К моему удивлению, все четверо дружно подняли руки.

— Ладно, тогда давайте по порядку. Профессор Куприянов, вам первому слово.

Поднялся самый старый из приехавших. Маленький, сухонький, сутулый от долго сидения за столом, склонившись над книгами. Половину его лица скрывали огромные очки в толстой пластиковой оправе. По облысевшему черепу расползались пигментные пятна. Такие же покрывали сморщенные руки.

— Господа, — кивнул он присутствующим, — Ваше Сиятельство. Выскажусь по первому вопросу, поскольку по второму себя специалистом не считаю: никогда влиянием сырой магии на человека особенно не интересовался. Мои труды посвящены физиологии гулей. В том числе, их репродуктивной системы. Которая, как принято считать, отсутствует. В общепринятом смысле слова, разумеется. На самом деле, она есть, и предоставленные материалы, — он любовно погладил документы из архива, — подтверждают мою давнюю теорию. Хоть и с небольшими корректировками. Чему я очень рад. Конечно, она остаётся теорией — к сожалению — но с куда большим числом аргументов, чем прежде, — профессор воззрился на меня, поправил очки и продолжил: — Ваша Светлость просили высказаться по поводу того, как размножаются гули. Каким образом орде, как принято называть выводок, занимающий ареал обитания вокруг Камнегорска, удаётся так быстро пополнять свои ряды. Что ж, — учёный кашлянул и взял в руки приготовленный заранее листок. — Я не просто так назвал популяцию именно выводком. Ибо, судя по всем данным, что мне привелось изучить, все гули — вне зависимости от лунного цикла — являются родственниками и появляются на свет из одного источника.

— Их всех рождает одна мать? — не удержался я.

Заявление профессора звучало как полный бред.

— В некотором роде, — ничуть не смутился Куприянов. — Видите ли, господин маркиз, гули размножаются спорами и фрагментами гиф мицелия, ибо являются, по сути, плесенью! Появились ли они в результате мутации часть земной флоры или являются изначальной нежитью, сказать не могу. Но то, что все эти орды вырастают из грибницы, расположенной где-то в лесах под Камнегорском, нисколько не сомневаюсь! Готов поставить на это свою репутацию!

Я взглянул на остальных профессоров.

— А вы что скажете, господа? Согласны с этим?

— Я не специалист по физиологии гулей, — отозвался Сомов, грузный и важный исследователь сырой магии. — Увы.

— Признаться, — начал другой, по фамилии Резванов, — прежде мы с уважаемым Романом Олеговичем расходились во мнениях. Я считал, что гули живут по принципу термитника или муравейника. Однако, как ни печально, предоставленные вами данные полностью опровергают мою теорию. Я вынужден согласиться с профессором Куприяновым. Гули — это плесень. Ну, или грибы. Об этом можно спорить.

— Можно, — тут же подорвался сухой старичок, поправляя очки. — Но я докажу, что они — именно плесень! Да, это легко спутать, но есть нюансы, которые убеждают в том…

— Так, ладно! — перебил я его, почувствовав, что ещё немного, и за столом развернётся настоящая научная дискуссия, а то и баталия. — Есть ещё, что сказать по существу?

— Есть! — блеснув очками, с вызовом, адресованным коллеге, воскликнул Куприянов. — Я утверждаю, что аль-гули, в отличие от рядовых особей, получаются половым путём — слиянием клеток. При этом происходит обмен генетической информацией. Это объясняет, почему высшие твари гораздо умнее своих обычных сородичей, чей интеллект никогда не бывает высоким. Я бы даже сказал, едва превышает звериный.

— Ну, уж это-то чистое теоретизирование! — возмущённо воскликнул Резванов. — Я тоже изучил результаты исследования пленного аль-гуля и заявляю, что для подобных выводов данных недостаточно!

— Вы просто ищете поле для будущих научных дебатов! — злобно прошипел Куприянов, сверкая стёклами очков. — Потому что ваша теория о муравейнике оказалась пшиком!

