Экипаж высадил нас в начале широкой облагороженной аллеи. Креациум был почти полностью пешеходным районом — имперцы справедливо считали, что район созидания существует для меланхоличных прогулок, наслаждения прекрасными видами в тишине и покое. Единственным доступным транспортом были гондолы, которые осенью то и дело юрко вылетали из тоннелей как водомерки. Зимой, когда каналы промерзали, извозчикам разрешалось заезжать чуть глубже на остров.

Погода стояла чудесная, и я вдохнула солоноватый воздух всей грудью. Лео подставил мне оттопыренный локоть, и, сразу же поняв намек, я ухватилась за него. Так мы начали мерно шагать вдоль сторожащих покой прогуливающихся горожан вековых деревьев. К величию и искусности зданий я уже попривыкла, а вот укутанные покрывалом свежевыпавшего снега статуи из белого мрамора — другое дело.

Однако Леонард Кустодес сверкал куда ярче снега на лужайках и выглянувшего зимнего солнца. Его статность и отточенная грациозность, граничащая со смертоносностью, казалось, были естественной частью него самого. На его фоне меркло все, а я чувствовала себя крошечной и невзрачной.

Разумеется, пара офицера Золотой Гвардии и идущей с ним под руку девушки не могла не привлечь внимание. Перед нами расступались, держа приличествующее расстояние, не смея нарушить нашу негромкую беседу. Кто-то почтительно склонял голову, кто-то останавливался и во все глаза таращился на нас, кто-то даже оборачивался. Молодые девушки смущенно отводили глаза и перешептывались, словно щебечущие птички.

— Смотри, это случаем не один из Золотых Хранителей? — доносились до меня обрывки разговоров окружающих.

— Очень похоже… А кто рядом с ним, его дама?

— Пресвятой Император, это же Хранитель Чести!

— Леонард Кустодес? Не может быть!..

— Дай я хоть одним глазком посмотрю…

Я, не ожидавшая такого внимания, сильнее прижалась к Лео, который продолжал беседу обычным голосом, совсем не замечая какой эффект производит его присутствие. Видимо, ему не привыкать к такому, и мне оставалось только последовать его примеру.

Из-за частой смены подразделений сложилось такое чувство, что в Серой гвардии у него осталось много знакомых, но не друзей. Все, что он рассказывал о своих товарищах, относилось к их совместной службе, а не их характеру и интересам. Ни одного рассказа о том, как они проводили досуг или как развлекались — одна череда имен, званий и отличительных солдатских умений. Сердце жалостливо сжалось.

Казалось, что Лео и сам не понимал, насколько одинок. Настолько он был увлечен своим призванием, что ему это одиночество будто бы ничуть не претило. То, с каким энтузиазмом рассказывал о своих тренировках, спаррингах, о боевых стилях, которые ему нравились и которые его завораживали, какие были забавные случаи во время заданий или обычного патрулирования, все же говорило о том, что брату не хватает того, с кем можно было бы поболтать по душам, поделиться переживаниями или просто выговориться.

— …Ну и, когда в прошлом году внезапно освободилось несколько мест в Золотой Гвардии, Маркус, с одобрения нашего центуриона Алетиуса, порекомендовал меня как Хранителя Чести. На успех надежды никто не возлагал, но мою кандидатуру приняли к рассмотрению и в итоге, после нескольких показательных дуэлей, должность досталась мне. Видела бы ты лицо Алетиуса, когда военный совет Трибунала оглашал имена. Он даже на радостях за половину своей годовой выручки заказал для меня Валору и Алиду.

Я, все это время молча выслушивая рассказ брата, внезапно спросила:

— А почему это так важно?

— Что? — переспросил тот, явно не понимая, о чем речь.

— Ну, почему важно, из какого подразделения выбран Хранитель?

— Тут много причин… Взять хотя бы престиж для центурии. Еще Хранители ближе всех находятся к верхушке власти, ближе только легаты и канцлеры. Легаты делиться новостями со своими подчиненными не будут, а вот старые друзья с новыми званиями — очень даже.

