— Тоже мне диво дивное, — фыркаю в ответ, отворачиваясь.

— Что ж. Если она тебе не нужна, можно я возьму её себе?

После купания в море, коллектив одиннадцатого «А» ещё пару часов проводит на побережье.

Матильда неожиданно для меня организовывает игру в вышибалу. Загоняет всех протестующих в центр, а сама на пару с сыном-физруком с азартом швыряет мяч в каждого из нас.

Парни веселятся, подпрыгивая и толкая друг друга. От девчонок больше визга. Зайцева и Ковалёва еле передвигаются, будто на дефиле. Мозгалин хохочет и прячется за нашими спинами.

В какой-то момент Германовна, тяжело дыша, хватается за сердце и, махнув рукой, оседает на большой камень, превращаясь в стороннего наблюдателя. Право выбивать передаёт Абрамову, чьи меткие броски долетают до одноклассников практически всякий раз, когда мяч оказывается в его руках.

В меня он не кидает его принципиально. И нет, это вовсе не джентльменский жест, как вы могли подумать. Это какая-то нехорошая тактика. Он что-то задумал.

Моя догадка подтверждается в ту самую секунду, когда вышибают Вепренцеву, и я понимаю, что осталась одна.

— Сколько тебе лет? — спрашивает Александр Георгиевич.

— Семнадцать.

Ровно столько попыток есть у них в запасе на то, чтобы меня выбить.

— Проиграет — пойдёт со мной на свидание, — громко сообщает Кучерявый зрителям, покручивая мяч на пальце.

Парни улюлюкают.

— Выиграю — перестанешь навязываться, — рикошетом отстреливаю, хмуро глядя на него.

— Навязываться? — прищуривается, приостанавливая вращение мяча.

— Да. Именно так я это называю, — перевязываю хвост.

Усмехнувшись, кивает. Задели мои слова, знаю.

— Давай. Становись в центр. Можешь уже мысленно выбирать наряд.

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, — вмешивается в наш диалог Матильда.

— Погнали, — командует физрук. — Готова?

— Готова.

Один. Два. Три.

Уворачиваюсь от мяча.

Четыре. Шесть.

Подпрыгиваю. Дёргаюсь влево-вправо, поддаваясь интуиции.

Восемь.

Мяч со свистом пролетает совсем близко от меня.

Десять. Двенадцать. Четырнадцать.

Отбегаю влево. Вправо. Запыхавшись, чудом уклоняюсь от бросков, стараясь не быть предсказуемой для вышибал.

— Тата, давай! — сквозь галдёж долетает до меня вопль Филатовой.

Пятнадцать.

Абрамов становится очень серьёзным. Очевидно, что мы оба не любим проигрывать, но ему придётся.

Бросок.

Падаю на песок, поскользнувшись. Быстро встаю, не жалея колен.

Шестнадцать.

Отскакиваю в сторону, при этом мяч едва не задевает моё бедро.

В ушах неистово грохочет пульс, ускорившийся под воздействием адреналина.

Сердце частит и бьётся барабанной дробью где-то в области горла.

Ура!

Семнадцать.

Совершаю фатальную ошибку. Слишком рано расслабляюсь. Мокрая и запыхавшаяся, не успеваю повернуться, как прилетает удар чётко в спину. По лопаткам.

Все вокруг орут. Смеются. Меня же дикая досада захлёстывает.

Ну как так?! Выбить на семнадцати! Несправедливо!

— Я же сказал, — самоуверенно ухмыляется Марсель.

Молча приняв поражение, иду за вещами. Если думает, что я куда-то с ним пойду — глубоко заблуждается. И плевать мне на то, как это выглядит!

Класс по команде Шац собирается, строится парами и вскоре возвращается в лагерь, где тут же начинается шумный процесс приготовления сосисок, грибов и мяса.

Сперва мы с девочками нанизываем на шампура всё то добро, что притащили с собой из города. Затем передаём готовые шампура парням, а те, в свою очередь, укладывают их на импровизированный мангал.

Ужинаем у костра час спустя, уже когда небо заливает красным.

Закат, как и обещала Филатова, выглядит действительно впечатляюще. Бескрайнее синее море на его фоне манит и пугает одновременно.

— Ты расстроилась из-за игры? — наклонившись ко мне, спрашивает Полина.

Чёрт возьми, конечно, я расстроилась! Оказаться в шаге от победы и не заполучить её — крайне обидно. Ещё и Абрамов довольным павлином ходит передо мной весь вечер. Нет. Он меня больше не цепляет и не достаёт своими подкатами, но, знаете, складывается такое ощущение, что это лишь по той причине, что парень всерьёз решил, будто напрягаться дальше нет смысла.

Победитель, блин.

Сидит себе весь такой на чиле, на расслабоне. Довольный собой улыбается и общается с ребятами.

Как же раздражает! Наверное, впервые на моей памяти кто-то так знатно выводит меня из себя!

Когда темнеет окончательно, ещё и гитару сюда приносит. Под одобрительные возгласы «почитателей творчества» начинает перебирать струны. Быть в центре внимания — явно его привычка. Видно, что он давно уже к этому привык.

Ребята называют то, что хотят услышать. Он поёт.

Бумбокс. Звери. Кино. Мумий Тролль.

Кажется, нет ни одной песни, которую он не знал бы. Ходячий караоке-каталог.

Дальше они как ненормальные орут все вместе:

Смотрю на поющий хором одиннадцатый «А».

Что ж, признаю, где-то здесь Шац действительно может заслуженно поставить себе галочку.

И да. Если и были животные в этом лесу, то они точно ретировались на километр минимум.

— Е-е-е!

Хлопают сами себе.

— Йу-ху! Давай что-нибудь ещё, Марсель.

Звучат первые аккорды, и кто-то из парней свистит.

Мой взгляд медленно скользит по присутствующим. Стараюсь особо не слушать Абрамова и не пропускать все эти песни глубоко под кожу.

Ни к чему.

Пусть сколько угодно поёт-играет и пялится. Мне абсолютно параллельно. Ровно.

Резко замираю.

Отчего-то холодок ползёт по спине.

Кого-то тут не хватает.

— Ты чего? — сидящая по правый бок Полина замечает мою тревогу.

Встаю со своего места направляюсь к Шац.

— Тата, что-то случилось?

— Матильда Германовна, где Мозгалин? — спрашиваю, наклонившись к её уху.