Но уже через пару минут чашка была отставлена, а сухое уведомление перечитано. А четвертью часа позже директор школы появился во всполохах зеленого пламени в зале с каминами банка, чтобы тут же потребовать приема у самого главного гоблина.

— Что это такое? — возмутился Дамблдор, оставшись один на один с Грингом. Если бы кто-то мог сейчас увидеть происходящее в кабинете главы банка, никогда бы не поверил, что видит того величавого волшебника, каким являлся директор Хогвартса перед любым магом. Вот только Альбус не считал гоблинов равными волшебникам, а потому не пытался сдерживать при них истинные эмоции.

Взглянув на скомканный лист в руке Дамблдора, Гринг лишь вздернул бровь и невозмутимо пояснил:

— Мы работаем строго по правилам.

— Какие еще правила? — вскричал Альбус. — Я не просил проводить аудит!

— Это стандартное действие для всех подобных хранилищ, — преспокойно ответил гоблин.

— Каких таких хранилищ?! Вы самовольно влезли в мою ячейку и вот так просто сообщаете мне, что не сможете в ближайшие недели допустить меня к ее содержимому?

— Но это не ваша ячейка, — напомнил Гринг. — Это общественный фонд. Ячейка оформлена по всем правилам банка. Вы имеете на нее столько же прав, сколько и любой волшебник магического мира.

Дамблдор недовольно засопел. Ему не нравилось, что у гоблинов настолько хорошая память.

Когда десять лет назад в Министерство стали поступать письма и подарки и на имя Поттера-младшего, и просто Мальчику-Который-Выжил, было решено для начала выделить зал для хранения всего получаемого. Но потом оказалось, что дарителей очень много и подарки различаются по смыслу и содержанию, а передать, в виду отсутствия получателя в прямом доступе, не выйдет. Тогда-то и было решено организовать для хранения ячейку в Гринготтсе.

Сначала Альбус настаивал на Хогвартсе, но всего его влияния председателя Визенгамота для такого действия не хватило, пришлось уступить. Но, узнав, что часть отдариваемого — деньги, Дамблдор сделал все, чтобы ячейка была не именная, а общественная. А следующие годы потратил на то, чтобы скрыть данный факт как от Министерства, так и от обывателей.

Согласно правилам гоблинов, попасть в общественную ячейку мог практически любой волшебник. Лишь бы магия посчитала доступ оправданным. Дальше же все зависело лишь от содержимого сейфа. Так деньги из ячейки мог взять любой человек, а вот письма или документы давались в руки лишь гоблинам и тому, кому адресованы.

Пользуясь всеми этими нюансами, директор вот уже десять лет использовал Фонд Мальчика-Который-Выжил в качестве собственного сейфа, без всяких угрызений совести выгребая имеющиеся деньги под предлогом нужд бедствующих магглорожденных волшебников или сирот-магов. А ведь довольно много магов и теперь присылали Гарри Поттеру кое-какие суммы ежегодно!

Но самый лакомый кусок содержимого ячейки оставался Альбусу недоступен и столько лет спустя.

За десять лет в сейфе скопился целый сундук завещаний и документов на дарение артефактов, ячеек и недвижимости. Директор не мог оценить стоимость подаренного Гарри Поттеру, но он нюхом чуял, что итоговая сумма окажется баснословной.

Чего стоит одно только имущество рода Розье, последний представитель которого перед смертью решил, что позор с семьи смоет лишь покаяние, а потому завещал все имущество Гарри Поттеру, хотя у него, как у чистокровного, имелась родня разной степени дальности.

И сколько Дамблдор ни бился, а запустить руку в эти документы не удалось. Гоблины — не люди, не министерские чинуши, готовые за мзду выполнить просьбу директора Хогвартса. Для гоблинов что министр, что нищий из Лютного — все одно.

А теперь выходило, что не только документы, но и деньги окажутся недоступны великому и светлому на неопределенный срок.

«Мало мне, что сейфы Поттеров так и остались для меня закрыты, так еще это!» — мысленно возмущался директор, а сам, стараясь сдерживаться, вел переговоры с гоблинами. Но те остались непреклонны.

