— Беги, одевайся. М-метелица…
Солидно рокоча мотором, подкатил чёрный внедорожник. Егор к тому моменту уже успел натянуть светлые джинсы с модными прорехами и рубаху-поло. Собрал вещи отца, свернул и уложил в сумку.
Не осталась в стороне и таинственная парочка.
Подошли, встали рядом.
— Парню надо понять что с отцом, — сказал им Степан Маркович. — Вы с ним?
— Разделяться не стоит, — проворчал седой. — Город незнакомый, как потом найдёмся?
— По телефону?
Седой молча приподнял бровь.
— Понятно, — усмехнулся Степан Маркович и указал на джип.
Девица нагло уселась на переднее сиденье и с видимым интересом начала оглядываться. Но ничего не трогала и вела себя спокойно.
Напарник её, несмотря на свой рост и мощные плечи, оказался гибким как змея, и скользнул в нутро внедорожника, казалось, вообще не задев ни дверь, ни порожек. Но занял изрядную часть заднего сиденья. На остатке оного уместился Егор, бросив сумку себе под ноги.
Степан Маркович неопределённо хмыкнул.
— Я здесь останусь, — сказал он водителю. — Отвези и возвращайся.
И ушёл к воде.
…По случаю середины дня дорога была свободна и джип быстро домчался до больницы. Заминка возникла на въезде на территорию, но водитель пошептался с охранником, и их пропустили. Высадив троицу рядом с группой белых микроавтобусов с красными крестами, водитель молча кивнул Егору и уехал.
Егор забросил сумку на плечо и отправился искать отца.
В приёмном покое застрял надолго: найти только что поступившего пациента оказалось непросто, да и определили его сразу в реанимационное отделение. Лишь через пару часов замотанный, с красными глазами и серым лицом, реаниматолог, прихлёбывая из эмалированной кружки обжигающий чай, прояснил ситуацию:
— Мальчик, отец твой в реанимационном отделении. Состояние стабильное, показатели хорошие.
— Можно я…
— Нет, сегодня ты его не увидишь. Был бы он один в палате, я бы подумал. Но там ещё два человека, их беспокоить нельзя.
— А когда отец выйдет из реанимации?
— Точно не сегодня. А завтра? Звони после девяти утра в регистратуру. У меня смена как раз закончится, на обходе решим — останется в реанимации или переведём в общую палату. Я бы его дня на два оставил, но у нас сейчас все койки забиты, а людей всё подвозят. Вон какая жара, да и солнце буянит, вспышки одна за другой.
Поблагодарив медика, Егор вышел на улицу, к ожидающей парочке. Правда, парочка не очень-то и ожидала, пришлось обойти главный корпус, и лишь тогда Егор увидел знакомые фигуры на скамейке под высокой берёзой.
Девица раздражённо просемафорила Егору руками. Вскочила, подбежала и поволокла за собой, будто не к ним шёл.
Седой удобно устроился на скамейке, позёвывая и поглядывая по сторонам. Видать, разморило на жаре, пока Егор к отцу пробивался. Небрежно похлопал по сиденью рядом с собой, подождал пока Егор сядет и огорошил:
— Дело такое, парень, не люблю песен долгих. Скажу сразу: дела у нас здесь закончились, сегодня мы отчаливаем и ты идёшь с нами.
— Вы же хотели поговорить с отцом?
— Было такое, но сейчас уже ни к чему. Ты сам выкупил его жизнь.
— Это и было ваше дело?
— Годится и так сказать.
Егор крепко задумался. Наконец, родил:
— А за деньги жизнь выкупить можно?
Седой понимающе хмыкнул.
— С уговором не шутят. Даже за лунное серебро, шутник. Нарушишь сделку, и не только меня, но и Живу обидишь. Дар жизни обратно не заберёт, но полной мерой неприятностей отсыпет.
Егор покраснел и мотнул головой.
— Да нет же, я не хотел нарушать! Просто… неожиданно.
— Ладно, — кивнул седой. — Срежем хвост.
Помолчав, Егор сумел уложить сказанное в голове. Хотя что-то царапало.
— И куда ехать?
— Дорогу покажем, не жмись. Дня три в пути или дольше, надо тебе собраться правильно. Обувку покрепче этой, одёжку справную, а не эту срамоту голозадую. Ты парень городской, сразу видно. А дорога там нехоженая и неезженная, ноги собьёшь — не успеешь шагу ступить.
