Пришлось безбожно врать. Говорю, смотри вот у тебя за спиной ангел настоящий. И сам смотрю ему за голову и пальцем тычу.

До него не сразу дошло. Повторить пришлось. Только он голову отвернул, я шест со всей силы из рук у него выдернул.

Поднял над головой, повернул и опустил вертикально. Щупаю дно. Через минуту уперся шестом во что-то твердое. Или в корягу, или корень.

Мое медленное погружение остановилось. Я к Мусе поворачиваюсь. Спрашиваю как у него дела. А он не отвечает. Молчит.

Просто смотрит с укоризной. Мне даже стыдно стало, что я вроде как верующего так подло обманул. Он хлопает глазами, думал видно, что я его бросить хочу. Зря он так.

Я парня успокаиваю. Уверенно так говорю, что мы оба вылезем, оба хотим жить, и я ему не дам утонуть. Но нельзя делать резких движений.

Он кивает, понимает, жить хочет. Вот и прекрасно. Велю медленно, очень медленно, как можно медленнее скинуть с себя рюкзак. У него получается.

Бинго. Мне сегодня везет. Это я так мысленно подбадриваю себя. Не даю тьме и тоске в душу прокрасться.

Знаю, знаю, Николай Прокофьевич. Бога нет и все такое, научный коммунизм в университете изучал. Но ангел, действительно был. Правда, потом. Когда? А вот вы слушайте. Я также медленно, как Муса рюкзак, снял ружье. Оно не забилось и не дало осечку.

Я сумел выстрелить три раза подряд с короткими промежутками, не особо надеясь, что хоть кто-то услышит выстрелы.

И-о, чудо! Через несколько секунд мы с Мусой услышали ответные свистки.

Я сумел выстрелить три раза подряд с короткими промежутками, не особо надеясь, что хоть кто-то услышит выстрелы.

И-о, чудо! Через несколько секунд мы с Мусой услышали ответные свистки.

Тогда я произвел еще три выстрела подряд. И еще три свистка. Вот бывает некоторые завидуют, что у начальства есть персональный водитель. Я, например, нет. Пассажиром можно и в автобусе кататься.

Если имеешь автомобиль служебный или личный — постарайся получать удовольствие от вождения. Так я думаю.

К чему это я. У кого-то есть персональный водитель, а у меня персональный ангел хранитель в этих местах. Старик Выкван.

Правда, не знаю будет ли он меня спасать в следующий раз. Я когда увидел, как он опять спешит на помощь, так сразу кричу ему: Выкван! Выкван!

А, как мне показалось, он когда меня заметил и узнал, даже спешить перестал. Подошел, стоит на берегу, справшивает: Опять это ты, Этчывэлпылвынтын.

А я как дурак счастлив, что он нас нашел, улыбка до ушей. Отвечаю: это я, Выкван. А он трубку достал, закурил и не торопится вытаскивать.

Молчу не отвлекаю, знаю, такое дело надо перекурить. А он знаете, что спросил? Говорит, тебе тут, что бадарааннаахот хрен медом мажет? Это у женщина-дух травы, что-то вроде нашей кикиморы болотной.

В итоге вытащил нас наш ангел-хранитель. Правда есть и плохие новости. Рюкзак Султыга утонул, вместе с ним и листы из журнала Гибаряна.

Потом он предлагал идти к яранге обсушится, но я конечно отказался. Мы прямо там у болота развели костер развели сняли одежду сушимся.

Говорю у нас раненый, в пяти километрах отсюда на озере кровью истекает. Нужно поскорее к нему добраться. А старик трубку курит, у нее еще мундштук такой изогнутый длинный и тонкий. И снова молчит.

Смотрит то на меня, то на Мусу. Сидит на бревне, ждет, когда одежда от жара обсохнет. Вот не видел бы сам, никогда не поверил бы, что у человека глаза говорящие бывают. Это как телепатия.

Глаза его говорят, ничего не случится с вашим раненым, а вот вас, дураков, я больше спасать и вытаскивать из болота не буду. Тебя, Бурцев, особенно. В то же болото, только дурак в третий раз лезет.

Да. Взглядом все это и сказал. А я как бы ушами слышал его голос. Не подумайте, что у меня болотная лихорадка. Я сейчас все четко соображаю.

Ну а дальше, вы все знаете. Выкван к себе с Мусой отправился. Там как раз к нему геодезисты заходили. Я вернулся к Ямазову ждать помощи.

