Валентин, чувствовавший на палубе себя уверенней, чем на твердой земле, с трудом скрывал свое разочарование, однако принял брак как необходимость. Отец надеялся, что с годами сын смирится, однако было сложно найти настолько диаметрально противоположных людей, как эти двое. После консумации брака, супруги старались лишний раз не попадаться друг другу на глаза. А когда у Валентина начались постоянные разъезды по Веасу, Ариана и вовсе предпочитала перебираться в поместье ее отца, близ владений Бланчи, и приезжала в Мар-де-Сеаль только когда ее муж ненадолго возвращался из командировок.

Эстебан рассчитывал, что приземленная Ариана сможет смягчить характер сына и его непомерные амбиции, однако получил кардинально противоположный эффект. А их частые ссоры выводили молодого вице-адмирала из себя так, что потом доставалось любому, кто попадался ему под руку.

— Сеньор Валентин еще более суров, чем Его Высочество герцог, — честно признался Рори, и это было сложно отрицать. — Думаю, тот факт, что ваш брат предпочел Империю родному дому сильно выбил его из колеи. Даже больше, чем герцога.

И мне было сложно упрекнуть старого друга за такие слова. Рассудительность и прагматичность старшего брата уравновешивали тяжелый характер отца с его вечными опасениями. Но то, насколько Валентин старался придерживаться всех правил, раздражало даже Эстебана. «Эта черта однажды обернется против него, — со вздохом говорил он после очередной ссоры с сыном. — Однажды из-за своей строгости к себе и окружающим он совершит ошибку, за которую горько поплатится…»

Валентин был суров, но одинаково справедлив ко всем, чем, несомненно, и заслужил уважение и доверие и моряков, и представителей веасийской аристократии. Но, как человек, он был просто невыносим. И с возрастом эта черта его характера проявляла себя все сильнее и сильнее.

— Я надеюсь, они не будут слишком несправедливы к вам. И надеюсь, что срываться на прислуге они тоже перестанут…

— Вы всегда могли остудить их пыл, сеньорита. Боюсь, без вас ваши отец и брат могут совсем испортить отношения друг с другом… Что же тогда станется с Великим Домом?..

— У отца останутся его верные советники, — мягко сказала я. — Они направят и моего брата на верный путь, когда придет его время принять это бремя.

— Все так сложно, — вздохнул Рори. — И слухи ходят разные среди слуг…

— Слухи? — настороженно спросила я.

— Говорят, ваш брат сейчас настолько силен и настолько хорошо подготовил гарнизоны и флот, что те могут по силе сравниться с легионом Имперской Гвардии. Но никто не понимает, зачем вашему Дому такая военная мощь… Люди боятся, как бы не случилось… дурного.

Я похолодела. Так вот о чем думают все вокруг. Что Кустодес хотят развязать войну. Переплетенные в замок пальцы крепко сжались.

— Что за глупости. Нам всегда нужна была хорошая подготовка, не всегда же мы можем надеяться на помощь Четырнадцатого Легиона. А с морскими разбойниками всегда нам самим нужно было разбираться… С чего ты вообще стал сплетни слушать?

— Сеньор Ривьера так сказал, госпожа, — Рори немного замялся. — Он… он готовит меня в свои приемники и учит быть чутким к происходящему вокруг. «Хороший мажордом одним ухом слушает господ, другим — народ», так он сказал мне…

Мое лицо на секунду дрогнуло, я слишком сильно стиснула зубы. Значит, этот старый проныра послал Рори выведать у меня информацию, перед тем как я уеду. Ну да, конечно же. Других способов узнать, что на уме у герцога и маркиза, ему уже не представится.

Какой-то холодок пробежал по коже, и дело было вовсе не в резком порыве соленого ветра. Я не прощалась со старым другом, а с подосланным шпионом, да еще и таким неумелым. Похоже, в родном доме у меня не осталось никого, кому можно бы было довериться и открыться.

— Это из-за того скандала? С месяц тому назад? — от моего бесстрастного тона Рори дернулся и снова ответ глаза. Он понял, что проговорился, что я поняла, к чему были все его расспросы.

Парень неуверенно кивнул.