Мысленно окинув себя взглядом, Егор был вынужден согласиться. В турпоход он в такой одежде бы не пошёл. А тут явно совсем не турпоход. Если «дороги неезженные», то парочка собирается в тайгу, к Байкалу или куда-то в те края.
Седой продолжил:
— Нам за тебя круглым золотом уплачено, живым доставим. Но насчёт сбитых ног или чтобы солнце голову не напекло, тут сам крутись. И еды возьми с водой.
— Так, подождите… — Егор осознал что именно царапнуло. — Вы сказали — сегодня?
— Верно, парень, верно. Дорога стынет.
— Но я не могу, мне надо с отцом… Да хотя бы попрощаться! Объяснить, куда я делся!
— Парень… — седой посуровел. — Не хочешь ли ты спрыгнуть с телеги?
— Нет! Один год и один день, я помню!
— Тогда что?
— Но мы ведь не договаривались когда этот срок начинается?
Седой и девица озадаченно переглянулись и нахмурились.
— Верно, — процедил седой. — Мастаки вы, городские, слова выворачивать мехом внутрь.
— Нет! — замотал головой Егор. — Но как я уйду, с отцом не поговорив?!
— Слышь, здоровяк, а он тему верно жжёт, — девица подергала себя за волосы и присудила: — День ничего не решит. Мы пока тоже полезными припасами закупимся. Видела я тут ореховые штучки с шоколадом… В дороге пригодятся!
На том и поладили.
Обсудили что Егору надо взять с собой, да и разошлись, договорившись встретиться завтра в час пополудни на этом же месте. А он отправился по рынкам и магазинам, закупаться. В одиночку было непривычно выбирать одежду, но четырнадцать лет, да? взрослый уже парень, справился.
…С утра Егор дозвонился до больницы, узнал что отца перевели в общую палату, но посещения разрешены только с завтрашнего дня. Плотно перекусив, Егор встретился с хозяином съёмной квартиры, сдал ему свой комплект ключей, заплатил ещё за неделю вперёд и предупредил об отце.
Через полчаса был в больнице, где, найдя ушлого на вид медбрата, сунул ему пакет с бутылкой «Сълнчев бряг», недавним подарком Николая. Пройдоха бросил взгляд в пакет и поманил за собой. Выдал затёртый до дыр халат и провёл в палату к отцу, после чего исчез.
В палате на четверых было занято три койки, и два обитателя, сухоньких старичка, азартно рубились в шашки, шёпотом покрикивая и переругиваясь. Посетителя даже не заметили.
Егор с радостным вздохом выгрузил на прикроватную тумбочку сумку с апельсинами и мандаринами, три банки гранатового сока, несколько плиток горького шоколада, сыр в нарезку и пяток крупных, в кулак отца, яблок с лоснящимися красными боками. Ну и всякие мыльно-рыльные в количестве.
Едва дотащил, ведь с собой ещё был плотно набитый рюкзак.
Отец взвесил в руке цитрусовые, покосился на рюкзак с пристёгнутой к нему скаткой пенки, и весело хмыкнул:
— Ты никак меня сюда надолго определил? А сам в поход?
Егор молча дёрнул плечом.
— Что? — немедленно насторожился отец.
— Папа, ты учил меня быть честным.
Отец осторожно отложил апельсин.
— Кажется, ты приготовил для меня скверную новость. Она беременна? — неловко пошутил он. Но брови хмурил.
Егор сбился и раскрыл рот. Закрыл.
— Кто? Кто беременна?
— Ну, та, мастерица.
От возмущения Егор даже не смог ничего сказать. Но вот, откусил воздух и просипел:
— Да когда я бы успел?
— Я верю в тебя, ведь твой отец — я! — лукаво прищурился провокатор.
— Папа! Давай поговорим серьёзно! — Егор с чувством шлёпнул себя по лицу.
— Давай. Какой срок?
— Срок?! Нет, папа, всё гораздо хуже!
— Что, их две?
— Нет! — трагическим шёпотом прокричал Егор. — Я уезжаю!
Отец откинулся на подушку, помолчал и погонял по лбу морщину.
— Значит, трое. А ведь говорил «не мое», да «не мое».
— Папа, я таки твой сын, но я не выдерживаю!
— И куда таки едешь, сыночка?
Посмурнев, Егор неохотно уронил:
