— Не стоит забывать, что за Эмильеном Вейкордом пошли не только веасийские мечтатели, но и доверчивые дураки из других провинций, — Александер внимательно наблюдал за мной. — Например, останский Малый Дом Колвин. Старший и единственный сын маркграфа Колвина отправился покорять моря, мечтая увидеть своими глазами дивные чужеземные страны, но встретил лишь бесславную смерть. С тех пор род Колвинов по прямой линии прервался, а власть передалась внучатому троюродному племяннику маркграфа. Стоит ли мне говорить, какая птица на гербе Дома Колвин?

А вот тут я уже не смогла скрыть своего восторженного удивления, совсем позабыв, что передо мной человек, вызывавший у меня страх вперемешку с негодованием.

— Ворон, оправившийся вслед за ласточкой за море… Получается, это песня была написана про эти события?

— А вот тут заключается самое интересное, — останец выдержал небольшую паузу, пока мы делали сложное движение. — Доподлинно известно, что песню эту исполняли в Остании многими веками раньше, чем родившийся двести пятьдесят зим назад Эмильен Вейкорд. Так что, это не более, чем любопытнейшее совпадение, хотя многие считали эту песню пророчеством.

— Как забавна порой бывает история.

— Вы не представляете, насколько. Кстати, у нас ходит еще одна трактовка этой песни, поскольку ласточка — это символ бед.

— Что за глупости, — возразила я. — Ласточки предвещают грозы и бури, предупреждая моряков. У нас эта птица в особом почете, это символ свободы и неба.

— В Остании эта птица считается хранительницей тайных знаний и предвестницей смерти. Птица, несущая тьму за собой. Потому что вслед за ласточкой всегда идет буря. А она просто летит вперед, свободная и не думающая о том, что растирается под ее крыльями, ибо не ведает, что остается позади нее. Просто продолжает себе лететь в бескрайнем небесном просторе.

— Как-то у вас все так мрачно, в ваших легендах… Получается, эта история еще и о том, что смерть так или иначе заберет нас?

— Как одна из версий, — подтвердил Александер. — Смерть и ее принятие как неизбежного конца для каждого является частью нашей культуры… и нашей веры. Все святые церкви Единоликого — это смертные, прожившие свою жизнь и давшие нам пример для подражания, а не всемогущие божества и герои-полубоги, которых почитали наши предки. Нет ни загробных миров, ни жизни после смерти, как-то утверждали авгуры и жрецы. Только человеческая жизнь и то, что смогут из нее узнать наши потомки. В конечном счете, все мы едины перед ликом смерти.

Грустная баллада уже давно подошла к концу, а вслед за ней музыканты отыграли еще две или три, но мы не обратили на это внимания. Наши ноги переплетались в сложных шагах, тела плавно скользили по полу. Я никогда не была хороша в танцах, но дворянское воспитание есть дворянское воспитание. Тело само подстраивалось под движения в такт музыке.

В этот момент мне казалось, что мой партнер не так уж и плох. Не в танце конечно же. Танцевал Александер так себе — резко и топорно, словно бы это было построение на плацу, хотя ритм он явно чувствовал неплохо. Мне подумалось, что танцевать он научился совсем недавно, и ему еще не хватало опыта. Но, тем не менее, с Александером, оказывается, можно вести интересную беседу. Может, сейчас передо мной был тот человек, который был приятелем моего брата, а не мерзкий и жадный до признания безродный солдат, который повстречался мне в глухой веасийской деревушке.

— Вы не такой уж плохой собеседник, капитан, — слова вылетели сами собой, прежде чем я успела подумать. Наверное, сказался выпитый прежде алкоголь — я слишком легко потеряла бдительность.

Темные брови удивленно вскинулись.

— Вот как? Я польщен такой оценкой своих скромных познаний, — Александр кружил вокруг меня, мерно вышагивая под ритмичный темп в очередной раз сменившейся мелодии.

— Я даже было подумала, что вся ваша язвительность и желчь тоже своего рода броня, маска для окружающих, чтобы они не увидели, что под ними скрывается добрый и порядочный человек. Жалко, что у вас не хватило характера сохранить в себе эти качества.