Просидев в банке до вечера, Альбус вернулся в Хогвартс несолоно хлебавши и с шипением засел за послания с переносом оплат за кое-какие заказы, сделанные пару недель назад. На миг возникла мысль оплатить все из школьного фонда, но Дамблдор ее тут же отбросил. Денег в казне едва осталось на питание студентов. Если на какие-то мелочи дети и не обратят внимания, то скудные завтраки-обеды-ужины отметят не только студенты, но и преподаватели, а там и до Попечительского совета дойдет. Те и так с каждым годом все больше и больше косятся, уже начали требовать отчетность по расходам поступающих сумм, а это Дамблдору совсем не нужно.

Поцокав языком от расстройства, директор отменил заказ на редкий чай, привозимый в страну откуда-то с Востока, перенес оплату за десяток новых мантий, ткань для которых изготавливали вручную из шерсти единорогов — директор любил комфорт и предпочитал самые лучшие материалы — и предупредил Флетчера, Молли Уизли и нескольких других магов, что пока им придется справляться самим.

— Еще и эти!.. — фыркал он, запечатывая письма. — Нахлебники!

Но статус великого и светлого волшебника нельзя было поддерживать без денег, а те по кнату там и сям растекались со скоростью воды, чем дальше, тем меньше принося отдачи.

— Нужно как-то решить вопрос с Поттером, — щурясь, сказал себе Дамблдор. — Это просто одиннадцатилетний ребенок. Да он мне в рот будет заглядывать! Нужно лишь правильно все разыграть.

Успокоив себя подобным образом, Альбус Дамблдор улыбнулся, отдал письма эльфу для отправки и заварил себе любимого чая.

Дни шли за днями. Гарри окончательно втянулся в учебу и мало обращал внимания на то, что порой происходило вокруг. Тот факт, что вороны редко пересекались на занятиях с львами или змеями, сильно этому способствовал. Лишь в гостиной факультета или за столом в Большом зале мальчик узнавал об очередном витке противостояния между алым и зеленым факультетами. И начало тренировок по квиддичу лишь его обострило.

Как-то раз, сидя в Библиотеке и листая толстый справочник для очередного эссе по трансфигурации, Поттер на своей шкуре ощутил все прелести этого противостояния, когда в зал, пыхтя и топая, ввалился Рон Уизли.

Он недовольно глянул на стеллажи, на сидевшую за одним из столов Гермиону, а потом направился прямо к Гарри.

— Снова ты тут! — довольно громко констатировал рыжик, за что получил недовольный взгляд мадам Пинс. — Сколько можно? Ты все время сидишь над книгами.

Гарри недоуменно поднял на мальчика взгляд.

Их общение было обрывочным и всякий раз шло по одному сценарию: большую часть времени Рональд Поттера игнорировал, но потом вываливал на рейвенкловца кучу претензий. Иногда Гарри хотелось даже посчитать количество слов, сходных по смыслу с «должен», вылетавших изо рта рыжего гриффиндорца. Вот и сегодня Рон не отступил от своего обычного наезда, выпалив:

— Почему ты поступил на этот дурацкий Рейвенкло?! Ты ведь Поттер! Твои родители учились на Гриффиндоре! Ты тоже должен был поступить к нам. А ты с воронами, этими заучками!

Гарри удивленно вздернул бровь. Складывалось впечатление, что разговор в поезде Уизли совершенно забыл. Ну а то, что Поттер ни разу не давал повода усомниться, что и он сам вполне себе заучка, доказывало, что в глазах Рона Гарри Поттер — не живой человек со своим мнением и своими желаниями, а некий условный образ, который должен соответствовать ожиданиям.

«Но так и есть, — не без горечи сказал себе юный маг. Он за эти почти два месяца успел неплохо изучить то, что писали магические издания последние десять лет, а потому прекрасно представлял то, каким виделся Гарри Поттер всем нынешним подросткам и детям. Пока сам Гарри сносил наказания и голодовку в темноте маленького чулана, его ровесники из магического мира читали выдуманные истории о подвигах Мальчика-Который-Выжил и играли с куклой «Гарри Поттер». — Для Рона я не человек. Он придумал себе Поттера и никак не может отказаться от своей мечты. Я, лично я, его не волную. Лишь его собственные желания».