Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Однако, надо что-то отвечать, не стоять столбом. Старушка пристально вглядывалась в меня своими мутными глазами, и я на мгновение испугалась: а что, если она поймёт, что я это вовсе не я? Ведь знахари древности были своего рода психологами, не одними же травами они лечили людей, за годы практики научившись видеть других насквозь.

- Тетушка Мэгги! – я постаралась придать своему голосу оттенок полного спокойствия и не выдавать своих мыслей. – Батюшка предупреждал, что вы зайдете. Рассказал, что вы часами сидели у моей постели, выхаживали, как могли! Чем нам вас отблагодарить? Может, отец что-то сможет сделать для вас? Я пока сама ещё очень слаба… И я, кажется, потеряла память. Как очнулась, с трудом узнала отца, о своем прошлом тоже толком ничего не помню.

Старушка прошла к столу и присела на лавку, та даже не скрипнула под её хрупким, как у воробушка, тельцем. Часто-часто закивала, тяжело вздыхая.

- Да, доченька, я в самый первый день твоей хвори говорила Джону: как бы рассудка ей не утратить. Случалось такое и раньше, ох, сколько я больных-то на своем веку выходила. Но Господь милостив, авось поправишься, и разум вернётся. Я вот тебе снадобий всяких принесла, да харчей малость. Небось, и не ела ещё, а тебе сейчас надо подкрепиться, добрая пища - лекарство для хворающей.

После её слов я действительно почувствовала волчий аппетит. И вправду, у меня маковой росинки не было во рту после того, как я здесь очутилась. Вода из кадушки не считается. А вот интересно, смогу ли я вообще есть здешнюю пищу? Что за варево принесла мне эта старая женщина? Я с опаской стала наблюдать за гостьей.

Старушка откинула холст с корзины и стала выставлять на стол глиняные горшочки и мисочки.

- Садись, девонька, разговейся после нежданного поста, - Мэгги кивнула на лавку напротив.

Опасения мои оказались напрасными. Никакой брезгливости её стряпня на вид не вызывала. В одном из горшочков оказался ароматный куриный бульон, довольно горячий. На куске холста гостья разложила ржаной хлеб и домашний сыр. На вкус он напомнил мне любимый мной в прошлом сулугуни. Из козьего молока, немного терпкий, тающий во рту. М-м, вкуснотища!

Я жадно набросилась на угощение, забыв поблагодарить добрую женщину за гостинцы и заботу.

Старушка смотрела, как я наспех утоляю голод, и, судя по ее лицу, искренне радовалась за меня. Интересно, почему же она так добра к нашей семье? Или она всем так помогает? Надо бы потихоньку расспросить…

- Тётушка Мэгги! – обратилась я к ней, утолив первый голод. – А сколько же больных вы выходили на своем веку?

- Ох, девочка… -- старушка глубоко вздохнула и на минуту задумалась. – Да разве ж их всех упомнишь? Десятками, сотнями проходили через мои руки. И на свет я скольких приняла, сколько родов видела, сколько невинных младенцев, уже мертвенькими, на свет выходящих…До хоть бы твою матушку взять, покойную Мэри. Ведь пятерых после тебя схоронила, да всё грудничков. Одна ты у отца осталась, души он в тебе не чает. Сколько пытались его сосватать с той поры, как вдовцом остался… И таких степенных невест предлагали, честных вдовушек, хозяйственных, и с приданым. Нет, говорит, не введу я в дом мачеху для доченьки! Повезло тебе с родителем, что уж говорить…И дом-то у вас полная чаша, во всем нашем приходе мало где такие справные хозяйства отыщешь. И, зря не скажу, нет второго такого отца, как твой, во всей округе! Все наши мужики то норовят, чуть грош в кармане звякнет, в таверну побежать, бражничать, а Джон, он отродясь хмельного в рот не брал – всё тебе приданое копит. А ты вот, как на грех, в реке чуть не утопла, напугала нас до смерти. Видела Джона, как сидит он у твоей кровати, молитвы шепчет, а сам глядит вокруг, как полоумный. Хвала небесам, хоть рассудок не утратил! Одна надежда у него теперь – дожить до твоей свадебки! Если его прежде самого не сживут со свету…

- Кто? Кто сживёт? – напряглась я от последней фразы. Судьба кузнеца теперь была мне не безразлична, ведь отныне он единственный близкий мне человек!

