Тем и хуже. Он либо «спал» и работал в пороговых пространствах. Либо же спал – и видел тягучие кошмары. Осознавание внутри таких кошмаров помогало не очень сильно. Всё вырывалось ведь из подсознания.

А на фоне постоянного недосыпа эмоциональная нестабильность лишь усиливалась.

Подумать только. Сновидец с недосыпом! Услышь он это лет десять назад – не поверил бы ушам. Но так оно и бывает…

Сташкевич вышел из Штаба. И отправился к автобусной остановке. Автомобили он презирал. Выражал протест обществу, которое навязывало автомобиль, как признак статусности. Сновидцам платили изрядно, и всё же Сташкевич ездил на автобусах. И жил в обычной серой панельке.

Бывшая от него ушла именно поэтому. Нет автомобиля. Нет нормальной квартиры. На чём возить ребёнка в садик? На автобусе заразу цеплять? А где этого ребёнка потом воспитывать? На съёмной хате?

Нечего взять – значит «прощай».

Она не знала, кем работает Сташкевич. Не знала, что денег у него водилось порядочно. А тот не афишировал – ему не хотелось, чтобы с ним были из-за бабла. Пусть и красавица.

Это было не так-то и легко!...

А ещё бывшая говорила, что он «шиз». Как модно нынче обзывать тех, кто не вписывался в картину привычного мира. Тех, чей пытливый ум обладал огромной степенью внутренней независимости. Тех, у кого разум и воля преобладали над животной натурой.

Но можно ли винить «автоматов» за то, что они «автоматы»? Лишь считающие себя разумными существами, ещё и зарекающиеся о свободе собственной воли… Бывшая реализовывала свои животные программы – не более того. И правильно делала, считал Сташкевич, он её не осуждал.

А «шиз»… Звучало как-то колко. Называли так почему? Из зависти? Нет, скорее из-за боязни. «Шизов» никто не понимает. Они излучают непредсказуемую и потому угрожающую чужеродность. При этом всём «шизы» понимают «нормальных» замечательно. Ибо им всё-же не чужды человеческие желания. «Шизы» просто видят суть этих самых желаний, что позволяет воспарить над ними. И жизнь их наполнена разумностью, рациональностью и постоянным разоблачением обманчивой природы реальности…

Прогулки к автобусной остановке – всегда были полны размышлений. Особенно в такие прекрасные весенние и солнечные деньки, когда вот-вот начинает зеленеть трава.

В переулке через гаражи ветви небольших деревьев, растущих у забора из профлиста, уже покрывались почками. И это радовало, вселяло некое предвкушение чего-то прекрасного, новые мечтания зарождались на расцветающей душе. И облака в чистом синем небе…

А потом в шею сзади что-то сильно ударило. Очень больно. Ноги подкосились. Заколотилось сердце, захлёбываясь.

Когда Сташкевич раскрыл глаза – он лежал в том же переулке на асфальте. А над ним копошился мужчина в балаклаве.

Прошло немного времени, лишь несколько секунд.

Руки и ноги почему-то не слушались. Тело сковала невообразимая слабость. Мышцы будто отключились. Сташкевич не мог ни убежать, ни, тем более, дать отпор.

Незнакомец заковал сновидца в наручники, не проронив и слова.

Даже кричать о помощи не получилось. Тело сделалось ватным.

Всё случилось очень быстро.

Сташкевич почувствовал, как на лицо что-то налепили. И сознание устремилось куда-то очень и очень далеко, затем растворившись в черноте… Сохранить осознанность было невозможно – это не обычное засыпание, а тяжёлое безмыслие. Чернота.

Почти что конец всего.

Посреди океана пустоты Сташкевич на мгновение всё-таки сумел вернуть себе осознание. Он даже попытался прыгнуть в пороговые пространства. Ему это ненадолго удалось – он набросился, почему-то, на Олега, на командира штурмгруппы. Потому что тот оказался ближе остальных… Но тот его не услышал. Слишком ослабели способности... Сташкевич утонул в черноте. Снова.

Во рту пересохло. Это было первое ощущение, появившееся посреди черноты. Потом Сташкевич вспомнил себя. Вспомнил последнее, что видел. Глаза будто разлиплись. Несколько секунд пространство вокруг было мутным, как запотевшее стекло.

