Выходя за ворота храма богини Мут, Гормери вздохнул с сожалением. И до совета гадалки он уже решил держаться от женщин подальше. Не везет ему с ними. Но удручало его сейчас другое, ничего важного ему узнать так и не удалось. Загадка камешка со знаком Хонсу и его видения на лодке осталась неразгаданной. Либо гадалка и правда ничего не знает, и все что случилось, произошло не зависимо от ее действий, либо она настолько кого-то боится, что обещанные 10-ть лет на каменоломнях Куша не развязали ей язык. И в таком случае у Гормери очень серьезный противник. Ведь он сам даже не представляет, что может быть страшнее такого наказания.

— Эй! Писец! Я же говорила!

Он замер, с удивлением уставившись на Тамит, которая сейчас походила… на кого-то кто взял след. Ноздри хищно раздувались, щеки багровели румянцем, в глазах алчный блеск. И как будто не было между ними утренней неприятной сцены.

— О чем говорила? — решил уточнить он.

— В Реке мертвую девушку нашли!

В Древнем Египте река была только одна, а потому никакого названия ей не дали. Ее так и называли Итеру (что означало на древнеегипетском река). Нилом эту реку позже назвали греки.

В ответ он только бровями шевельнул, силясь припомнить, что она такого говорила, что можно связать с утопленницей. Разве только…

— Она из твоего списка?

— Пока не знаю. Надо посмотреть. Ты идешь?

— Тамит, — он опять вздохнул, сам себе поражаясь. Просто не писец храмового кебнета, а добросердечная тетушка. И что с ним делает этот проклятый город⁈ Когда он успел проникнуться к дочке стража как к своей племяннице? — Мы ведь с тобой уже говорили. Ты не можешь быть маджоем.

— И что? — она фыркнула, смешно надув пухлые губы, — Но зевакой-то я могу быть. Смотри, полгорода бежит к берегу!

Он огляделся. И действительно многие люди спешили по направлению к реке в одиночку или группами, бурно переговариваясь и жестикулируя. Отчасти Гормери понимал их. Многих двигало туда вовсе не праздное любопытство. Ведь в городах и правда пропадает немало девиц. Зачастую их семьи всю жизнь мучаются вопросами почему, да как. И конечно, надеются увидеть девушку если не живой, то хотя бы целой. Чтобы похоронить ее правильно, обеспечив ей хорошую жизнь в другом мире.

Но кроме несчастных родных, друзей и соседей пропавших, конечно, в толпе полным-полно и праздно любопытствующих, которые желают разбавить свои однотипные будни хоть каким-то происшествием.

Гормери подумал, что ведь и его это тоже касается. Если вдруг окажется, что утопленница дочка ювелира, то уже завтра он сможет покинуть Уадж. О том, чтобы задержаться тут на все праздники Ренепет уже речи не шло. Тихие укоризненные вздохи и стихотворные речи Хенуки больше не казались ему настолько нетерпимыми. Подумаешь, какая-то несносная девица! Тут весь город вместе с его жителями, храмами и статуями настолько невыносим, что Гормери готов всю жизнь терпеть рядом Хенуку, лишь бы больше никогда не погружаться в этот отвратительный котел булькающей грязи.

И он устремился с остальными к Реке. Тамит бежала следом. Чем ближе подходили они к берегу, тем теснее и нервознее становилась толпа. Разговоры, всхлипы и вздохи смешались в один гул, который витал над берегом, и как рой мух облепил серое тело, разложенное маджоями на лодочном причале района ремесленников.

— Это она?

— Она!

— Да нет, не она!

Понятно, что все эти люди говорили о разных девушках. Гормери с трудом прокладывал себе путь сквозь плотную толпу. Медальон помогал с трудом. Отчасти потому, что многие тут просто не понимали, что он значит. И тогда Тамит пришла на помощь, завопив:

— А ну пропустить дознавателя храмового кебнета!

«Уж лучше бы она не уточняла какого храма, — стиснув зубы подумал Гормери, — Тут и побить ведь могут!»

Но Тамит неожиданно проявила не то деликатность, не то и вовсе не свойственную ее возрасту мудрость, и ничего про храм Атона не сказала. И с ее помощью они вскоре добрались до причала. А вот перед маджоями кричать о принадлежности Гормери к следствию было уже лишним, они прекрасно знали, как выглядит медальон писца храмового кебнета. Потому молча расступились, явив ему тело для осмотра.

