Кого она могла спросить? Кому могла доверять?
А потом она снова подумала: а что, если это не Вито?
Неизвестно, что хуже. Она хотела уйти. И не слушать больше дом. Не думать.
Комнату наполняли голоса ее играющих дочерей. Нужно с кем-то поговорить, с кем-то увидеться, прежде чем она окончательно потеряет рассудок. Прежде чем ее голова взорвется.
Она сделала два шага в сторону комнаты девочек. Остановилась в коридоре, чтобы отдышаться. Почувствовала, как набирает силу новая паническая атака. Что, если чудовище вернется и она не сможет позаботиться о девочках? Хватит. Пора перестать скрывать свои чувства, какими бы они ни были. Она по-прежнему хотела найти друга (Ева, где же Ева?). Если бы Ева была рядом, она поговорила бы с ней, доверилась ей, призналась, как долго ни с кем не общалась. Почему у нее больше не получается общаться? Это дом виноват? Ева помогла бы ей не сойти с ума. Ева поняла бы. Франческа рассказала бы ей все. Вместе они бы нашли решение. Вместе. Но Евы больше нет.
«Франческа? — кротко спросил дом. — Франческа, послушай меня, пожалуйста».
«Замолчи. Это твоя вина, что я больше ни с кем не разговариваю. Я говорю только с тобой. Мне не нужен дом, который со мной разговаривает. Мне нужны друзья. И у меня была подруга. Мне надо поговорить с мужем, а муж у меня есть. Ты мне не нужен».
Она позвонила Массимо.
— Вчемдело, Фра? — ответил муж встревоженно.
Я больна, боюсь, у меня приступ паники, пожалуйста, вернись. Она не знала, нужно ли ему это рассказать, и не знала как. В итоге Массимо пообещал ей:
— Я вернусь, как только смогу. Очень скоро буду рядом. Дай мне минут сорок, я уже еду.
Он скоро приедет. И она все ему расскажет.
«Франческа, — сказал дом. — Подожди. Подожди, пожалуйста»
«Заткнись, черт возьми, я больше не хочу тебя слышать!»
Прошло сорок минут. Потом час. Полтора часа. Она написала Массимо: «Когда ты приедешь?» Он ответил: «Прости, любимая, неприятности, скоро буду».
Неприятности.
Наступил вечер. Сперва дочери вели себя хорошо, но после обеда стали очень беспокойными. Франческа сделала все, чтобы отвлечь их, но вечер превратился в ад, а нервозность девочек — в отчаяние (сколько времени она потратила, пытаясь успокоить их, но без толку), потом — в жестокость.
— Уходи, мама! Уходи, ты плохая!
И Массимо еще не приехал.
«Дом, пожалуйста. Прости, прости меня за все. Поговори со мной, дом».
Она приготовила ужин. Попыталась накормить Эмму и Анджелу. Но девчонки разбросали еду повсюду. Они были безжалостны. Они смотрели на Франческу со взрослой ненавистью, впивались в нее крючковатыми когтями, пробивающимися из пальцев, и острыми звериными зубами. А потом внезапно бросались в ее объятия и хотели, чтобы их любили, несмотря ни на что.
«Дом, помоги. Пожалуйста».
Она больше не знала, что делать.
«Массимо?» Конечно, она написала ему.
«Еду», — ответил он.
Прошел еще час.
Массимо. Я еду. Массимо. Я еду. «Извини, меня задержали. Может, поедим что-нибудь, когда девочки лягут спать? Хочешь? Только мы вдвоем? Фра?»
Да.
Ей стало лучше. Она готовила для них с Массимо. Ужин при свечах без свечей, они никогда не были такими слащавыми романтиками: ужин на двоих, и все решится само собой.
Она все приготовила. Ей удалось уложить дочерей спать после серии криков и мучительных рыданий. Накрыла на стол. Для двоих. Приглушила свет.
Прошел еще час. И еще один.
«Франческа», — прозвучал в полутьме голос дома. Франческа сидела за накрытым к ужину столом, уставленным готовыми блюдами, в темноте. Подпрыгнула, услышав голос дома.
«Я не хочу сейчас разговаривать, дом, — сказала она. — Я жду Массимо».
Сколько сейчас времени? Сколько времени прошло? Несколько часов. И еще несколько часов. В замке раздался знакомый скрежет ключа. Ее сердце взорвалось. Она не могла точно сказать, какие чувства заставили его разорваться. Но одно присутствовало наверняка: надежда.
