— И чего качаете?

— Головой качаю, — разродился птицевоин, зажевав первое слово, так что и неясно, сказал «головой» или «голову». — И тебе советую.

Совет показался обидным и Егор не стал делиться булочками.

Посидел, посмотрел.

Насладился сдобой.

Встал и спросил:

— Я осмотрю дом?

Сова кивнул.

А Егор уже топал к крыльцу. И пошёл направо, оставляя стену по левой руке. Это было семейное, Метелицы всегда ходили направо. Дед, помнится, — не тот, что с бескозыркой, а другой, с юга, — целую теорию вывел.

Мол, предки Егоровы жили в башнях-донжонах с внутренними круговыми лестницами по левую руку, а правая была свободна для боя. Мечом, там, секирой или рогатиной какой сподручнее правой десницей действовать. А уж как хорошо сулицу метать!.. Всей контре кранты!

Правда, когда Егор внимательно рассмотрел теорию, то отверг. Ходить направо, это ж не то же самое, что подниматься спиной вверх по лестнице с сулицей в правой руке? Что-то дед тут недоучёл.

Отец, гад такой, сурово поддакивал фантазиям предка. И северных маринованных грибочков подкладывал к жареной картошечке, желая порадовать и выдумку подбодрить.

Кто сказал «мухоморы»? Не было такого!

Видел Егор эти башни, когда к бабке на Севера съездил. Вся деревня из донжонов-пятистенков с сараями-контрфорсами, хотя большинство с подклетью, а иные в два этажа. Вот почти как в покинутой деревне на полпути из того мира в этот. Только там послабже, на второй этаж не замахивались.

Не приживаются в наших краях донжоны, как есть не приживаются, не северный это фрукт. А избы ничего так растут.

Но здесь выросло совсем другое.

Здоровенное пятиугольное здание из красного кирпича. Одним из углов, дальним от озера, смотрело чётко на юг. Длина стены шагов в семьдесят, не меньше, сложена из крупных плотных кирпичей, куда больше привычных. Пока Егор шёл вдоль стен и внимательно приглядывался — не нашёл ни одного треснувшего или выкрошенного.

Цоколь поднимался метра на полтора от земли, с глухой стеной без единого оконца. А выше — первый и второй этажи, из того же красного кирпича с небольшими полукруглыми окошками под самым потолком, забранные тяжёлыми коваными решётками, вделанными глубоко в толщу стены. Ни распахнуть, не выдернуть.

Стены с небольшим внешним наклоном, внутри же, насколько помнил Егор, наклона не было. То есть на уровне земли толщина больше. Но и верхние этажи впечатляли солидностью и мощью, не меньше метра кладки.

Всё это что-то сильно напоминало из жизни другого мира, но сформулировать Егор так и не мог. Мысли вертелись, но вспомнить не получалось. Но точно, усадьба Моржей — крепость не из худших. Разве что легкомысленная деревянная веранда перед входом выбивалась из общего стиля, хотя наверняка причина тому была.

Ну и в восточной стене проделали широкие ворота, закрытые тяжелыми откатными воротами, и ещё дверка поменьше виднелась. К воротам вёл бетонированный пандус с невысоко выпирающими отбойниками, так что внутри скорее всего гараж или склад чего-то крупногабаритного. Судя по виду новой кладки и не успевшей потемнеть бетонной балке над проёмом, реконструкцию провели не так и давно, может лет десять-пятнадцать назад.

Но главное в доме — башня.

Егор уже побывал внутри и кое-то увидел, отчего сейчас в ознобе вздрогнул.

При взгляде же снаружи становилось понятно, что башню возвели позже основного здания и совсем другие строители. Очень тёмная, даже на ярком солнце, громада из гномского малахита вздымалась на три высоких этажа над крышей кирпичного строения и венчалась острой крышей, крытой позеленевшей от времени медью.

И, что особенно удивительно, башня накрывала дом как пятипалая рука великана. Растопыренные малахитовые пальцы обхватывали тёмно-рыжие стены со всех пяти углов. Кирпичные углы здания глубоко срезали, а вместо кладки втиснули тяжёлые колонны из цельных темных глыб со светлыми прожилками. Так втиснули, что щели не найти, а то и врастили кирпич и камень друг в друга, как в том деревенском храме.

И, вероятно, мощные арки из малахита тянутся от углов через крышу к башне. С земли-то не видно. Вот если бы из внутреннего дворика на крышу подняться и всё-всё там рассмотреть!

