Стало тепло, Семягин еще сверху накинул теплое шерстяное одеяло. После чего полез в рюкзак. Открутив крышку, он протянул мне флягу со спиртом

— Пей!

— Да не хочу я. Все в порядке Александр Иванович, — ответил я, постаравшись его не обидеть.

— Пей, я сказал! — грозно прокричал мне Семягин

Пересиливая себя, я сделал один большой глоток и закашлялся. Спирт обжег горло, затем пищевод. Никогда не любил спирт, но сейчас приятное тепло разлилось по желудку и медленно расплывалось по всему телу.

— Вот и молодец! — он протянул флягу еще раз, но я отказался.

Я не любил спирт потому что он снижал концентрацию, расслаблял и клонил в сон.

А сейчас не время спать. Семягин улыбнулся и спросил согрелся ли я. В ответ я поднял большой палец.

— Давай в лодку! Забирайся на нос.

Я подтянул свою за фалинь, как можно ближе к берегу. Ребята веслами помогали удержать удобное для посадки положение.

Затем аккуратно, не нарушая равновесия, я забросил внутрь свой рюкзак и заскользил ужем. Удачно влез на нос.

Я умудрился не замочить ничего из своей одежды и остаться совершенно сухим в отличии от тех, кто был в лодках.

Мой экипаж заулыбался моим везению, удали и ловкости…

— Сухой из воды вышел, смотрите на него, — подбадривали те, кому я помог перевернуть лодку, — спасибо, тебе Илюха! Ты зубр!

Я давно забыл это слово, означающее признание признание твоих профессиональных знаний и умений.

Семягин влез в третью лодку последним. Положив руки на надувные борта, он, так же как и я, умудрился не намокнуть.

Я сидел спиной к движению, натянув поглубже шапку и накинув на нее капюшон, чтобы ветер не продувал затылок, я устроился поудобнее.

Мне было не очень удобно смотреть, что происходило с первой лодкой, для этого нужно оборачиваться ветру навстречу.

Зато я отлично видел, что происходило с нашей, и с третьей, в которой сидел Семягин.

Те кто сидел на веслах, пытались безуспешно развернуть лодки, разнонаправленно гребя веслами. Но порывистый ветер не позволял управлять хлипкими резиновыми суденышками.

Сил одного гребца не хватало, и вот уже двое, еле еле умещаясь на скамейке гребца, разворачивали лодку и гребли с переменным успехом. Ветер продолжал дуть, создавая помехи. Лодку развернуло килем к другому берегу.

Один из гребцов рассерженно сплюнул и спрыгнул из лодки в воду. Он начал разворачивать ее носом против ветра. Вручную, толкая ее сбоку.

Глядя на него, один из членов экипажа третьей лодки поступил точно так же. Вначале казалось, что им удалось изменить ситуацию. Они чертыхались, матерились и выводили лодки на глубокую воду, забираясь обратно на борт с помощью товарищей.

Но как только они усаживались и весельные начинали грести, лодки несло обратно к берегу.

Такая ситуация повторилась дважды. Два раза люди запрыгивали в лодку и оба раза их прибивало обратно.

Может быть стоило изменить тактику и попробовать действовать иначе, но люди не оставляли попыток, потому что одной из трех лодок все же удалось выйти на середину реки.

Третья попытка оказалась более удачной. Лодки вытащили на
такую глубину, что людям пришлось идти по пояс в
 воде.

При этом я заметил как на весла начинает нарастать лед. С трудом поднимая тяжелые весла, гребцы начали
 медленно удаляться от берега.

Но стоило отдалиться метров на пятнадцать, как налетел новый порыв и отбросил нас обратно, прямо к лагерю, к тому месту, где мы вчера высаживались.

— Нам нужны длинные шесты, без них нам не вырваться, — крикнул я Семягину

Тот кивнул в ответ, что понял. Я хотел встать и отправиться на берег за поиском подходящих деревьев, но Семягин жестом остановил меня и сам лихо соскочил на берег.

Он вернулся через полчаса с двумя трехметровыми свежесрубленными шестами. Один он передал на нашу лодку, другой оставил на своей.

С шестами дело пошло поживее. Люди стоящие на корме, отталкивались от илистого дна и очень помогали гребцам в борьбе с ветром.

