Конечно, мой перевод оставлял желать лучшего, поскольку старый аквилантис был замечательным описательным языком, но современная версия сильно уступала ему в количестве значений, коим могло играть одно и то же слово в разном контексте. Ныне же аквилантис был упрощен для понимания у всех регионов, народы которых продолжают использовать родные языки помимо общего.

И тем не менее, было сложно не заметить перекликание смысла гравировки на медальоне и кодового шифра из послания. Смущала лишь фраза про лунный свет, которая отсутствовала в переведенном тексте, как бы я не перепроверяла значения.

Внезапная догадка осенила меня.

— Vacamor anguptex et aus axitas avax clamaraes, — отчетливо произнесла я и, подняв зажатый в пальцах медальон, навела его на тонкий еле видимый сквозь темные облака серп луны. Но ничего не произошло.

Я чувствовала себя очень глупо. Произнесла фразу еще раз, зачем-то с торжественным выражением, отчего почувствовала себя еще глупее. Безрезультатно. Только еле заметный отблеск обагрил упавшую на стол тень от камня.

Ну, а чего я, собственно, ожидала? Что он по волшебству передо мной появится?

— Морская ведьма бы тебя побрала, Марк Хеби, — я, не скрывая своего расстройства, с силой закинула мешочек подальше в ящик.

Едва я допила свой свежезаваренный утренний кофе, как в дверь несколько раз сильно постучали.

Ада появилась на пороге обеденного зала, улыбающаяся и раскрасневшаяся от мороза. На плечах у нее была накидка с меховой оторочкой и высоким воротником, а легкий камзол сменился кафтаном из плотного бархата, все так же богато украшенным вышивкой. Сегодня набелитка выбрала палитру из черных и изумрудных оттенков — цветов ее Дома.

— А вот и ты! — в своей манере поздоровалась набелитка, стягивая кожаные перчатки, чтобы схватить со стола печенье.

— Если хочешь, попроси у Алисии чашку чая или кофе, — растерянно предложила я.

Хотя, судя по бодрости Ады, кофе ей был явно ни к чему.

— Я эту ослиную мочу, что в Столице называют чаем, даже нюхать не могу, — она притворно поморщилась. — Про кофе я и вовсе молчу. Если захочешь как-нибудь попробовать, какими они должны быть на вкус на самом деле — заглядывай в гости.

— Вообще-то я не ждала тебя так рано, — я мельком глянула на часы, на которых большая стрелка едва только начала смотреть в пол. — Мы же договаривались ровно в одиннадцать встретиться, а сейчас еще и половины нет. Не помню, чтобы ты отличалась такой пунктуальностью.

— Сегодня есть повод, — ее улыбка стала еще шире. — Уверена, нас ждет отличный день. Тем более я та-а-ак устала за эту неделю…

Прошедшие учебные дни и вправду были довольно интенсивными, и мы уж хотели отложить нашу затею на конец зимы, чтобы не отвлекаться во время учебы и нормально отдыхать перед учебным днем. Но Ада настояла, заявив, что за два месяца умрет от нетерпения быстрее, чем от усталости. А потому, чтобы выделить целый выходной для похода по магазинам, все задания, не без помощи Ари, были сделаны заранее.

Позади, в коридоре, раздался шум тяжелых шагов. Я обернулась, думая, что это Ян зашел поторопить нас, однако в проходе, словно огромная статуя, стоял телохранитель Ады. Сейчас он был без шлема, и я могла рассмотреть его целиком.

Ростом он не уступал Яну, куда более широкоплечий и крепкий на вид. И явно моложе на десяток-другой лет. Темная смуглая кожа, не золотисто-коричневая, как у большинства веасийцев, а насыщенного темного оттенка, даже темнее, чем у Нары Сарей. Лицо его было широким и угловатым, с пухлыми губами и большим приплюснутым носом, и лишь белки глаз, будто две капли, сияли на его лице. Под глазами я заметила необычный татуаж из красных и золотых переплетенных линий.

Темнокожий мужчина так и не произнес ни слова, впившись угольками глаз в Аду, молчаливо и беспристрастно наблюдая за своей госпожой. От этого взгляда даже я съежилась, хотя ему не было ни до кого дела в этой комнате. Лицо его не выражало абсолютно никаких эмоций, что только добавляло ему усташения.

