Матушка испуганно ойкнула. Бабуля стоически промолчала. Дед, в прошлом бравый воин сжал палку, к которому привязана была его лампа на боевой манер. Бекет запричитала молитву, перемежая ее с проклятьями на голову демонов, какие подкрадываются под покровом ночи, хотя Атон великий, сама вполне подходила сейчас под это описание. Так как была с маджоями одного цвета кожи. Что же касается осла, то он проснулся, всхрапнул и огласил окрестности истошный воплем, пробудив всех петухов примыкающего к порту района ремесленников. Вся эта какофония растянулась на долгие минуты. Гормери подавил раздражение. Просил же семейство ограничиться домашними проводами. Нет, надо устроить целое представление. И что они маджоев не видели?

Охранник же, подозрительно прищурившись, уперся взглядом в притихшего осла и спросил таким тоном, как будто собирался немедленно арестовать животное, до выяснения обстоятельств.

— Зачем вам ладья кебнета?

Гормери понял, что пора брать шествие под контроль. Он аккуратно высвободился из женских рук, выступил вперед и громко предстался:

— Гормери, писец кебнета Великого храма Атона. Собираюсь отплыть на храмовой ладье в Уажд, — с этим он сунул под нос охраннику большой медный медальон, болтавшийся у него на груди. Гормери очень гордился этим своим знаком отличия. И начищал его как хороший солдат боевой хопеш. Впрочем, именно оружием медальон зачастую и являлся. И заменял собой целую роту воинов с хопешами. Попробуй-ка противостоять представителю храмовой власти!

В глазах охранника он тут же узрел уважение. Но рассыпаться в извинениях маджой не стал. Эти парни такого не умеют. Он коротко кивнул и, махнув рукой в сторону реки, как будто там можно было что-то разглядеть, отчеканил:

— Ваша ладья у пятого причала, господин писец.

Потом оглядел остальных и счел нужным уточнить:

— Все эти люди с вами?

— Это моя семья. Они проводят меня. Выпусти их без вопросов, когда ладья отчалит.

— Да господин, — маджой склонил голову в знак согласия.

Вот и ладно.

— Пропустите господина писца храмового кебнета с семьей, — гаркнул маджой в темноту, и там что-то скрипнуло.

Подняли толстое бревно, преграждающее дорогу, догадался Гормери.

Утро робко ступало по небу, рассыпая первые крупинки света над спящим городом. И на сером фоне стали видны силуэты охранников, столпившихся у дороги. Гормери насчитал пятерых. Еще двое удерживали цепи, чтобы бревно не рухнуло на дорогу.

— Шли бы вы побыстрее, — прокряхтел один из них.

Семейная процессия ускорилась и влетела на территорию порта с большим энтузиазмом. Прямо за хвостом осла бревно бухнуло о дорогу.

— Бездельники! — возмутился дед, — Чуть осла не пришибли.

— Извините, — донеслось позади, впрочем, без тени раскаяния, — Выскользнуло.

— Как ты их! — восхитилась матушка, сжимая плечо сына, — Господин писец храмового кебнета.

— Так ведь ради кого попало казенную ладью гонять в Уадж не станут, — резонно заметил отец, не без гордости.

Гормери ухмыльнулся. Приятно, когда родители тобой довольны. Это придает сил. Хочется стараться еще больше. Чтобы стать лучше, важнее, ну и вообще, взрослее.

Пока добирались до реки, почти совсем рассвело. Вода уже не мерцала, откликаясь на свет луны и далеких звезд, подернулась легкой дымкой, в которой таяли уходящие от берега тростниковые лодки рыбаков. От воды тянуло свежестью, утром и немного все-еще сонной тиной. Река тоже просыпалась. Медленно потягиваясь волнами, как огромная змея. На ее Западном берегу спал старинный город Иуну, оплот всевозможных знаний и пристанище жрецов, пожелавших посвятить свою жизнь наукам и лекарскому искусству. Кое-где в высоких башнях храмов все еще мерцал свет, какие-то ученые засиделись над своими изысканиями до самого утра.

А на причалах южного порта Ахетатона уже вовсю кипела работа. Десятки грузчиков таскали тюки и огромные запечатанные кувшины, загружая ладьи торговцев. Они топали, переругивались, смеялись, деревянные подмостки скрипели, канаты трещали, ладьи терлись бортами о пирсы, вода под ними плескалась. В небе алчно кричали чайки, изо всех своих птичьих сил призывая солнце, чтобы наконец-то начался день, полный тепла и еды. И словно в ответ на их призывы горизонт замерцал золотым сиянием. Сначала слабым, едва различимым, но с каждым мгновением все более мощным. Вся семья оглянулась, затаив дыхание. Начало нового дня — это всегда чудо. Разве можно такое пропустить?

