозможно было стянуть его еще плотнее. Парню, видимо, понравилось почти незаметное движение ее руки и побелевшие костяшки пальцев, поскольку он расплылся в широчайшей улыбке. Мать повернулась к сыну, затем вновь к девушкам и сказала, не сводя глаз с Рыжавы:

— Мальчишка потерял голову от жалкой кучки девиц, обивающих порог.

Было ясно: она не знает о подарке сына и уверена, что избранницей Молодого Кузнеца станет Рыжава. Выпад матери должен был заставить девицу войти за порог со смиренно опущенной головой.

Рыжава затаенно улыбнулась, словно зная наперед, что жизнь повернется именно так, как она загадала.

Набожа сглотнула комок в горле, представив взгляд этой женщины, устремленный на блестящий крест Матери-Земли. Даже если Набожа вымоется, даже если волосы у нее заблестят от ромашки, для матери Молодого Кузнеца она всегда останется крестьянкой. В этот момент что-то перевернулось в груди Набожи, и все сомнения исчезли: ей очень хотелось, чтобы утерянный амулет висел сейчас у нее на шее. Она представила себя об руку с Молодым Кузнецом: ее плащ откинут с плеч, серебряный крест сверкает в лунном свете и Молодой Кузнец говорит матери, что сделал выбор. В этой сцене волосы у Набожи блестели. Щеки пылали румянцем. Платье было свежим, а не измятым и пропотевшим.

Наконец мать Молодого Кузнеца сказала:

— Добро пожаловать, Мать-Земля. Пребудь с нами.

Она произнесла положенное приветствие так невыразительно, что по спине у Набожи пробежал холодок: неужели можно настолько безразлично обращаться к Матери-Земле! Женщина дала им два кувшина пшеничного пива, а также круг твердого сыра, мешок лесных орехов и сосуд с медом, затем отступила от порога, и девушки вошли. Набожа поникла под тяжестью взгляда Молодого Кузнеца.

Кабан, добытый Молодым Охотником, висел над очагом, шипя и потрескивая, капая жиром в огонь. Дым поднимался и улетучивался через тростниковую крышу: сладкое тлеющее напоминание о грядущем пиршестве.

Шествие полагалось совершать с торжественной серьезностью, однако Набожа не утерпела и оторвала взгляд от сложенных на поясе рук. Она приметила огромные прямоугольники тканой шерсти, отгораживающие от остального пространства спальные ниши родичей Молодого Кузнеца. В каждой нише имелся аккуратно обнесенный четырьмя дощечками тюфяк, набитый тростником и накрытый мехами. Набожа насчитала десять ниш, отметив, что занавеси не желтовато-серого цвета некрашеной шерсти, но синие от вайды[6], зеленые от крапивы, пурпурные от бузины или желтые от золотарника. Собственный дом показался ей скучным и убогим, хотя глинобитная стена была хорошо промазана, а пол устилала россыпь свежего тростника. В тусклом свете внутри хижины она заметила множество прислоненных к стене мечей, по одному на каждого сородича; три приземистых деревянных стола и дюжину окружающих очаг низких скамеек, покрытых мехом. Полки ломились от мисок, блюд и всевозможной кухонной утвари; даже кувшинов там было куда больше, чем нужно одной семье.