Обойдя и оглядев дом, Егор понял, что с главенством башни он ошибся. Та хоть внушала и подавляла, но ещё и дарила чувство надёжности.

А над камнем и кирпичом довлело иное.

Живое.

Низ цоколя оброс пушистым мхом, в ладонь шириной, по стенам цеплялся дикий виноград с мелкими, с детский кулачок, гроздьями. С верхнего этажа башни, закутанного в буйную зелень, свешивались толстые побеги. Выплёскивались из скрытых листьями проёмов и ползли вниз по стенам башни, вились вокруг неё, захлёстывали крышу, переваливали через карниз и опускались тонкими извивами до самой земли.

Араукария трясинная, чёрт знает какой версии.

Вчера-то в ночных сумерках дом выглядел этакой милой, хоть и крупной усадебкой. Вся такая в зелени и плюще многокомнатная лесная избушка, ми-ми-ми. Жильё славных дедушек, милых бабушек и примкнувших к ним розовощёких внучков.

При свете дня пряничный домик обратился брутальным лесным бастионом.

Потрясённый Егор протянул руку к настенным зарослям. Не укусит же?

Тут же на руку легла ладонь охранника и осторожно придержала.

— Мнэ, не советую, — сказал Сова и лупнул круглыми глазами.

И Егор руку убрал.

Может шутят над новичком, но вдруг нет?

А со скамьи у воды обеими руками махала огневолосая. Была она такая светлая, радостная, в жёлтеньком топике и тёмно-бордовой юбке.

Или местных обнесла, или успела сбегать до станции, в небольшой торговый центр. Егор вчера подметил магазин, когда сюда добирались. А лисе-то, поди, бегом минут пятнадцать дотуда. Успела, пока Егор разговоры разговаривал.

— Что у тебя там? Делись! — весело крикнула рыжая и похлопала по доске сиденья.

— Я рядом, — сказал Сова и ушёл в тенёк веранды.

Задумчивый Егор присел рядом с погибелью всего чёрно-белого. Та немедленно отобрала пакет, извлекла последнюю булочку, смачно и с явным удовольствием стрескала. Прижалась к Егору, обняла крепко и развернула к воде. Нежно-нежно, трогая губами щеку и почти целуя, прошептала на ухо яростно:

— А скажи, щеночек, это что за кротский коловрат?!

И незаметно от охранника показала золотистое яичко.

Яйцо саламандры.

Егор выдохнул облегчённо, да так и сказал:

— Яйцо саламандры, а что?

— То самое?

— Ну да.

Обхватив Егор крепче и задрожав, Куней горестно прошептала:

— Мы все умрём. Нас убьют Моржи.

«Изок-месяц, иначе называемый светозаром или разноцветом, выдался жарким и засушливым. Сильно прогневался на людей Дажьбог за ведомые только ему прегрешения. И даже Мокошь не могла унять его ярости.

Великий зной пал на Русь, иссушая посевы, обмеляя реки и саму землю превращая в камень. От жары возгорелись мхи и болота, в дыму гибли птицы, и дымом воняла рыба в озёрах. Скот умирал, не находя пропитания на полях и лугах. Простецы не могли купить хлеба и целыми деревнями выходили на дорогу озоровать разбоем и воровством.

Даже родовитые бояре и осенённые божьим даром клановичи не избегли всеобщего безумства. Все ссорились со всеми, рвались давние узы, ломались незыблемые прежде скрепы и рушились столетние союзы.

Брат встал на брата, отец на детей, а жонки на мужей.

Из дымного болота и горелого бора выполз злодейский аспид, Горь-Топень. Дела разведать, возможности поискать. До поры скрывался в Мещерских топях, но ныне, как и все на Руси, тоже пострадал от гнева Великого божества.

Болота сохли, лишайники и торфяники тлели, урочища пылали, подвластные людишки-болотники голодали и мёрли, а с тем таяла сила Горь-Топеня. И чем слабее становился, тем сильнее ярился и бесновался.

Задумка с хитромудрым эликсиром хоть и являла изрядную хитрость, но скорой силы от него ждать не мыслилось. На годы и десятилетия тайный расчёт, на поколения. Быстрое возвышение опасно и средь богов встречается редко. Слишком легко привлечь внимание Старших и даже Высших. Ежели внимание привлёк, считай, не самовластный бог болотистой лужи ты уже, а сладкая пища одному из вышних.