— Прошу простить, сеньорита, но свидетелями тому были все жители усадьбы… А слухи уже расползлись и до окраин города.

— То, что случилось на Консилиуме не должно беспокоить нас с тобой. Это проблемы правителей провинции, и должно оставаться только между ними.

На самом же деле все обстояло куда хуже, чем я пыталась выставить. Валентин был настроен крайне решительно и хотел усилить военную подготовку и частоту патрулей как морских, так и сухопутных, однако отец был решительно против. Провинциям запрещалось иметь регулярную армию, и, если городские гарнизоны не справлялись со своими обязанностями, просили помощи у расположенных повсюду форпостов Имперской гвардии.

Проблема была только в излюбленной имперской бюрократии — чтобы заручиться их помощью, нужно было отправить запрос сначала графу, затем уже тот отправлял запрос легату легиона, который был закреплен за нашей провинцией. Нет приказа — гвардейцы и пальца о палец не ударят, даже если разбойники будут грабить и жечь деревни прямо у них под носом.

Когда Империя объединяла под своей властью соседние страны, для каждой из новообразованных провинций были даны небольшие поблажки, как условие взаимного мира. Остании было разрешено сохранить их религию, Набелиту — оставить степи и проживающие там кочевые народы вне юрисдикции Империи. Для Арракана была почти то автономная самостоятельность с сохранением их многовековых традиций с жестким классовым делением, которой они, впрочем, лишились после своего восстания. А Нортланду и Веасу было разрешено сохранить часть своих войск — нортлингских ратников и морской флот веасийцев.

И все же жесткие ограничения и постоянное желание Империи контролировать все и вся уже многие годы мешало Веасу, постепенно лишая обещанной независимости от Гвардии: то подпишут указ об уменьшении численности городских гарнизонов, то ограничат личные отряды дворян, то требуют урезать жалование и требуют новые налоги за каждого солдата не из числа гвардейцев. При этом каждый Малый Дом был обязан платить за содержание гвардии на своих территориях…

Валентин считал, что такие порядки лишь усугубляют положение графств, мешая и без того в не самом лучшем положении торговым отношениям Малых Домов, но также развязывают всяким негодяям руки. Если Великий Дом сможет решать проблемы провинции самостоятельно, это докажет всей Империи, что с Веасом еще стоит считаться. «Дом Кустодес не имеет права показывать слабость ни своим врагам, ни своим союзникам,» — так его слова передал мне отец тем вечером.

В тот день мнение Консилиума поделилось поровну, поддерживая либо герцога, либо вице-адмирала. Но решающее слово было за Эстебаном, и тот принял решение в свою пользу, побоявшись, что Империя неправильно истолкует увеличение боевой мощи на полуострове. Тем же вечером Валентин покинул Мар-де-Сеаль, хотя должен был задержаться еще, по крайней мере, дня на три. И соврал, что вернется перед моим отбытием и попрощается.

Но разве могу я винить его в этом? На его месте я бы тоже не торопилась возвращаться, дабы избежать очередных конфликтов с Эстебаном. Но все равно обида и ощущение всеобщего равнодушия пронизывало до самых костей, от этого я чувствовала себя брошенной.

— Можешь передать сеньору Ривьере: Дом Кустодес не покажет слабости ни перед врагами, ни перед союзниками.

Я томно вздохнула уже в который раз, изнемогая от скуки и усталости.

Шла третья неделя нашего путешествия, большая часть утомительной дороги уже была позади, и мы приближались к границам с Империей.

Два дня назад мы покинули городок во владениях Дома Монрес, где нас любезно встретил сам виконт Арно, средний сын графа, любезно принявший нас в своей резиденции. Сам родовой замок этого Малого Дома находился в другой стороне, и делать лишний крюк на полдня пути абсолютно не хотелось, несмотря на уговоры сеньора Арно.

Когда я последний раз видела Арно Монреса на свадьбе Валентина четыре года назад, виконт превратился из нескладного пухлого молодого человека, которого Лео и Вал когда-то по-дружески поддевали, в полную копию своего отца-графа — краснолицего борова с уже наметившейся залысиной. «Впрочем», — думала я, без всякого выражения глядя, как толстяк целует мне руку. — «Хотя бы видно, что дела у Монресов идут успешно».