И вот оно! В комнате младшего члена семьи — писца Менна они замерли, разглядывая красивые картинки на стенах. Птицы, стрекозы, бабочки и коты в зарослях прибрежного тростника. Знакомые мотивы.

— Красиво, — за всех восхитилась Тамит.

— Да… Подружка нашего Менны разрисовала. Талантливая девушка, — пояснила Бекмут и по мягкой нежности в ее маленьких глазках, сделавшей ее куда более привлекательной, стало понятно, что художницу она любит как дочь.

— Позовите немедленно девицу Неферет, — Гормери решил, что игр с него на сегодня достаточно, — Мне нужно с ней поговорить.

Однако Бекмут удивленно вскинула брови. Вполне естественно, словно и вправду удивилась.

— Я не могу позвать ее, господин. Она ведь пропала!

«Да что вы говорите⁈ Вот так новость!» — Гормери сжал челюсти, чтобы из него не вылетело лишнего.

— Ваш сын пишет прекрасные стихи.

Столичный гость и хозяйка дома уставились на Тамит, которая держала в руках небольшой свиток. Один из десятка, хранившихся на полке над рабочим столом молодого писца.

— Да, — Бекмут улыбнулась, обнаружив на щеках трогательные ямочки, — Менна очень талантлив. Они с Неферет подходили друг другу… Очень… Оба такие возвышенные, с искрой бога в сердцах. Если вы понимаете, о чем я.

В другое время Гормери бы с ней поспорил. Он-то отлично помнил похабные вирши ее сыночка. Но кто в трезвом уме примется разубеждать мать в способностях ее дитяти. Себе дороже!

— Менна очень переживает исчезновение Неферет. Ведь он ее так любит… — Бекмут вытерла большим пальцем блеснувшую слезу в уголке правого глаза.

«То-то он понесся от нас, петляя как заяц!»

Попутно дознаватель храмового кебнета обшаривал взглядом комнату подозреваемого писца. Но, к сожалению, ничего подозрительного не видел. А потому с отчаянием утопающего тянул носом, в надежде уловить обещанный Тамит женский аромат. И… ничего… Если в этой комнате и находилась когда-то девушка, то пахла она весьма прозаично — пылью, нагретым камнем и грязным мужским бельем. Похоже, версия Тамит не сработала.

«Стоит снять комнату в доме у Реки», — решило сердце Гормери. И он себя поздравил. Несмотря на столь длительное общение с сумасбродной Тамит, разум его еще не окончательно покинул. Пора было выбираться их этого кошмара.

— Нет, хозяин! Бегите! — истошно крикнула женщина на улице.

И тут все смешалось. Гормери дернулся к двери, но Бекмут навалилась на него, совершенно неприлично тесня к кровати сына. Тамит, свободная от родственных оков подозреваемого метнулась из комнаты, крикнув на ходу:

— Я догоню!

— Не пущу! — зашипела Бекмут в ухо распластавшемуся на кровати писцу. А он извивался под ней как девица в первую брачную ночь под нелюбимым мужем. Бес толку. Что сравниться с силой материнской любви.

— Она догонит его, — было слышно, как девчонка-маджой протопав по двору, перепрыгнула плетеный забор и понеслась следом за беглецом.

— Нет! — их лица были настолько близки, что в какой-то момент Бекмут коснулась щеки Гормери кончиком носа. Что заставило обоих вздрогнуть.

(Касание кончиком носа другого человека у древних египтян имело множественное значение: могло выражать почтение, приветствие и даже считаться поцелуем. Этот обычай до сих пор сохранился в некоторых регионах Ближнего Востока).

— Отпусти! — крикнул писец женщине, — У меня нет претензий к твоему сыну. Я просто хочу поговорить.

Она уперлась в него изучающим взглядом. Огладила руками его плечи. И вдруг отстранилась, прошептав:

— Помоги моему сыну. Он хороший мальчик.

«Настолько же хороший, насколько и возвышенный!»

— Если расскажешь, что случилось с Неферет, — так же прошептал ей Гормери.

Она снова склонилась, да так низко, что груди ее царапнули его сквозь легкую ткань затвердевшими сосками.

И накатила темнота. Душная, вязкая, чужая.

— Ну, самое же время! — возмутился Гормери, лихорадочно оглядываясь.

Он лежал на твердом полу, и не сразу сообразил, что не может от него оторваться. Чьи-то невидимые руки с силой держали его за плечи. Пальцы впились в кожу до боли.

— Эй!

— Уезжай домой, дознаватель! Будет хуже!

