— Вон там мое настоящее сокровище. Пятьдесят запечатанных кувшинов лучшего вина из царских подвалов. Некоторые из них даже бело-синие!

Последние он сообщил заговорщицким шепотом. И что это должно означать? Бело-синие бутыли… Гормери невольно дернул плечом, а карлик тут же расхохотался и вдарил его крупной лапищей по спине. Куда достал, разумеется. А учитывая невысокий рост Анхатона, достал он гораздо ниже лопаток. Так что жест получился настолько фривольный, что писец сжал зубы и кулаки до ломоты, чтобы сдержаться и не съездить наглецу по довольной физиономии. Гад, а не попутчик, право слово!

— Не сердись, малыш, ты должно быть не знаешь, что бело-синие росписи принадлежат царскому дому Великого царя Небмаатра, да живет он в вечности и бесконечности. А уж он-то знал толк в вине! Не сомневайся, угощу тебя самым лучшим на земле напитком. Вином, достойным бог…– тут он хмыкнул, подавившись собственным красноречием. Наверняка ведь хотел произнести сакральное слово во множественном числе, но вовремя спохватился и, кашлянув, закончил, — … достойным бога нашего единого, Амона.

Гормери с достоинством кивнул, оценив, что в его присутствии царедворец не решается на фривольности и присказки староверов. Это ли не признак уважения. Несмотря на то, что карлик отважился назвать его «малышом»! Тут молодой писец снова скрипнул зубами, чтобы унять взорвавшееся внутри раздражение. Нет, если так и дальше пойдет, он либо зубы в порошок сотрет, либо истечет изнутри кровью. И дедовский шедех, как назло, уже закончился.

— Я достану! — он резво перемахнул через перила верхней палубы, оказавшись на корме ладьи.

— Будь осторожен, мальчик! — донеслось сверху.

«Теперь еще и „мальчик“! Что б тебя!»

Мерзопакостный шут издевается, унижая его таким образом, что ведь и ответить нельзя, резко как полагается в таких случаях. Чтобы не позволял себе лишнего. В конце концов он служащий храмового кебнета, а не танцовщик из его свиты!

Чувствуя, что разгоряченному обидой телу требуется остудиться, Гормери перегнулся через борт и закрыв глаза втянул ноздрями тяжелый, пропитанный влагой воздух. До воды было пять локтей, не больше. Служебная ладья кебнета — судно весьма скоромных размеров. Странно, что капитан позволил тащить под водой такой груз. Это ведь здорово затрудняет работу гребцов и уж точно замедляет движение. В который раз посетовав, что в попутчики ему достался слишком суетный и неприятный во всех смыслах персонаж, молодой писец вгляделся в воду. Ветер надувал паруса и ладья худо-бедно двигалась вверх по течению. И пока вполне себе преодолевала его, даже выдерживая неплохую скорость. Через несколько дней судоходство по всей реке замрет на долгие праздники Ренепет. И вовсе не потому, что в это время не принято работать. А потому, что в ночь Ренепет взойдет Сопдет, и начнется разлив.

(Сопдет в Древнем Египте называли Сириус, чей восход в конце июня после долгого перерыва связывали с разливом Нила).

Течение из плавного превратиться в бурное. От Южных порогов на Север по реке понесется поток сначала ярко-голубой, потом буро красный, а затем и вовсе гремучая смесь из опасных веток, бревен и прочего лесного мусора, который смыла вода с горных берегов. В такое время в воду лучше не входить. Но сейчас лазурная река казалась умиротворенной и лениво искрилась на полуденном солнце. В прозрачной воде угадывался огромный тюк, бесформенной массой висевший на коротком канате. Гормери только головой покачал. Все-таки капитан Ипу сильно рискует, позволяя такие тяжести цеплять за борт. Не ровен час, еще ладья опрокинется. Корабль, конечно, не тростниковая рыбачья лодочка, и все же не торговый исполин. Надо бы попенять ему за неосмотрительность.

В воде он разглядел темные тени сосудов, обвитые рыболовной сетью. Некоторые из них и правда посверкивали белыми боками.

— Неужели ты сам в силе вытянуть такую тяжесть из-под воды? — подначивал его сверху неприятный карлик. Да еще эдаким мерзким насмешливым голосом, как будто дразнил ребенка, пожелавшего вступить в схватку с бегемотом с деревянным ножиком в руке.