Затем стали прорисовываться очертания тёмной комнаты в свете керосиновой лампы, стоявшей на ржавой бочке. Сырость. Прохлада. Тело дрожало от холода. Очень холодно. Бетонные стены. Похоже на подвал. Да. Точно. Подвал.

И хрипящий Хамидулла. С пеной из рта.

Незнакомец в балаклаве обернулся.

-- О, -- сказал он. – Ещё один оклемался. С добрым утром!… Тебя я особенно помню. Ты стоял впереди всех…

Незнакомец вынул шприц из вены на руке перепуганного Хамидуллы. И вскоре Хамидуллу затрясло ещё сильнее. Он шумно задышал, блеванул оранжевой жижей с комочками. На лбу его выступил пот.

Сташкевич пытался говорить. Но речь путалась. Он спотыкался о собственные слова. И получалась несуразица.

-- Заткнись, -- посоветовал ему незнакомец, заправляя тот же самый шприц каким-то веществом из ампулы. – Сейчас и тебе доза достанется, не переживай.

Сташкевич задёргался. Однако ноги были крепко перевязаны. Руки – за спиной в наручниках. Никак не вывернуться, чёрт подери…

Тут же в поле зрения попались и Ваня с Артуром – их менее опытные напарники. Эти ребята ещё не очнулись.

Незнакомец сделал укол. И тогда у Сташкевича забилось сердце от ужаса. Туман растворился, сознание прояснилось. Но ненадолго – не прошло и минуты, как сознание взвинтилось до самых своих пределов. Ворох мыслей. Паника. Страх. Кто он? Кто этот незнакомец? Где они все? Зачем их похитили? Их станут убивать? Им всем сейчас придёт конец? Почему это происходит именно с ним? Почему?

ПОЧЕМУ?!..

-- Где мы?!... – задыхался Сташкевич от ужаса.

-- Там, где вас не найдут, -- сказал незнакомец. – Ну что? Не узнаёшь меня? Твой друг вот узнал. Почти сразу. У него память хорошая. Попытался в душу ко мне проникнуть, там что-то и увидел. А ты, видно, послабже будешь. Даже не попытался меня задеть, пока мог.

Сташкевич опомнился. Точно! Но сосредоточиться теперь не получалось. Никак.

-- Что? Не получается? Под этим препаратом ты ничего не сможешь, -- сказал незнакомец.

-- Кто ты?! Что тебе нужно от нас?!

Незнакомец кровожадно ухмыльнулся.

-- Мне от вас нужны страдания. Жуткие страдания. Я хочу, чтобы вы сошли с ума. Вы не переживёте мои пытки. Но сразу умереть я вам не дам!

Незнакомец упивался собственной злобой. Наслаждался судорогами Хамидуллы и ужасом в глазах Сташкевича.

-- Вы должны очень сильно пожалеть. О том, что убили любовь всей моей жизни. Мою Алину. Там. В лиминальных пространствах. У люка «номер сорок шесть».

Сташкевича осенило. Он вспомнил о двух преступниках, использовавших Закулисье, чтобы грабить людей, проникая к ним во сны и изводя кошмарами, вынуждая переводить деньги на криптокошельки. Они залезли в голову даже к Варшавскому, многое выведав. Тогда их отдел забил тревогу. И команда Сташкевича устроила засаду на опасных для общества преступников. Как раз в тот момент, когда те едва ли не освободили Короля Падали из «люка номер сорок шесть». Они поймали их в «ловушку Мёбиуса» и смогли убить только некую девушку. Парень же, используя очень странную технику, вырвался из ловушки. И сбежал.

Тело девушки нашли и изъяли. Установили её личность и пытались через неё выйти на парня, но тот всё очень ловко за собой прибрал. Поразительно тщательно. И в пороговых пространствах он больше не появлялся… А теперь он…

-- Ты… -- сказал Сташкевич. – Ничего личного! Но вы тогда чуть ли не освободили такую тварь, что весь мир оказался бы в опасности! И половина сновидцев погибла бы…

Незнакомец ударил Сташкевича в челюсть.

-- Заткнись! Заткнись! Кусок дерьма! – заревел он в ярости. Он принялся избивать Сташкевича, осыпая ударами. И потом затравленный сновидец плевался кровью и скулил.