Александер замер на миг, и его глаза странно блеснули. Так же, как тогда, ночью, на лестничной площадке. Мне вновь стало не по себе — я позволила себе, поддавшись порыву, сказать больше, чем следовало. Александер уже один раз показал мне, что не каждый станет мириться с таким поведением и беспокоиться о том, стоит ли перед ним девица из Великого Дома или простая деревенская девка.

— Знаете, очень смешно слушать такое от той, кто получил все с рождения. Увы, но если вы можете позволить воображать себя горделивой аристократкой, то мне, чтобы стоять с вами наравне, нужно прыгать выше головы. А путь к вершине долог и тернист.

Стоило мне на мгновение решить, что я ошибалась в человеке, как он тут же разбил в дребезги все сложившееся о нем впечатление, как тонкую корочку льда. Впрочем, похоже, Столица уже успела изрядно изменить его.

Закончилась очередная песня, и Александер, вновь вежливо поклонившись, отвел меня обратно к столику, за которым с застывшей на губах печальной улыбкой сидел Лео, погрузившись в свои мысли под витиеватый аккомпанемент новой песни.

— А я уже думал, ты решил ее похитить, — брат встрепенулся, будто-то бы ото сна, когда я уселась на свое место. Мой бокал с вином уже был предусмотрительно наполнен, и подошедшая официантка в очередной раз налила напиток в требовательно поставленную кованую кружку. Что-то подсказывало, что за это время брат успел опустошить не одну порцию.

— О, да, я уже подумывал об этом. Но, боюсь, сражаться с тобой на дуэли за честь твоей сестры я не решусь — пока еще хочется немного пожить, — весело и легко рассмеялся Вибер.

Теперь я точно была уверена, что Александер довольно умелый лжец. Стоило нам оказаться в компании Леонарда, даже его голос изменился — стал мягче, доброжелательней. Нет, это не Лео был наивен в своих представлениях об этом человеке. Это сам Вибер не позволял ему видеть то, что не предназначалось глазам товарища.

Но могла ли я быть уверена, что и Леонард не ведет такую же игру? Может ли мой брат притворяться таким, каким я запомнила его много зим назад? И может ли он действительно скрывать что-то о себе такое, что противоречит всему, чем дорожила наша семья? Если бы только Александер не навел своим разговором на эту пугающую мысль, которая теперь паразитом поселилась в голове.

Было несколько непривычно видеть себя в платье на веасийский манер. Пышные юбки и плотные корсеты были не в моде столичных дам, да и я сама уже отвыкла видеть себя в подобном. Плотные тяжелые ткани смотрелись нелепой насмешкой, как чужеродный элемент, но София настояла именно на таком варианте.

— Сеньора Луиза предпочитает национальный колорит, ты же знаешь… — она придирчиво осматривала меня со всех сторон, когда приглашенный портной подгонял на мне наряд за несколько дней до назначенной встречи.

«Вот это посмешище будет очень ей по нраву, да», — подумалось мне, пока портной укорачивал полы платья, а его подмастерье возилась с рукавами.

Я вздохнула, вспоминая легкие шелка, ситец и атлас, которые придавали нарядам в Веасе необычайную легкость и воздушность. Приземленные плотные ткани полностью лишали этого крой, делая наряд до невозможности громоздким. Но София упорно игнорировала все мои причитания.

— Ваш отец очень беспокоится насчет этого приема, — вздохнула наставница.

— Отец очень много тревожится по пустякам, — процедила я. — К тому же, это же наши подданные, наши союзники. Тревожиться не о чем.

— В этом-то и кроется опасность. Если вы заранее доверяете им, значит, и втереться в ваше доверие будет куда проще.

— Если я не могу довериться веасийцам, кому я тогда вообще могу довериться в этом мире? — возмутилась я, на что сестра лишь горько усмехнулась.

— Теперь вы понимаете, как тяжело жить вашему отцу. Он доверяет только своей семье, которой рядом с ним почти не осталось. А потому он очень просил проявить вас благоразумие. Сеньора Луиза не самый приятный собеседник, как и весь ее птичник… — наставница осеклась, поняв, что позволила себе лишнего.