— Далеко.

Отец в сомнении склонил голову.

— Да не знаю я, — признался Егор. — Может ты не помнишь, но… я тебя почти потерял. А у этих сумасшедших было с собой нужное лекарство.

— У той колоритной парочки? Та девица и здоровяк?

— Да.

— И ты купил.

— Очень дорого, папа.

— Надеюсь, бескозырка с нами? — недоверчиво уточнил старший Метелица.

— А то как же, — Егор устал воевать с расшалившимся отцом. — Семейный артефакт, как-никак. Мужчины нашей семьи непробиваемы, особенно в бескозырке.

— Так, давай сначала, — отец посерьёзнел. — И насколько всё плохо?

— Да чтоб я знал.

— Сын, Степан Маркович плохому не научит, но постоянно пародировать его не надо.

Егор кивнул.

— Тогда так: я не знаю. Времени не было, согласился не спрашивая.

Отец прищурился.

— То есть… всё могло быть скверно?

— Не знаю, — соврал Егор и отец это понял.

Они помолчали.

— И сколько нынче просят за жизнь одного не слишком умного отца?

— Эх, ну не всё так плохо. Один год работы.

— Работа кем?

— Кем я могу работать, папа? Я школьник! Не космонавтом же. Может им нужен мальчик «подай-принеси».

— Где?

— Там, — Егор неопределённо покрутил рукой. — Откуда эти двое.

Отец недовольно поджал губы и энергично растёр лицо. Бледно усмехнулся.

— Ну хоть одна радостная новость: за год ты точно у той девицы чему-нибудь научишься.

— Тебе смешно… А как же школа? И мы следующим летом в Австралию собирались?

— Можешь позвать этих негодя… негоциантов?

— Папа!

— Четырнадцать лет «папа».

— А толку? В каком возрасте мужчины нашей семьи становятся взрослыми?

Покачав головой, отец достал из пакета мандарин и принялся сосредоточенно чистить. Стучали костяшки по доске. За окном шумела тополиная и берёзовая листва. По коридору изредка звенели каталки и доносились невнятные голоса.

Отец молчал и молчал. Спросил:

— И что, ты отказываешь мне в праве на…

— Ты учил не нарушать данного слова.

— Но я не учил уезжать чёрти куда с неизвестно кем!

— Пап, а у меня был выбор?

Отец чистил мандарины, складывая из них пирамиду. И вот, уронил:

— …Я был прав, новость скверная. Лучше бы это была беременная девчонка. Или три.

Егор слегка заалел щеками, придвинулся на стуле к кровати отца и обнял его. Тот ерошил волосы сына и молчал. Долго. Старички-шашечники успели пару раз разбить друг друга в пух и прах и начали новую кампанию.

Телефон в кармане Егора зажужал.

— Мне пора, папа, — сказал тот и встал.

— Горка! — позвал Егора отец, как изредка делал это в детстве. — Погоди.

Он пошарил в тумбочке, нашёл обрывок тетрадного листа и ручку. Черканул пару строк, сложил вчетверо и протянул Егору.

— Возьми.

— Па-а-ап?

— Прочти… потом. Когда будет возможность.

Возможность выпала через пару минут. Егор сумел просквозить в служебный лифт и вместе с санитарами и тяжело дышащим телом на каталке, медленно опустился на первый этаж. В дороге прочёл записку. Она была короткой и очень странной.

На выходе из корпуса огляделся, нашёл разнородную группу посетителей, которые устроились рядом с урной и смолили сигареты, выбрал старенького мужичка и попросил зажигалку.

— А ты, пацан-та, не маловат ли для курева-та? — просипел изжелта прокопчённый сморчок.

— Так мне не сигареты, — хмуро ответил Егор. — Только зажигалку.

— Смотри-ка, дерзкий-та, — возмутился дед, но огнём поделился.

Егор отступил на пару шагов и под подозрительным взглядом пенсионера сжег листок. Зажигалку вернул. Сморчок внимательно осмотрел потёртую фиолетовую фигулину, ущерба не нашёл и с недовольной миной добил папиросину.

— Спасибо, — поблагодарил Егор и ушёл.

За спиной слышал недовольное бормотание деда.