— Господа! — пришлось повысить голос, чтобы призвать разошедшихся старичков к порядку. — Вы сразитесь в других стенах! Напишете новые книги и не оставите друг от друга камня на камне. Но не сейчас. Я пока не услышал ничего по второму вопросу. Господин Сомов, не угодно ли высказаться первым?

Грузный профессор неуклюже поелозил на стуле, словно собираясь с мыслями, а затем заговорил:

— К сожалению, Ваше Сиятельство, мне нечего добавить к общепринятой концепции влияния сырой магии, или Скверны, как называют её священники, на живой организм. Мы даже не способны до сих пор понять, по какому принципу происходит трансформация. Я имею в виду, почему один подвергшийся заражению становится, допустим, вампиром, а другой — оборотнем. Возможно, есть какие-то личностные предпосылки, но мы не смогли их выявить. И предоставленные вами материалы свет на это не проливают, увы. Совершенно разные люди подвергаются воздействию сырой магии из разных источников, в разной мере и при этом превращаются в одних и тех же существ, которых мы классифицируем как нежить. Так что наиболее вероятной выглядит теория случайности. Ну, или генетическая предрасположенность. Но тут мы пока бессильны как подтвердить, так и опровергнуть что-либо, так как требуются обширные и глубокие исследования на большом материале, которым мы не обладаем.

— Я правильно понимаю, что любой человек, подвергшийся достаточно сильному или продолжительному воздействию сырой магии, претерпевает трансформацию? — спросил я.

Сомов развёл руками.

— Не знаю, Ваше Сиятельство. У нас нет возможности изучить каждого, кто попадал под её влияние. Возможно, кому-то удалось избежать заражения. Ну, или действие было просто недостаточно сильным или продолжительным.

Я вздохнул. Конечно, глупо было всерьёз надеяться, что учёные совершат переворот в науке, но всё же я рассчитывал на чуть большую конкретику.

— Я бы не стал, как мой коллега, использовать термин «заражение», — сказал вдруг последний из профессоров, Вершинский, видный исследователь магии и нежити. — Заражения при контакте не происходит, поэтому некорректно…

— Просите, что перебиваю, — сказал я, — но меня меньше всего заботит точность используемой терминологии. Объясните мне лучше, господа, какие именно изменения происходят с жертвой сырой магии. Не только физиологические, но и психические. Или тут тоже одни теории?

Сомов с Вершинским переглянулись.

— К сожалению, да, Ваше Сиятельство, — проговорил первый. — Видите ли, нежить обычно истребляют. И дело приходится иметь в лучшем случае с трупом.

— Если он не уничтожается, — вставил Вершинский. — Что случается, например, с вампирами, если они подвергаются действию ультрафиолета.

— То есть, изучить психику нежити невозможно?

— Научное сообщество почти не имело подобной практики, — ответил Сомов.

— Хорошо, какая теория трансформации кажется вам наиболее достоверной? — спросил я, чувствуя лёгкое раздражение.

— Я считаю, что душа жертвы сырой магии исторгается, и её место занимает нечто иное — вроде демона, с какими заключают контракты члены рода Голицыных, — после паузы сказал Вершинский. — Откуда берутся демоны, и что они собой представляют, не спрашивайте. Есть множество теорий, но нельзя выделить ни одной наиболее убедительной.

— А я полагаю, что сырая магия воздействует на мозговые центры, превращая социализированного человека в жестокого и хладнокровного (а иногда, наоборот — в кровожадного) убийцу, который руководствуется исключительно потребностями так называемого рептильного мозга, отвечающего за базовые инстинкты. Иногда же жертва просто сходит с ума. Или превращается в подобие животного. Но всегда при этом отключаются ингибиторы сопереживания и сочувствия. За счёт этого нежить воспринимает человека, своего недавнего соседа, исключительно в качестве пищи. Пожалуй, это единственный факт, о котором можно говорить с уверенностью. Не известно примеров нежити, которая сдерживала бы свои пробудившиеся инстинкты.

— Понятно. У меня, собственно, вот какой вопрос: если сырая магия трансформирует человека, но не оказывает никакого воздействия на нежить, то что будет с тем, кто является одновременно и тем, и другим?