— Сударыня, ваше слово, закон!

— С утра нам еще одного пациента из вашей группы с огнестрельным ранением привезли. Мне пришлось выйти в выходной и осмотреть. Не ты ли его подстрелил?

— Ямазов Султыг. Хотелось бы, но увы. Надеюсь он вел себя прилично?

— Вполне. Что у вас там вообще происходило?

— Ну вы же запретили мне говорить о золоте, как же я теперь смогу вам рассказать об этом, сударыня?

— Ах ты, змей искуситель!

Мы потрепались с ней еще несколько минут ни о чем, и обо всем на свете. И договорились о встрече.

Мне очень нравилось слушать ее смех и голос, похоже, что она ждала моего звонка. Гибраян со спасателями и Гунько добрались до Поселка на сутки раньше.

И она знала, что Костя мой друг. Это Алёна настояла на том, чтобы его транспортировали в Москву на операцию.

Я планировал вернуться в общагу, привести себя в порядок, ведь пребывание в тундре оставляет неизгладимый отпечаток. Его надо как следует отмывать и освежать.

Затем нужно купить гостинцев Гибаряну, навестить его перед поездкой, а после можно идти на репетицию. Репетиция как раз заканчивалась перед собранием.

Часа мне хватило на то, чтобы перекусить, отмыться, побриться, сбегать к парикмахерше Любе, купить конфет и апельсинов для Кости.

Полный сил и предвкушения встречи с Аленой я отправился в «больничку».

К моему огромному удивлению, прямо на входе, на крыльце на меня налетела Марина. Она чуть не сбила меня с ног выбегая из помещения.

Я с трудом удержал ее от падения и сам остался на ногах. Но мои ярко оранжевые апельсины разлетелись, как жонглерские шары и покатились по голубым деревянным ступеням.

— Привет, вот так встреча? А ты что тут делаешь? Разве ты не улетела с Владилен Викторовичем?

— А это ты? я тороплюсь. Улетаю вечером, вот приходила, брала интервью у главврача поликлиники. Ты же не захотел мне дать. А с Куницыным Катя полетела, она сама так захотела.

Она явно не ожидала меня тут увидеть. И ее тяготило общение со мной.

Я наклонился, присел на корточки и стал собирать апельсины

— Ладно, счастливого пути.

— Чао, я побежала.

Она быстро удалялась. Я посмотрел ей вслед. Зачем она соврала про Алену? Ведь ее нет в «больничке». Ни здрасте, ни простите.

Я подобрал все апельсины снова положил их в бумажный кулек и зашел внутрь.

Она быстро удалялась. Я посмотрел ей вслед. Зачем она соврала про Алену? Ведь ее нет в «больничке». Ни здрасте, ни простите.

Я подобрал все апельсины, снова положил их в бумажный кулек и зашел внутрь.

— Здравствуйте, где мне найти Константина Гибаряна? Он у вас здесь со сломанной ногой лежит. Вроде как должен сегодня улетать?

Обратился я к девушке, встретившей меня в коридоре.

— Халат на плечи накиньте, пожалуйста, — она дождалась, пока я снял с вешалки халат, — прямо по коридору, четвертая дверь направо.

— Благодарю вас. Это вам. — Я улыбнулся и вытащил из кармана куртки плитку шоколада и протянул ее девушке.

Надо было видеть ее умиленное выражение лица. Это там, в грядущем, плитка шоколада ничего не стоила. И некоторые могли плитку шоколада принять за оскорбление или жлобство.

Здесь такое дружеское внимание ценилось людьми на вес золота. Она прижала шоколадку к груди, подняла брови и нараспев поблагодарила с улыбкой:

— Спаасиибо! Только если можно не долго.

— Хорошо, он не спит?

— Нет, нет. Не должен, у него был посетитель.

— Ммм, — я зашагал и остановился у двери. Постучав, я ожидал ответа или приглашения, но их не последовало.

Тогда я медленно отворил дверь, легонько толкнув ее внутрь.

В палате было всего две койки. Одна свободна. На второй на спине лежал Гибарян. Глаза его были прикрыты, одна рука сложена на груди, а вторая свободно свисала вниз. Рядом с постелью стояли два деревянных костыля.

Я тихо спросил:

— Кость, спишь?