Через два дня за нами вертолет прилетел на озеро. Вот я здесь. Пришел сдавать оружие, писать объяснительные или заявление по собственному, если надо. А ты вы меня и выхватили.

— Все понятно.

Гунько поправил свой галстук. Сегодня он был в костюме.

— Тогда могу идти?

— Нет, подожди. Слушай меня, Бурцев. Вопрос о твоем увольнении не стоит, так?

Когда Гунько волновался, он начинал везде вставлять своё «так». Вероятно его подсознанию требовалось социальное одобрение для принятия решений. Я понимал, что от меня ничего не зависит. Но в этот раз решил поддержать его.

— Наверно, так.

— Вечером все управление будет на собрании трудового коллектива. Решено обсудить всю эту ситуацию в Гибаряном, с тобой, с этими беглыми зеками. Так?

Я пожал плечами.

— Не стану от тебя ничего скрывать, будет создана комиссия для установления всех обстоятельств вашей с Гибаряном разведки, работы поисковой группы под моим началом. Я считаю, что нам с тобой нужно договорится по одному вопросу.

— По какому?

— Точнее по двум,но второй потом. Что будем делать с Ямазовыми?

— А что мы с ними должны делать?

Я вгляделся в его глаза, ведь Султыг говорил, что купил его.

Гунько взгляда не отвел. Если он играл, то сегодня он играл хорошо. Комар носа не подточит. А Станиславский бы ему аплодировал.

— Понимаешь, такая ситуация: всё, что происходило видели я, ты, спасатели, частично Гибарян и Ямазовы, так?

— Так.

— У Гибаряна очень плохо срослась нога решили отправлять, его в Москву. Будут новую операцию делать. Он сегодня летит из Поселка в Город, а оттуда через два часа сразу в Москву. Там завтра у какого-то светила хирурга-ортопеда окно в операциях. Сам понимаешь, из какой он семьи. Там все уже договорено и схвачено. Так, что речи не может идти о том, чтобы он выступил на собрании. Ребята спасатели тоже написали объяснительные и рапорта, они тоже не будут выступать. Так?

— Про Гибаряна и спасателей не знал. Не знал, что они сегодня улетают. Но пока всё понятно. Что дальше?

— А вот, что. Получается, что на собрании свидетельствовать можем мы с тобой, против двух Ямазовых. Так?

— Хорошо, допустим, так.

Он немного замешкался.

— Ты не подумай, я не против тебя. Просто как-то, — он сморщил лицо, — ну не то будет. Мы будем говорить одно, Ямазов с племянником второе.

— Я не очень понимаю, что от меня надо.

— Слушай, Бурцев, ты не пойми меня неправильно. Я с Ямазовым уже в больничке переговорил. Он говорит, что к тебе претензий нет.

Меня очень сильно возмутили эти слова.

— Это у него ко мне? Ко мне, нет претензий? А не охренел ли он, Николай Прокофьевич!

— Да, ты постой, не кипятись, молодая твоя кровь, подумай. Голову включи. Он вообще не про советский закон говорит.

— А про что?

— Ну ты их знаешь, они мстительны, вся их порода по своему уставу живет.

— Все понятно, хотите, чтобы я их закон джунглей принял, кто сильный тот и прав?

— Ээх, — с укоризненной интонацией затянул Гунько, — а сам-то? Сам-то всегда прям по закону?По советскому УК РСФСР действуешь. Закон, в народе говорят, что дышло. Дальше сам знаешь продолжение. Законник нашелся.

Я промолчал.

— Я тебя не осуждаю, если был бы помоложе сам, то вместо тебя за ними пошел бы. Но ты вот мне скажи, ты его по какому закону дрыной вон той своей по башке огрел? И еще не один раз? А может есть такая статья, по которой любой гражданин может другого палкой по голове бить, чтобы узнать своровал ли тот, записи из дневника геолога или нет? А?

В этом вопросе, конечно, Гунько был прав. Но это не означало, что я согласен забыть про всё, что узнал про Ямазова.

— Николай прокофьевич, а как по вашему мне нужно было поступить? Он, между прочим, бросил меня в медвежьей яме подыхать. Люди тундре так не поступают

Я посмотрел в окно. Чтобы обуздать свой гнев.

— Я что,должен был бы подойти к нему, погладить по головке, и вежливо просить его вернуть мне украденные листы? Не изволите ли, милостивый государь, возвернуть скомунизженные листы дневнтка? Так вы же понимаете, что он бы не отдал, ничего в любом случае. Кроме прочего, как быть с теми двумя несчастными зэками-беглецами, которых он удушил?