Звякнуло — ключи упали на пол. Она услышала, муж поднимает их и снова пытается втолкнуть в замочную скважину. Наконец дверь открылась.
Франческа повернулась к ней лицом. Массимо пришел.
Массимо споткнулся в коридоре.
— Привет, Фра! — сказал он. — Прости, я опоздал.
Он растягивал гласные. Голос хриплый.
Он ступил в конус света.
Его рубашка была немного расстегнута, кое-где покрыта темными пятнами какой-то засохшей жидкости. Куртка наброшена на одно плечо. Глаза прикрыты, мутные от алкоголя. Портфель выскользнул из его рук. Упал на пол с глухим стуком.
— Ш-ш-ш-ш-ш! — сказал Массимо и засмеялся. Наклонился, чтобы поднять его. Пошатнулся. — Я немного выпил, — он все растягивал и растягивал гласные.
Сколько сейчас времени? Десять. Бог времени не знает жалости. Она просидела за столом целую вечность, ожидая, пока придет человек, которому она верила больше всего на свете.
«Никто не может спасти тебя, Франческа, — сказал дом. — Мне очень жаль». «Я не хочу, чтобы меня спасали», — сказала Франческа.
Внезапно придя в себя, она встала.
— Мы выиграли тот конкурс в Лондоне… — Массимо подошел к жене, обнял ее, засунул язык ей в рот, поцеловал ее твердыми и грубыми губами, от него несло вином, духами, сигаретами, забывчивостью и победой. — То есть не мы выиграли, а я победил, если честно, — усмехнулся он. — Я. Понимаешь? Я, — он отстранился, прикоснулся к ней, посмотрел на нее, пьяный, счастливый. — Мы выиграли, но только благодаря мне, мне! — он указал на себя с кривой торжествующей улыбкой, затем прижался к ее губам и снова запустил ей в рот свой пьяный язык. — Мы выиграли благодаря исследованиям, над которыми я работал. Я выиграл! — он снова усмехнулся. Снова поцеловал ее. Покачнулся. Свалился в кресло. — Прости, если я опоздал, Фра, — проговорил он медленно, запинаясь, пьяно. — Ну не надо злиться. Мы немного отметили.
— Пошел ты.
— Брось, Фра, какого хрена…
— Пошел ты.
Она подошла к мужу, наклонилась, хотела схватить его за плечи и, вывихнув их, выдернуть из этого кресла. И смотреть, как он извивается от боли.
Массимо с трудом поднялся. Свалился обратно. Встал.
— Брось, Фра, пожалуйста, это был прекрасный день, не делай этого, ну. Пора-а-адуйся за меня, а-а-а, — он рассмеялся. — Разве это не смешно, а-а-а?
— Радоваться за тебя? Боже! Да я только и делаю, что радуюсь за тебя.
— Ну Фра, прости, ты права. Это был непо-о-одходящий день, чтобы опа-а-а-здывать. — Боже, как он растягивал гласные. — Но пойми, это важно, это то, над чем я работал все эти месяцы, брось, Фра, черт возьми, я был неправ, я опоздал, прости.
Он закрыл глаза.
— Ты засранец. Я сидела здесь одна весь день, как всегда, ждала тебя, — она кричала, но тихо, чтобы не разбудить девочек, и крик грохотал внутри нее и гремел, рос, опустошал и хотел уничтожить все вокруг, но не мог, а потому взрывался и разрушал все внутри нее. — Понимаешь, что случилось? Случилась трагедия, здесь, прямо здесь, здесь, ты можешь это понять? — с каждым «здесь» она тыкала указательным пальцем себе в грудь, все сильнее и сильнее, одним пальцем, а потом двумя, тремя, четырьмя пальцами, кулаком.
— Я знаю, что это трагедия, Фра.
— Перестань называть меня Фра, я Франческа! — буря, бушевавшая внутри нее, толкалась, толкалась, пытаясь вырваться наружу.
— Хорошо, Франческа. Успокойся, любимая.
Он попытался взять ее за руку. Он был счастливым человеком, довольным своей работой, который отпраздновал успех. Он напился, потому что у него была причина праздновать, и теперь хотел продолжить праздновать с человеком, с которым всегда все разделял.
— Тебе на все плевать, плевать. На все, на все. Только ты. Есть только ты, твои потребности, твои чертовы дела, а я весь день сижу тут взаперти с девочками, и меня просто больше не существует. И что, черт возьми, ты делаешь, засранец, я прощу тебя о помощи, один раз, один хренов раз прошу помочь мне, и ты обещаешь, что приедешь, а потом не приезжаешь?
