— Ветер тяжёлый, книзу гнетёт… — проворчал седой здоровяк и поудобнее устроился в развилке мощной ветви на высоте пятнадцатиэтажного дома. — Чую, тут мальчишка, недалече. Но кто-то мощный ветер держит, не даёт мне ухватиться.

Он потёр рукой лицо и скривился. Закрыл глаза и замер, глубоко вдыхая.

Аловолосая, сидя на соседней ветви, нервно ерзала и болтала ногами. Вертела головой, щурилась в прорехи зелени. Иногда вскакивала, бежала по ветви пока та не начинала крениться под весом девицы и внимательно осматривала окрестности. Возвращалась к напарнику, искала новую точку наблюдения.

— Прекрати! — рявкнул седой. — Сбиваешь.

— Да толку-то, который день ветер нюхаешь?! Пацан где?

— Говорю же, ветер мёртвый. А сегодня вообще на вкус как монета фальшивая, свинцовая.

— Ещё день, — буркнула смурная девица, — и нам дома не золотом заплатят, а свинцом.

И сделала руку пистолетиком.

Здоровяк промолчал. Дышал так глубоко, что аж рубаха на груди трещала. Руки, которыми держался за ветви, побелели.

Далеко, и потому глухо, бухнуло и зарокотало. Донёсся тяжкий гул, а позже пришла и воздушная волна, встряхнувшая крону.

— Нет! Не могу! — выдохнул назвавшийся Путятой и расслабился; седая борода потемнела от пота. — Сильная тварь в той стороне, — он ткнул рукой. — Огромная какая. И ещё там что-то, не пойму, мошкара что ли? Зудит и зудит.

Помолчали.

Даже Куней в кои-то веки угнездилась на ветвях. Но долго не выдержала.

— Что делать будем? — вскочила рыжая. — Так, ты вчера стекляшками хвастался. Давай! — И требовательно протянула руку.

Напарник, ворча, начал рыться в своём мешке. Вытащил старенький театральный бинокль и протянул девице.

— Это что? — возмутилась та. — На кой мне этот мусор!

— У тебя глаза молодые, — устало отбрехнулся седобродый. — А другого бинокля нет.

— Бино-о-окль?! — возмущенно завопила рыжая, потрясая дешёвой поделкой с инвентарным номерком на корпусе. — Это? Ты зачем театр ограбил?

— Там было интересно, — буркнул седой. — Представляешь, они до сих пор…

— Запомни! Для грабежа существуют магазины. Ма-га-зи-ны! Лавки, на худой случай. Эти, как их, ломбёрды. Театр, он для души. Да что это я, откуда у тебя душа? — не забыла брызнуть ядом рыжая.

— Не забывайся, Младшая… будто у тебя есть. И для души я и сходил. Заодно и прихватил, что в руку само прыгнуло.

— Не мог найти обычный магазин?!

— Да поди найди, город-то незнаемый, — с досадой ответил седой. — А лицедеи, вот они, на холме выстроились, видны издалека. Ноги сами завели.

От возмущения рыжая только фыркала и молча бегала по ветвям. Но вскоре успокоилась.

— Так, а давай-ка ты мне линзу сделаешь.

— Воздушную? — приподнял бровь здоровяк. — Ты ж не сможешь…

— Как-нибудь управлюсь. Тренировалась я, — неохотно призналась Куней.

— Ну, смотри. — Седой медленно сдвинул ладони, меж ними тихо хлопнуло и в воздухе повисло нечто, напоминающее стеклянную тарелку из радужного стекла.

Сунув бинокль в нагрудный карман, Куней осторожно ухватилась пальцами за край тарелки, потянула. Но пальцы прошли сквозь стекло, по тому лишь пробежали разводы. Тихонько ругнувшись, девица потерла ладони, размяла пальцы и, выдохнув, попыталась обхватить радужную чечевицу обеими руками.

Та выскользнула.

Уловив слегка насмешливый взгляд напарника, густо покраснела, потерла ладони энергичнее и дунула на них. Поначалу простой тёплый воздух из её рта вдруг засветился раскалённой горелкой и ладони засияли. Попавшие под огненное дыхание листья пожухли. Досталось и седому, он вскочил, потирая обожжённую руку, которой укрылся от жаркого выдоха товарки.

Но промолчал, ибо дело у Куней с места сдвинулось.

Сдвинулась и тарелка.

Придерживая её слегка светящейся рукой, другой достала бинокль и принялась примащивать одно к другому. Металл тёк под пальцами. Пластик вскипал. Линза недовольно дергалась и шла перламутровыми волнами.