Осматривать утопленницу было неприятно. При жизни скорее всего миловидная девушка, теперь разбухла почти вдвое. Лицо утратило человеческие черты и теперь больше напоминало какого-то причудливого жителя глубин с лоснящейся мокрой склизкой кожей. Все тело было изранено когтями, и ошметки кожи свисали лоскутами, обнажая глубокие почерневшие раны. Уже нельзя сказать, были ли они причиной ее смерти, или тело терзали речные твари после того, как девушка утонула. Но какой хищник способен вот так располосовать жертву, а потом оставить ее, потеряв интерес к охоте, он не знал. И раны эти не походили ни на те, которые оставляют бегемоты, ни на те, которые можно ожидать от зубов крокодила. Если в Реке не завелся неведомый свирепый хищник, то скорее всего тело девушки разодрали на суше. Например, лев или пустынный волк. Но что же заставило зверя столкнуть уже убитую жертву в Реку? Почему он ее не съел?

А еще тело ужасно смердело. Оно провело в воде не менее 10 дней. Гормери сглотнул, подавив дурноту. Он сострадал этой несчастной, выставленной теперь на всеобщее обозрение в самом неприглядном виде. Он не знал ее при жизни, и теперь уже ничем не мог ей помочь. Только опознанием.

— Выведите из толпы всех, кто пришел на берег отыскать свою дочь, подругу или родственницу, — приказал он маджоям.

Те повиновались. И спустя некоторое время у причала собралась кучка из 30 человек. Гормери подошел к ним. Мужчины с плотно сжатыми побелевшими губами, заплаканные женщины, двое юношей, испуганно косящихся на причал. Все они не походили на праздных зевак. Маджои прекрасно знали свое дело и не допустили к опознанию посторонних. Писец только теперь увидел, как много стражей удерживают толпу у берега. Хорошая работа. Где-то среди них и отец Тамит. А эта выскочка снова в центре событий, толчется рядом. По-хорошему ее следует отправить отсюда. Но ведь он обязан ей тем, что вообще стоит тут, а не раздавлен сотнями тел на подходе. Да и не выгнать ее, это он даже не понимал, чувствовал. Будет упираться, скандалить, стенать, испортит весь процесс опознания. Гормери вздохнул и мысленно махнул рукой — пусть оттирается рядом, если ей так хочется. Он обратился к родственникам пропавших девушек:

— Я хочу вас предупредить, что тело, которое вы увидите, меньше всего походит на вашу любимую дочку или возлюбленную. Как бы она ни умерла, но она пробыла в воде очень долго. Вам не нужно смотреть на лицо или руки, а следует искать знакомые мелкие детали. Если сохранились, то украшения, одежда, родинки, шрамы.

Женщины тут же снова зарыдали. Гормери принял это стоически. Мужчины в основном сжали все то, что до этого сжали недостаточно сильно: губы, кулаки или колени. Молодые парни учащенно заморгали.

— Пустите! Пустите меня! — отчаянно закричал из толпы мужчина, — Там моя дочка! Пустите!

Гормери узнал его и махнул рукой маджою, державшего царского ювелира. Новость о том, что в Реке нашли тело девушки застала его то ли в душе, то ли, во время купания в водоеме — к его длинному худому телу прилипла мокрая накидка, босые ноги по колено облепила дорожная пыль смешанная с песком, с лысой головы все еще стекали капельки воды, а глаза, лишенные подводки казались маленькими и подслеповатыми как у землеройки. Подбежав к остальным, ювелир застыл в удивлении.

— Все эти горожане так же пришли на опознание, — пояснил ему Гормери.

И увидел, как несчастный отец слегка приободрился. Сейчас в его сердце, как и у прочих присутствующих, родилась надежда, что может быть там на причале лежит не его дочь.

Писец кебнета попросил ближайшего маджоя подпускать по одному человеку к телу.

— Я первый раз на опознании, — с восторгом выдохнула ему в ухо Тамит.

— И в последний, если не прекратишь выказывать непозволительные эмоции, — процедил ей в ответ Гормери, который не видел причин для такого энтузиазма.