…Сладкая парочка из седого здоровяка и аловолосой дьяволицы нашлась на оговоренном месте. Седой развалился на скамейке, обняв большой длинный рюкзак непривычного вида, смежив веки и, похоже, дремал. Девица стояла позади скамьи и пыталась устроить свою пятую точку на спинке скамьи, при этом упираясь ногой в ближайшую берёзу. Но длины ног чуток не хватало, и она постоянно сползала и ёрзала, недовольно фырча.

При сём грызла шоколадный батончик.

Увидев Егора, погибель всего разумного заглотила огрызок батончика, вытащила из котомки ещё один, швырнула скомканную обёртку в здоровяка и откусила сразу половину лакомства.

Закашлялась.

Седой проснулся, щелчком сбил с себя цветастую обёртку, зевнул.

Бросил взгляд на полуденное солнце.

— Почти вовремя.

Егор спорить не стал, хоть и знал что до уговорённого времени далеко.

Седой поднялся, энергично помахал руками, внимательно осмотрел Егора. Одобрительно хмыкнул при виде плотных джинсов, крепких ботинок, кепки с козырьком и повязанной вокруг талии ветровки. Осмотрел рюкзак, кивнул.

— Идём?

Девица с некоторой тоской огляделась, пошуршала в своей котомке, достала батончик, с недовольной миной убрала и согласилась:

— Идём.

Они направились на выход с территории больницы. За забором свернули направо, перебежали через дорогу и двинулись вдоль трамвайных путей. Красноволосая Куней развлекалась, бегая по путям туда-сюда и выпрыгивая едва ли не из-под носа у трамваев. Те отчаянно звенели, а один из вагоновожатых даже всерьёз погавкал с хулиганкой.

Когда маленькая экспедиция добралась до моста через Каменный лог, Егор не выдержал.

— Может скажете куда идём? Мы же посреди города. Могли бы сесть на трамвай или автобус, доехать до места.

Парочка изумлённо переглянулась.

Седой поскрёб бороду.

— Да тут уже рядом, скоро будем.

Они пересекли мост, — Егор ненадолго остановился и полюбовался крутыми и глубокими склонами лога, заросшими кустарником, берёзами, липами и вязами, — ещё раз перебежали дорогу перед отчаянно сигналящими машинами и двинулись по-над логом в сторону старого центра города.

По дороге девица и её напарник перебрасывались не слишком понятными Егору фразами. Это слегка обозлило и он вмешался в разговор:

— Так куда идём-то?

— Да вот, почти пришли, — седой ткнул в сторону вертикальной стены обрыва, сложенной из мощных известняковых плит. — Вон, видишь дерево? Там наша тропа начинается.

Егор молча пожал плечами. Деревьев там много, но какая тропа по такому крутояру?

Но спорить не стал, последовал за парочкой.

Вскоре были на месте. Девица уселась на валун, нависающий над самой пропастью, достала очередной батончик и с хрустом в него вгрызлась. Седой залез в свой рюкзак обеими руками и рылся, недовольно ворча.

Егор подошёл к Куней, взглянул вниз и отшатнулся.

Ноги задрожали. Красиво, но дух перехватывает.

И ещё он очень вовремя вспомнил, что за это время так и не узнал имя здоровяка. Обернулся и увидел того, подходящего с какой-то красной штукой в руке.

— Может познакомимся, наконец? — спросил Егор. — Я Егор Мете…

— Да, — кивнул седой и столкнул Егора с обрыва.

Перед глазами Егора пролетела вся его жизнь.

Нет, чушь!

Ничего не пролетало.

Летел Егор. Падал на заросшие зеленью склоны. На безобидно-пушистые кроны деревьев, которые вскоре сменятся острыми сучьями, раздирающими плоть.

От сильного толчка в грудь Егор испытал совершенно детскую обиду. Будто он в детском саду и только что отобрали и сломали любимый жестяной самосвал. Как так-то? Он же познакомиться хотел, как с человеком! И вчера полдня потратил на беготню по магазинам, а теперь всё купленное просто брякнется об землю и разлетится по кустам?

О себе Егор почему-то не подумал.

Впереди и ниже блеснуло холодом. Речка Липовка, узкая лента тёмной воды, — курица перепрыгнет! — и заболоченные берега.

Егор закричал.