И действительно, чего прыгнул на нижнюю палубу? Уж не нырять же надумал за бутылкой вина. Гормери сам себя не узнавал, а потому злился еще больше. И что с ним такое? Ведет себя как глупый школьник, которого старшие ученики подбили на шалость. Зубы его снова опасно заскрежетали друг о друга. Надо успокоиться. Иначе в Уадж он прибудет с истерзанными нервами и вовсе без зубов. Он вдохнул глубоко, вобрав в грудь побольше воздуха, а потом медленно выдохнул через нос. Обычно это успокаивало. Еще можно посчитать до десяти. Очень хорошая идея! Гормери облокотился о перила нижней палубы и, упрямо вглядываясь в воду, принялся считать про себя «Один, два, три…»

— Ты, Мери с виду силач, не иначе. Но все ж таки слабоват для такого дела. Дай-ка я тебе пару девчонок пришлю на подмогу, — не унимался карлик.

«Четыре, пять, шесть…»

— Руки, держащие палочку для письма, и не должны быть очень сильными. Твоя мощь в другом, мальчик…

«Семь, восемь, девять…»

— Мои девчонки сами все сделают. Ты только укажи им бутыль, какая тебе приглянулась.

— Ах, что б тебя! — Гормери перегнулся и, ухватившись за толстый трос из прочных волокон джеду, потянул на себя.

(Джеду — так называлось растение папирусный камыш или папирус во времена Древнего Египта).

— Не надорвись, писец! — крикнул сверху неугомонный Анхатон.

И на верхней палубе раздались неприятные для самолюбия Гормери смешки. Он и сам понимал, что не вытащит такой груз в одиночку. Никто бы не вытащил. И зачем позволил завлечь себя в эту ловушку, ответить он тоже не мог.

— Эй, помогите писцу! — крикнул Ипу матросам.

Да благослови его Атон утренним восходом! Какой хороший человек! Позади затопали с десяток ног. Гормери перехватил канат, и тут случилось совершенно неожиданное, сеть с сосудами резко дернулась вниз. Да с такой силой, что Гормери подкинуло над палубой как пушинку. Он сам не понял, как очутился в воде, барахтаясь, отфыркиваясь и понимая, что лодка устремляется от него с невообразимой скоростью. А ведь с палубы казалось, что движется она еле-еле. Теперь же, все что успел сделать писец, так это схватиться за канат двумя руками. И снова разочарование. Под водой веревка оказалась скользкой, так что вскоре его снесло к самим бутылям, и он едва не захлебнулся потоками воды, исходящими из-под движущейся ладьи. С обеих палуб закричали и запричитали. Ипу орал матросам, чтобы те опустили паруса. А Гормери отчаянно хватался за трос, но тот все не давался. Река то и дело смыкалась над его головой, получивший свободу тюк с тяжелыми бутылями опускался все глубже и глубже. Гормери был неплохим пловцом, но угнаться за ладьей, идущей против течения под парусами у него не получится.

— Держись! — донеслось с борта. Кажется, кричал все тот же добрый капитан.

Тут же на воду плюхнулась легкая тростниковая лодка. Гормери глотнул воздуха и снова ушел под воду, утягиваемый канатом. Он вцепился в него ногтями, чтобы не выпустить из рук. Поднапрягся и из последних сил попытался выскочить из воды, не выпустив при этом из рук веревку. Получилось высунуть лишь голову. И держать при этом канат, ушедший под воду на полтора локтя до нельзя вытянутыми руками. Он видел, что его спасение уже пустилось в путь, оттолкнувшись от борта ладьи. Писец немного успокоился. Удерживать голову над водой, а трос на вытянутых руках было трудно, но он сможет. Благо недолго осталось. Лодочка приближалась. Двое матросов изо всех сил работали веслами.

«А все-таки почему тюк с сосудами так резко дернулся вниз?»

Успел подумать Гормери, прежде чем ответ с силой и устрашающим рыком вылетел из воды в двух локтях от него. Огромный крокодил показался наполовину, и обрушился на писца зубастой мордой. Он успел откинуться в сторону, но все равно получил сильный удар по касательной. Плечо взорвалось болью. А потом его потянуло вниз с силой уносящегося на дно чудовища.