— Удушил, говоришь? А ты сам своими глазами это видел?

— Я может быть и не видел, но зато, видел его племянник. Вы видели как себя вёл Муса там на месте у пещеры? Любому понятно, что он боялся подойти, потому что видел, как этих двоих укокошили!

— Значит ты не видел, как погибли те двое беглых заключённых, так?

— Так.Но что это меняет?

— Илья, это многое меняет. Давай, будем с тобой оперировать фактами. Начнём с листков гибаряна: ты нашёл их у султыга или Мусы в одежде или в рюкзаке?

Я промолчал

— Нет? Значит, мы с тобой не можем утверждать, что листки украли именно Ямазовы. Так?

Я немного подумал и кивнул головой в знак согласия

— Бумаг мы не нашли, доказать что листы из журнала однозначно украли Ямазовы мы не можем, но ведь нет доказательств и обратного. Листы из дневника Гибаряна украдены. И это факт.

— Вопрос, кто мог сделать и кому это выгодно?

— Зачем искать, если я сидел в яме, а он мне сам в этом признался. Ямазов похитил бумаги.

— Ты прав. Но это мы с тобой знаем, а собрание нет. Повторю. Без листов, найденных в их вещах или у них в одежде все наши обвинения в адрес Ямазова бездоказательны. Если на то пошло, то надо обвинять всех. Меня, тебя, Выквана, спасателей.

— То есть, вы считаете, что они не виновны?

— Я так не сказал. Я согласен с тобой в том, что парень вёл себя очень странно на горе. Но я тебе предлагаю подумать вот о чём: а что, если они вместе с пришли к пещере тогда, когда эти двое уже были мертвы? Такое может быть?

— Допустим может.

— А чисто теоретически парень мог испугаться, если они увидели, как этих бедолаг убивает кто-то другой? — он сделал паузу, — понимаешь? Они пришли увидели, как тех душат и ушли. Теоретически, а?

— Теоретически может. Почему Ямазов не сказал нам?

— Я не знаю. Но каким-то причинам Султыг решил об этом не рассказывать и запретил говорить об этом своему племяннику. Например, если убийца угрожал убить Мусу.

Да Такой вариант действительно мог произойти. Но пока мне было совершенно непонятно у кого ещё есть мотив, и главное возможности осуществить те убийства.

— Я уже об этом думал. Тогда убийца был все это время среди нас?

— Необязательно. Но и не исключено. Я это говорю потому что не все так однозначно. Кроме тех двоих, мы ещё потеряли Витю, но, скорее всего, там действительно был несчастный случай.

— Или Витя его узнал?

— Да не похоже. Потом, когда эта беда случилась с Витей, Ямазовы были далеко.

— Ну хорошо, вы их все выгораживаете, а как же затвор от ружья гибаряна, который мне явно подкинули?

— Илья, я думаю так. Ямазовы видели, кто убил тех двоих. За молчание потребовали бумаги. Дождались, получил первый лист. Потом выкрали остальные и свалили. Убийца потребовал молчания, в случае раскрытия он пригрозил убить Мусу. Это была еще одна причина свалить. Убийце золото вообще не интересно. Он же мог тебе и затвор подкинуть. Что скажешь?

— Выходит, это кто-то из спасателей?

— Ну не Гибарян же на своей сломанной ноге скакал,по горам и душил зэков. Вариантов три: Ямазовы, кто-то из спасателей, кто-то третий посторонний,который как привидение следовал за нами, а мы его не замечали.

Если положить руку на сердце выходило, что все мои обвинения основаны либо на словах Ямазова, либо на косвенных предположениях. Мог ли Гунько быть подкупленным Ямазовым? Не пытается ли сейчас Николай Прокофьевич вывести Султыга из-под удара.

Словно протав мои мысли мой собеседник прервал молчание:

— Вообще в этом деле всё очень странно выглядит. Ну давай вернёмся к началу. Лично у тебя есть претензии к Ямазовым?

— Говорите прямо.

— Листы с твоих слов утонули. Султыг еще месяца три не сможет ходить. До месторождений он не доберется. Считай ты свою миссию выполнил. Не дай уйти золоту налево. Если на собрании мы исключим их активное участие и скажем, что пошли, нашли трупы потом вышли на Гибаряна и просто вернулись, то сможем спокойно по-человечески разобраться со всем этим по приезду Куницына. Зеки похитили Гибаряна после того, как ты ушел за помощью. Те не выдержали суровых условий погибли. Мы наши Гибаряна, дневник утопили в болоте по неосторожности.