Голос из ниоткуда был сухим, неприятным, скрежещущим. Словно песок растирали каменной ступкой по медной тарелке. Кому он принадлежал: мужчине, женщине, да и человеку ли вообще, Гормери не мог понять.

— Это еще почему? — протестовать не получилось. Он задыхался, словно не воздухом дышал, а водой. Перед глазами заплясали золотые искры.

А темнота долго молчала, словно раздумывала.

— Ты красавчик… — наконец прошипело у самого его уха, и писец вздрогнул от неожиданности, — Обещай, что уедешь. А я к тебе ночами приходить буду.

— Вот этого вообще не нужно! — он еще раз дернулся. И опять безуспешно. Тот, кто его держал, был намного сильнее.

Пальцы существа, вдруг став горячими, заскользили вверх и обхватили шею Гормери, больно надавив на кадык:

— Хочу тебя, — губы обожгло чужим дыханием, — Сладкий… Вкусный… Будешь моим…

— Отцепись! — он хотел грозно крикнуть, но из груди вырвался лишь хрип.

Освободившейся рукой он попытался схватить того, кто сжимал ему горло, и словно попал рукой в кипящую воду. Не воздух, но и не плоть. А что-то среднее, и жутко горячее.

— Демон! — он отдернул руку, кожа саднила ожогом.

— Догадливый!

Гормери замер. Можно сказать оцепенел.

«Это сон. Просто ужасный кошмар. Я отключился на кровати в доме Пеннута…»

— Девчонку убил писец Менна. И в реку скинул. А с отцом ее пускай карлик разбирается. Нечего тебе здесь больше делать.

— Зачем писцу убивать Неферет? — он попытался разглядеть, кто с ним говорит. Но тщетно, темнота была непроницаемой. И она его убивала. Надо заканчивать разговор, обещать все, что этот демон просит и умолять вернуть его в нормальный мир. В конце концов, если это всего лишь сон… будет глупо умереть вот так, от кошмара. Но, с другой стороны, а вдруг он сейчас поймет куда пропала дочь ювелира, — Менна ее любил.

— И ревновал. Они повздорили, мальчишка толкнул ее неудачно. Глупая смерть, — темный некто, снова приблизился у его уху, обжигая дыханием.

По виску писца скатился крупная теплая капля. Дышать становилось все труднее. Местный воздух разъедал его изнутри, — А потом испугался, скинул тело в реку. Так многие поступают…

— И поэтому он бегает от меня?

— Почему же еще?

— А зачем на его стихах нарисован знак бывшего бога Хонсу?

— Баловство! Уезжай! Дело раскрыто!

— Но…

Дышать стало легче. Горло и рука все еще горели, но мрак начал сереть и рассеиваться как дым.

— Спрячем его в сокровищницу, госпожа. А ночью до реки дотащим, — тихо проскрипел женский голос.

— Да как это! Он же совсем молоденький. Не мог просто так за горизонт прыгнуть, — совсем рядом сокрушалась хозяйка дома Бекмут.

— А может и больной какой. Кто их разберет столичных-то. Ходят слухи, что они там все ненормальные. И кошек едят.

— Не говори так, Нахтет! Как можно произнести это ртом! Кошек есть! Это кощунство.

— О том и речь! Все они там безбожники. Подумаешь, какой-то выскочка из столицы от духоты окочурился. Туда ему и дорога.

Гормери понял, что лежит с закрытыми глазами, но в прежней комнате, все на той же кровати. И над ним склонилась женщина, пристально его разглядывая.

— И не дышит совсем, бедняга.

— Нашли кого жалеть! — не сдалась ворчливая рабыня, а это наверняка была она, — Явился в дом к чужим людям, чтобы оставить им тут свое тело. Разве приличные люди помирают в чужих домах⁈ Давайте-ка, я его за ноги потащу, а вы за плечи придержите. Чтобы голову на лестнице ему не расколотить и ступеньки кровищей не перепачкать.

Пора было просыпаться. Гормери распахнул глаза и обе женщины: хозяйка и чернокожая рабыня отлетели к стене с визгами. Он сел на кровати и уставился на них, тяжело дыша. По-хорошему стоило бы пригрозить им пригрозить им страшными карами. Это же надо, они всех жителей святейшего Ахетатона назвали безбожниками! Да еще такого наговорили… такого… а самого его хотели в Реку скинуть. Что же ждать от Менны, когда его домашние настолько порочны! Только вот злиться совсем не хотелось. Хотелось вдыхать полной грудью живой, а не мертвый, разъедающий изнутри воздух. Хотелось жить. И улыбаться.