Но Гибарян не ответил и не пошевелился. Тогда я, думая, что он все же уснул, решил положить мои гостинцы ему на тумбочку у кровати и зайти позже.

Что за хрень? На тумбочке стояла початая бутылка «Зубровки» и два стакана. Я осторожно, так чтобы не шуметь, поднял и понюхал сначала пустой, а затем заполненный стаканы

Оба пахли спиртным. Отрубился, что ли? Посмотрел на объем оставшейся Зубровки в бутылке и стакане.

Ста граммов, а примерно столько мог выпить по моим прикидкам Гибарян, было явно недостаточно, чтобы срубить такого быка.

Теперь же мне вспомнилась Марина, выбегающая из поликлиники. Черт, неужели?

Я быстро положил руку на шею, на сонную артерию в попытке нащупать пульс. Есть! Его кожа и губы были какими-то бледными. Я потряс Костю за плечо.

— Кость, Гибарян! Очнись! Ты меня слышишь? Костя!

Но он никак не реагировал, а голова его безжизненно болталась.

Да что это за место такое? Одни беды вокруг. Я выскочил в коридор.

— Девушка! Пациенту плохо! Он без сознания! Девушка!

Сотрудница поликлиники вышла из регистратуры.

— Что случилось?

— Пойдемте, нужно его осмотреть. Я не знаю. Он без сознания, пульс есть, но он не реагирует.

Она положила руки в карманы халата, сосредоточенно нахмурилась и быстро зашагала в сторону палаты Гибаряна.

— Девушка, вы врач?

Она смерила меня взглядом. Зайдя в комнату, она подошла к кровати и обратилась к больному по имени. Костя не отвечал. Тогда она нащупала и замерила пульс на запястье моего друга.

— Учащенный? — мне было тревожно. Но доктор ничего не ответила.

Она задрала свитер и майку и приложила фонендоскоп к сердцу Гибаряна. Потом приоткрыла веко и проследила за реакцией зрачка. Насколько я мог судить,он был немного суженый, но на свет реагировал.

Увидев бутылку, доктор еще больше нахмурилась.

— Я сейчас за тонометром схожу.

Она быстро вернулась. Пока она накачивала грушу, я спросил:

— Вы сказали, что у Кости был посетитель?

— Да, к нему приходила девушка, корреспондент московской газеты. Она прямо перед вами ушла.

— Вот сучка!

Девушка неодобрительно посмотрела на меня. Она закончила измерение давления и озадаченно посмотрела на Костю.

— Клофелин.

— Что?

— Судя по показаниям давления и его состояния, ему подмешали в алкоголь клофелин.

Девушка недоуменно посмотрела на меня.

— Что вы такое говорите? Кому из людей такое в голову придет? Вы что? Это исключено.

Почему меня ее слова не удивили. Как же они тут все были наивны.

Девушка потянулась к бутылке, но я ее остановил.

— Не трогайте, пожалуйста. Не знаю, кто может в Поселке провести дактилоскопию, но на бутылке и стакане наверняка сохранились отпечатки. Участковый вряд ли сейчас станет этим заниматься. Надо везти в город.

Она с недоверием посмотрела на меня. Но притрагиваться не стала.

— Где бы сделать анализ спиртного? У нас в Поселке есть санэпидемстанция?

— Не поняла вас? Вы кто вообще?

— Я его коллега. Геолог. Его напарник. Мы вместе с ним ходили в последнюю геологическую партию, в которой он сломал ногу.

— Вы Илья, он говорил мне о вас. Он вас ждал. С утра после того, как привозили Ямазова, Константин выходил на костылях в коридор и что-то спрашивал про вас. Мне кажется, он тоже, как-то с вашей экспедицией связан.

— Ямазов здесь?

— Нет, его родственники забрали, ни к какую не согласились оставлять. Скажите, а вы раньше у больного не замечали подобных состояний. Обмороков, эпилептических припадков?

— Нет. Если не считать ноги, то он был самым здоровым человеком из всех, кого я знаю. Он никогда и ничем не болел. Он очень сильный парень. Мог пройти с сорокакилограммовым рюкзаком сорок -пятьдесят километров в день. Даже в сильный мороз. Поверьте, такое не каждому местному под силу. К которому часу его должны были везти на посадку в кукурузник?

— УАЗик должен был заехать в пять. Самолет вылетает в шесть. Теперь я даже не знаю, стоит ли его трогать.