— Что вы хотели по-второму вопросу?

Все таки Гунько был глуп. Или делал вид, что глуп. Я ведь не забыл, что мы изменили маршрут с подачи Ямазова. Но пока помолчу.

— Дай мне хоть что-нибудь. Какие-то координаты, ориентиры названия, связанные с месторождениями.

Костя Гибарян молоток. Сталь. Не дал себя прогнуть и молчал, как я его и просил.

— Не помню ничего. А это зачем?

— Ну поговори с Костей, он же память не терял!

— А это зачем?

— Если ты опять скажешь, что все забыл на собрании, то тебя просто напросто отстранят от работы, до окончательных результатов комиссии. Я ничего не смогу с этим поделать.

Хитрый жук, хочется тебе все-таки подсидеть Куницына. А он тебе доверяет. Гунько не был бы собой, если бы не попробовал меня так мелко шантажировать

— Вы за меня не беспокойтесь, если что, я в промывальщики пойду.

— Да не возьмут тебя никуда в золотодобычу, как ты не понимаешь?

— Работы в Поселке хватает. Найду что-нибудь.

— Ну, как знаешь. Мы по Ямазовым договорились?

— Договорились. Пока не приедет Куницын.

— Собрание в 18–30 в актовом зале. Приходи пораньше. Не опаздывай.

До вечера у меня в планах было два дела. Я собирался навестить Алену и Костю, который лежал в палате в «больничке».

Как только я прибыл в Поселок я позвонил из таксофона в поликлинику. Выяснилось, что у Алены сегодня был выходной. Поинтересовавшись состоянием здоровья Гибаряна я уточнил ее домашний номер у дежурной

— Девушка, а нее есть дома телефон? Можно мне ее домашний номер телефона?

Мне ответили, что не уполномочены отвечать на подобные вопросы.

— Но то ее пациент. Я только вернулся из экспедиции. Она настоятельно просила, чтобы позвонил ей сразу по прибытию. Может вы наберете ей домой и спросите позволения передать номер?

— Как вас зовут?

— Не помню. Скажите ей этот тот, кто из-за нее потерял память. Шучу, Бурцев Илья. Я перезвоню, через пять минут. Кстати, когда можно навестить Константина Гибаряна?

Через несколько минут у меня был ее домашний номер. Алена жила в отдельной квартире в доме, где расселили руководство Поселка и учреждений.

— Привет, — услышал я в трубке ее голос и улыбнулся. Он заставлял замирать сердце, — Бурцев, что молчишь? Алло?

— Соскучился, хочу чтобы ты все время говорила. А я слушал.

— Дурак, лучше меня увидеть

— Выезжать?

— Нет, у нас сегодня днем театральном кружке репетиция в клубе. Приезжай через три часа.

— Самодеятельность?

— Самодеятельность — это лечить амнезию рискованными походами за вашим золотом. А у нас театр. Мы спектакль готовим.

— Да? Какой?

— Мы ставим «Машеньку», у нас там как раз роль «Моти», вакантна? Не хочешь себя попробовать?

— Чтобы быть рядом с тобой, готов и «Мотю» и самого «Сатану» играть! Я в универе тоже артистом был — пел в студвесне. Хочешь послушать? Могу про медицину. Если не боишься конкуренции

— Ну давай сбацай, если не боишься, разочаровать своего лечащего врача

— Мы поедем, мы помчимся в венерический диспансер, и отчаянно ворвемся прямо к главному врачу…

— Всё-всё хватит, — мне удалось ее рассмешить, — я знаю эту песню. Дуралей ты, жду тебя в клубе. Мы ставим «Машеньку»

— У тебя ужасная жизнь. Ты отдыхаешь, там же где и работаешь. Так нельзя. Я тебя как-нибудь в тундру увезу.

— Смотри, «увозилку» не надорви. Поздравляю тебе со спасением своего боевого товарища, — она снова посмеялась, — тут весь Поселок о вас говорит. Говорят, что вы нашли Сезам — пещеру АлиБабы.

— И не одну!

— Ой, сама скромность. Так вот, насчет поездки в тундуру и вообще, у меня условие…

— Слушаюсь и повинуюсь…

— Я ни слова не хочу слышать о золоте, все вокруг только о нем и говорят.