- Да не девичье это дело, в дела родителя-то лезть! Скажу одно: завистников у него много, и врагов. И мастерству завидуют другие ремесленники, да вот еще отец Стефан, будь он неладен, изжить норовит. Не ладят они друг с другом, словно чёрная кошка меж них пробежала…

- Тётушка Мэгги! Ты прости за такой вопрос… - я немного замялась. – А вот отец Стефан… И другие… Говорят, что ты ведьма. Почему так?

Старушку мой вопрос нисколько не обидел, наоборот, неожиданно рассмешил. Она захихикала, потом шутливо замахала на меня руками.

- Ведьма, миленькая, как не ведьма? Вся уж мохом поросла от старости. А ведь в народе-то издавна говорят: любая старая баба – та же ведьма. Вот доживешь до моих лет, сама поймёшь. Ну, а ежели без смеха… Не больно-то некоторые любят тех, кто их чем-то разумнее да прозорливее. Я и грамоте, и счёту обучена, иной у меня на мир взгляд. Сами к таким бегут за помощью, да тут же их и поносят за глаза. А падре наш Стефан на меня злится, аж желчью исходит, но не тронет, это будь покойна. Он, между нами, до смерти колдовства да сглазу боится, хотя пастве проповедует, что власть божия сильнее любого волшебства. Опаску имеет, что тронь меня – так черти да другие нечистые духи, мои якобы помощники, его в отместку в преисподнюю ввергнут! Суетно это для духовного-то лица, ну, да не нам судить его, кто ж без греха…

Её слова позабавили, я всё-таки угадала, – Мэгги оказалась проницательной старушкой.

- Ох, Лира, девочка моя, я-то, старая, всё болтаю да болтаю, да и ты егоза такая, всё расспрашиваешь. А мне бы уж пора к другой болящей. Мельникова-то жена уж неделю после родильной горячки отойти не может, пользую я её, как могу. Жаль, если отойдёт – ребятишек-то у них мал мала меньше, а доходов – кот наплакал, неурожай сделал своё тёмное дело. Эх, неспроста говорят: у богатого – телята, а у бедного – ребята... Так что надо поспешать, обещалась я ей. Ты вот поди сюда, глянь, что я тебе оставлю для лечения-то. Гляди да запоминай.

Знахарка порылась в своей корзине и вытащила какие-то глиняные горшочки и холстяные мешочки. Неторопливо перебирая их, поучала меня.

- Это, Лира, мазь на барсучьем жиру, ссадины свои да шишку смазывай поутру да на ночь – скорее заживёт. Вот здесь – трава святой Марии Магдалины, болящему сил придает да скорби забирает. Настаивай на пару и перед сном пей по кружечке. Это вот – богородская мурава, её лучше в молоко горячее щепоть кинуть, не более, и перед трапезой пить натощак каждое утро – все боли в теле как рукой снимет. А вот этот корень непростой, его адамовой головой кличут. Зашей его в свою исподнюю рубаху, да носи неделю, не сымая. И раны заживит, и от беды оградит. Запомнила? Ну, с богом, милочка, побреду я…Отцу-то кланяйся, как вернётся.

Старушка бережно сняла с себя сонного кота, который пристроился к ней на колени, пока мы беседовали. Прихватив свою опустевшую корзину, она побрела к выходу.

- Тётушка Мэгги, спасибо вам за всё! Приходите чаще, - едва успела я крикнуть ей вслед, и дверь за гостьей со скрипом захлопнулась.

«Надо бы петли смазать», - мелькнула мысль в голове. Я улыбнулась. Похоже, что начала ощущать себя хозяйкой нового жилища.

Остаток дня ходила по хибаре, подробно изучая содержимое. Ненадолго вышла во двор, оглядела хозяйственные постройки. Зашла в пустую конюшню, заметила под её крышей гнездо ласточки. Долго бродить не пришлось, опять накатила волна слабости - шишка всё ещё давала о себе знать пульсирующей болью. Я вернулась в свою комнатку, прилегла и сама не заметила, как забылась в дремоте.

Уже стемнело, когда меня разбудили скрип колес во дворе и ржанье лошади. «Отец приехал!» - удивительно, но я была искренне рада грядущей с ним встрече.

Я не ошиблась. Спустя некоторое время в дом вошёл кузнец. Но он был не один.

Глава 5

- Заходи, располагайся, а я дочку проведаю. - Голос отца мне показался чем-то расстроенным. Я услышала, как он почти на цыпочках подошел к моей каморке и осторожно отодвинул занавеску.

7
{"b":"904336","o":1}