— Что я слышу? — я усмехнулась. — Хранитель Чести шпионит за глашатаями самого Императора?

— Ну только если немного, — он печально хмыкнул. — Все равно ничего важного и секретного мы не имеем права разбалтывать, за это обычно и лишают места в Золотой гвардии. Но все заранее узнать, например, кто нынче может попасть в немилость, может быть крайне полезным. Не стану же я предавать своих товарищей, если узнаю, что там какая-то беда намечается.

— А почему Хранителей вообще выбирают? — задала я вопрос, которым до этого мне казался само собой разумеющимся. Но на фоне рассказа Лео, все остальные звания не требовали каким-то испытании, да и занимают их куда дольше отведенных каждому Золотому гвардейцу четырех зим.

Лео всерьез задумался — кажется, до этого он также не сильно размышлял об этом.

— Говорят, традиция такая, еще с давних времен, — задумчиво протянул он. — Когда еще была Среднеземская Империя, Император лично отбирал себе десяток воинов, что обязаны были верой и правдой служить лишь ему одному. Однако в те далекие времена они часто умирали, могли предать своего господина, за что постигала предателей кара, а кто-то пользовался своим положением и предавался утехам так, что уже и меч в руках не могли держать. Потому и стал он выбирать только самых лучших, раз в несколько лет. Не обязательно новых — в процедуре отбора участвовали и действующие Хранители. Главное, чтобы они были достойны носить золотые плащи.

— А сейчас?

— И сейчас все так же. Хочешь не хочешь, а ты должен доказать, что достоит служить Императору. Действующий Хранитель Силы, Титус Мегелан, вот уже двадцать три года занимает свой пост. Ему, наверное, зим примерно, как Максимилиану, а сил в нем, такое чувство, что с каждым годом только добавляется — ни одного отборочного боя не проиграл за эти годы.

— Поэтому Хранители такие известные тут? — я многозначительно посмотрела по сторонам, где прохожие продолжали поглядывать на нас.

— А то, — брат самодовольно вскинул голову. — Каждый из Хранителей — тот, на кого будут ровняться, чьи имена войдут в историю. И не важно, сколько ты отслужишь в Золотой гвардии — год или тридцать, каждый твой поступок, каждое твое слово расценивают, как если сам Император действовал твоими руками и устами. А запятнывать Его честь — величайшее из преступлений.

И снова в голосе Лео звучал благоговейный трепет, одержимая вера в непогрешимость нашего правителя.

— В гвардии правда все так строго? — осторожно спросила я. — Отец как-то упоминал о чистках.

Гвардеец поморщился.

— Не совсем «чистки». Обычные проверки и инспекции. С соблюдением дисциплины в полках и когортах очень строго, а когда гвардейские комиссары находят нарушения, достается всем причастным. Разумеется, любое найденное нарушение в высших эшелонах сразу же становится поводом общественного обсуждения и порицания, и потому провинившийся, скорее всего, уже никак своего положения вернуть не сможет.

— Их… казнят? — с ужасом ахнула я. Тут же воображение в красках нарисовало картину, где Леонарда ведут на плаху за какую-то найденную мелочь. Например, за ношение личного герба…

— Редко, но бывает и такое, — спокойной кивнул тот в ответ. — Но чаще всего ждет разжалование и отправка в какой-нибудь из размещенных в провинциальном захолустье легион.

— На юг, например? — я нахмурилась, услышав пренебрежение, с которым брат произнес «провинциальное захолустье».

— Скорее на Север. Или на Восток, с кочевниками воевать. Не самая благодарная работенка, по слухам. В степях и пустынях жарко, на северных предгорьях — наоборот, холодно. Со снабжением проблемы, с местными тоже, и жалование мизерное.

Я лишь недовольно покачала головой. Лео расценил это, как мое неодобрение таких чудовищных наказаний. Ну и пусть — смысл пытаться ему объяснять, что задело меня на самом деле. Впрочем, по сравнению со Столицей, любой город в провинциях покажется захолустьем…

— Скажи… — начала я, понизив голос почти до шепота. — А про Черную гвардию это правда?.. Она и действительно существует?