— Славен будь Ра на Востоке. Славен будь Хепри, катящий к нам солнечный диск, — тихо забубнила бабушка по правую руку от Гормери.

— Тихо ты, дуреха! — цыкнул на нее дед, — Мы же в порту! Навлечешь на внука неприятности. Он чиновник! Писец! А ты тут глупости всякие…

Остальные промолчали. Осел фыркнул. Бабушка вздохнула и промокнула глаза уголком длинного платка, обмотанным вокруг головы. Гормери сжал ее руку. Он не одобрял все эти бабушкины присказки, которых у нее на каждый случай жизни с десяток. И имен старых богов столько же. Она хоть и образованная, но древняя совсем. Не может принять, что бог теперь один. Говорит, что со своими покровителями и девчонкой бегала, и замуж вышла, и детей вырастила. А новый бог пришел на нашу землю только 15 лет назад. И ей он до сих пор чужой. Говорить такое совсем нельзя. Особенно в людный местах, где могут подслушать и донести. Но дома… дома бабушку Ису уважают за мудрость и рассудительность. И любят за доброту, мягкость и вообще, как можно бабушку не любить. Даже если она поминает давно забытых богов. Подумаешь, большое дело. Кому от этого вред? Бабушка потерлась виском о его плечо, прошептала:

— Ты мой мальчик особенный. И это путешествие станет для тебя больше, чем поездка в другой город. Я сон видела. Ты себя найдешь.

Он еще раз сжал ее руку. Он никогда с ней не спорил. И сейчас не станет. Зачем старушку расстраивать. Хотя ему очень не хотелось бы, чтобы деловая экспедиция превратилась в нечто большее.

— Ты мне, бабуль, лучше удачи пожелай. Чтобы я дело побыстрее закрыл и вернулся.

— А за это, дорогой, я каждый час молиться стану.

— Ну, тогда я ничего не опасаюсь. Все точно сложится как нельзя хорошо.

— Не путай ты парня, Иса, — опять заворчал дед, — Всю жизнь была странной, а к старости так и вовсе потемки окутали твое сердце. Ну, чего ты ему наговариваешь! Мало того, что он и так в Уадж едет.

— Уадж прекрасный город… — начало было бабушка, но тут уж все домашние на нее зашикали.

Ближайший пирс с рабочими уже в пяти шагах. Стоит ли хвалить оплот староверов? В порту всегда много посторонних ушей, алчных до чужих секретов. Ведь за донос можно получить неплохое вознаграждение. Многие на них сколотили целые состояния.

Капитан корабля по имени Ипу оказался приятным молодым человеком, только лет на пять старше Гормери. По платку, залихватски завязанному большим узлом на затылке, отсутствию парика и какой-либо одежды кроме небольшой повязки на бедрах, он тут же распознал в новом знакомом человека вольного сердца, который способен со всей страстью отдаться ветру и течению. Гормери нравились такие парни. А вот отец оглядел молодого капитана с сомнением.

— Давно ли ты ходишь по Реке на этой ладье? — как бы невзначай поинтересовался он.

— Три года, господин, — Ипу растянул рот в улыбке, обнажая крупные белые зубы, — А до этого успел сходить в Пунт с экспедицией сына царского в Инбу-Хенж Кенамуна.

(Речь идет о правителе города или септа Инбу-Хенж, который нам известен скорее как Мемфис).

Экспедицией в далекий Пунт куда нужно спускаться по Реке, а потом следовать долгим многотрудным путем морем, похвастаться могли немногие капитаны. Так что отец слегка успокоился, передав жизнь дражайшего наследника в руки этого улыбчивого и с виду несерьезного молодца. Впрочем, отведя сына в сторону он сунул ему небольшой сверток, который вытащил из-за пояса.

— Тут мудрый Панеб записал наставления для своего сына, Гормери, — отец перешел на торжественный шепот, — Мой отец вручил мне этот замечательный текст в день моей свадьбы. Но видит великий Атон, ты сейчас куда больше нуждаешься в мудрых советах, чем я в тот счастливый день, когда познал твою мать.