Минут через двадцать пять мы смогли тоже выйти на середину реки, как это до нас сделал экипаж третьей лодки. Тот кто стоял на корме посетовал на то, что я не предложил идею с шестами пораньше.

— Илюха, вот если бы ты сразу…

— Хорошая мысля — приходит опосля. Не вздумай его выбрасывать, — предупредил я кормового, крутящего в руках шест с обледенелым концом.

— На кой он нам теперь?

— Еще ничего не кончилось, ветер может усилиться.

Словно слыша мои слова, Семягин поднял большой палец вверх, а я продолжил:

— Если ветер снова отбросит нас, то мы сможем двигаться с шестом по мелководью вдоль берега. А кто знает, есть ли ниже по течению подходящий лес. Ну-ка, давай-ка отдохни, браток. Что-то я стал замерзать. Согреться хочу.

Я посмотрел на кровоточащие раны на ладонях гребца и стал меняться с ним местами. Я действительно хотел согреться за счет движения и принялся грести тяжелыми веслами.

— Если бы не ветер, я бы тебя на Северный полюс бы доставил, — оправдывался гребец, с радостью уступая мне место.

Лодка Семягина следовала за нами. Время от времени, я доставал весла из воды и сбивал с них замерзающий лед.

Течение в середине реки немного усилилось, увлекало за собой лодки и помогало меньше обращать внимания на ветер.

Я помнил про то, что нельзя давать телу вспотеть и выбрал такой темп, который с одной стороны позволял не мерзнуть, а с другой не потеть и расходовать минимум сил,

Бедолаги, сходившие в воду, лежали продрогшие на дне лодки, укрытые одеялами.

Сейчас нельзя менять одежду. Переодеваться в таком небольшом тесном пространстве очень затруднительно и опасно.

Холод, мокрая ткань прилипает к телу. Можно кого-то ненароком столкнуть или перевернуть лодку.

Поймав течение, я на короткое время перестал грести, сбил лед с весел, положил их в лодку и раскрыл горловину своего рюкзака лежащего у меня прямо в ногах.

Я достал свое одеяло и не тронутую флягу, укрыл лежащего на дне и протянул ему спирт. Его трясло от холода настолько сильно, что он не сумел протянуть руку.

Я посмотрел на его синеющие губы, и поддерживая его под голову, дал отпить несколько больших глотков.

Он с благодарностью посмотрел на меня.

Мы уже прошли по реке километра два. Оставался последний, третий. В этом месте река впадала в озеро, на котором нас по графику должен был встречать катер.

Хоть ветер немного стих, грести было очень тяжело. Последние триста метров давались через «не могу». Мне нельзя показывать слабость.

Поэтому я заставил себя улыбаться и подбадривать экипаж своей лодки. Я стал думать об Алене. Откуда появились силы я не знаю, но почувствовав прилив энергии, я заработал веслами интенсивнее.

Через некоторое время мы обогнали третью лодку и вошли в озеро первыми.

Человек, сидящий на корме нашей лодки, привстал вглядываясь в гладь водоема. Он матюкнулся и с досадой выдал:

— Приплыли… Нет катера!

Человек, сидящий на корме, привстал вглядываясь в гладь водоема. Он матюгнулся и с досадой выдал.

— Приплыли… Нет катера!

— Что значит нет катера? — начали возмущаться остальные.

Течения на озере уже не было, и гребец на второй лодке развернул суденышко боком, чтобы самому убедиться в сказанном.

Человек на носу нашей лодки дал очень нелестное определение матросам и капитану не пришедшего катера, за которое в грядущей толерантной Европе и в целом на Западе его бы осудили за неуважительное отношение к меньшинствам.

Это прозвучало с таким искренним чувством обиды и досады, что я не смог сдержаться и расхохотался.

— Петрович, — обратился я к тому, кто обзывал экипаж катера, — да не переживай ты так. Придут. Куда они денутся?

— Придут, они… — проворчал Петрович, — Где они⁈ Зима быстрее них придет. А северная зима мне остонадоела, ити ее мать! Я может человек южный, рожденный для того, чтобы в теплом климате Сочи или Крыму лежать на пляже, пить вино и пузо греть!