«Теперь понятно, почему он постоянно в шлеме — он, наверное, и взглядом убить может…» — думала я, уставившись на гиганта.

— Лучше тебе на него так не пялится, — теплое дыхание Ады щекотало ухо, и я дернулась, когда ее шепот скинул с меня оковы оцепенения. — Арабийцы этого терпеть не могут.

Девушка хихикнула, когда я резко отвернулась обратно к своей чашке, замерла всем телом так, словно бы это могло сделать меня незаметной.

Алисия и Габриэль торопливо убирали со стола грязные тарелки и чашки, оставленные после завтрака, также со страхом косясь на арабийца, тенью застывшего в дверях.

— Ну, так мы идем? — многозначительно спросила Ада.

— Да… конечно.

Я быстрым движением поправила вечно топорщащиеся кудряшки. Волосы я в последнее время стала укладывать на имперский манер, предпочитая уложенный пучок, перевязанный лентами и украшенный небольшими заколками. Служанки очень старательно подходили к моим волосам, и без того вьющимися и непослушными, но в реалиях Столицы ходить с распущенными волосами, как я это предпочитала в Мар-де-Сеале, было невозможно — почти сразу же волосы превращались в пышную львиную гриву.

Я быстро собралась, и в сопровождении Ады и ее телохранителя мы вышли на улицу. Уже несколько дней по утрам были заморозки, а лужи сковало тонкой белой корочкой льда. Я пришла в неописуемый восторг, когда впервые застала затвердевшую воду, похожую на настоящее стекло. И, конечно же, не отказала себе в ребяческом удовольствии наступать на лед, наблюдая как паутинкой расходятся трещины. Однако, несмотря на вязкий дождь и град, снега я пока еще не застала.

Ясное безоблачное небо казалось даже еще более насыщенным, отчего горящая на небосклоне красная звезда рядом с солнцем казалась кровавой каплей на голубом шелке. Свежий морозный воздух ударил в лицо, окутывая словно колючей пеленой. Даже дышать было тяжело. Изо рта облачками вылетал пар, тут же превращаясь в белую дымку, растворяющуюся в солнечном свете. Холодное зимнее солнце совсем не грело, и, как только мы вышли из дома, я поспешно натянула перчатки, а после и вовсе спрятал руки в муфте. Так было хотя бы немного теплее.

Максимилиан уже ждал нас снаружи, его плечи украшал красный меховой плащ. Поприветствовав нас с Адой, он жестом указал на уже ожидающий нас экипаж. Лоуренс, восседавший на месте кучера, потирал друг о друга закоченевшие ладони.

До Пециниии от дома было довольно близко. Путь не занял более получаса, и уже вскоре, преодолев низкий мост, мы шагали по узким улочкам, которые даже сейчас, не смотря на холод, были переполнены зазывающими покупателей торговцами. Были и небольшие прилавки с навесами, и целые магазины с огромными цветастыми витринами, и даже какие-то сделанные из обычных ящиков лотки. Откуда-то доносился аромат свежевыпеченного хлеба и жареного мяса, откуда-то я слышала чудесный парфюм, а следом — яркий запах диковинных специй. Где-то ругались покупатели с торгашами, каждый из которых пытался получить выгодную для себя цену, а где-то ссорилась парочка из-за не купленного подарка… Гомон, шум, буйство красок и запахов — вот из чего был соткан квартал монет, так разительно отличающийся от всех остальных районов города, где царила размеренная тихая жизнь. Но Пециния диктовала свои правила, и весь этот балаган существовал и подчинялся одному Императору известному замыслу.

Впечатляли не только разномастные товары, но и те, кто их продавал. Разные национальности, перемешанные вместе, сотни разных языков и наречий в сплетенных с общим аквилантисом невидимым канатом протягивался по улочкам, перетягиваемый то в одну, то в другую сторону. И даже мар-де-сеальский порт, который славился заморскими диковинками и всяким разным народом их продающими, не мог пойти ни в какое сравнение с этим местом. Словно бы город в городе…

Пока я шла и оглядывалась по сторонам, восторженно озираясь, наши с Адой защитники шли чуть поодаль, о чем-то беседуя.