Но вскоре техномагический артефакт был готов. Висел в воздухе и блестел радугой.

Куней облегченно вздохнула и потёрла потускневшие ладони.

— Чудно, — протянул седой и задумался. — Давно за златом купно не ходили. Знатным трюкам выучилась. Может сей заказ закончим и ватагу соберём? Погуляем от души за кругляком?

— Ты ещё руку и сердце предложи, — отмахнулась Куней, разглядывая воздушную тарелку в окружении бахромы металла и пластика.

— Молода ты, — не подумавши брякнул её напарник. И попытался исправиться: — До появления третьего хвоста у вас в заднице детство кипит, на глупости подбивает.

— Все у меня отлично с хвостами, не шурши, — недовольно буркнула огневолосая. — Ты не языком трепи, а пацана ищи.

— Глаз я тебе сделал, — седой ткнул в линзу, — а нюхом пока не могу. Тяжко, воздух из рук рвётся.

Куней молча ухватила бинокль и повела его за собой. Сляпанный на скорую руку артефакт скользил по воздуху, будто ничего не веся, но движению сопротивлялся. Красноволосая нашла подходящее место на ветке, глубоко вздохнула и длинно выдохнула, проведя раскаленным выхлопом вкруг себя, сшибая листву. Та жухла и опадала. В зелёной стене появилась брешь.

— Там чуял? — она не глядя указала примерное направление.

— Ага, — не особо уверенно ответил седой.

Развернув в нужную сторону бинокль, Куней прильнула к нему лицом. Медленно поворачивала, опускала, сдвигала, и тихонечко шипела под нос, бормотала невнятное, нервно переступала босыми ногами по коре дерева.

Несколько раз вдалеке глухо бухало и рокотало, и каждый раз налетал сильный порыв ветра. Серая дымка, так мешавшая наблюдениям ещё недавно, постепенно рассеивалась.

— Ого! — воскликнула девица, углядев свисающие из низких облаков хвосты.

— Что?

— Да, Средний… — протянула Куней, — тебе такие не по силам.

Седой отодвинул девицу, припал к биноклю.

Отшатнулся. Выругался.

— Придётся ждать. Пока тварюга не улетит, я бесполезен. Тут Погонщик нужен, да и то… — задумался здоровяк и вернулся на насиженное место.

Аловласая молча кивнула и приникла к артефакту.

В тяжёлом молчании прошло изрядно времени. Но вот Куней вскрикнула и яростно задергала непослушный артефакт, пытаясь поймать в линзу промелькнувшую вдалеке фигурку человека.

— Вон! Вот он! — азартно завопила, запрыгала на ветке и едва не сверзилась. — Вижу!

— Парнишку-то?

— Да! Сам смотри! — Куней отодвинулась от бинокля.

— Где?!

— Вон там! — ткнула пальцем рыжая. — Он медведя гнал.

— Медведя?! — изумился седой, пытаясь через неуклюжую конструкцию из бинокля и воздушной линзы высмотреть пропажу. — Зачем?

— Откуда ж мне знать, — сбавила голос девица. — Охотится, небось.

— На медведя? Со своей зубочисткой?

— А чего ж? В салочки играют? Ясно, охотится! И шустро так бежал, медведь от него не уйдёт. — Она причмокнула и облизнулась. — Давно не ела медвежатинки.

Седой неверяще мотнул головой и пробормотал:

— А говорили — обычный пацан, щенок беззубый. Заплатили как за простеца… Спускаемся!

Куней отломила засиявшими пальцами бинокль от линзы и с криком бросилась вниз по стволу лесного великана:

— Ю-у-ухей, идёт Куней! Медведь, жди нас!

Егор вопил.

Бежал и кричал.

Захлебывался, пёрхал и снова вопил. Орал. Умолкал на миг, перехватывая на бегу глоток воздуха и опять взрывался криком. Казалось, от крика мир превращался в застывающий кисель. Но ломик, тот невидимый, но ощутимый кусок стали, поселившийся в груди, послушно, раз за разом забрасывал тело Егора ещё на шаг-два дальше.

Ещё.

И ещё.

Шаг — ерунда, мелочь. Но если от него зависит жизнь, это охренительно много. Живой богач тот, у кого есть лишний шаг. Нищий мертвец — кому шага не хватило.

И Егор бежал, напрягая то странное чувство, которое уже дважды приходило ему на помощь. Или трижды? Падая в огненный водоворот, тоже ведь кричал.