— Поговорить надо, — буркнула она.

— На фиг, в баню! — открестился Егор и попытался обойти.

Путь закрыл седой шкаф. Он вежливо улыбнулся и кивнул на девицу:

— Куней кровей горячих, не всегда мудра в поступках. Простишь?

— Прощаю, — кивнул Егор и шагнул в сторону. А там полыхала красная грива. Кстати, совершенно сухая, будто её владелица не десять минут назад из воды вылезла, а минимум час сохла на жарком солнце.

Девушка опустила взгляд и пробормотала:

— Дело есть, на сто тысяч этих… как их…

— Золотых, — подсказал седой бородач.

— Нет! — отмахнулась девица. — Ты ещё серебро вспомни… Рублей!

— Рубли приму лунным серебром, — пафосно заявил Егор и нервно хихикнул.

Седой и красноволосая умолкли и уставились на парня.

Слегка отодвинулись.

Переглянулись.

— А, шутка такая, — кивнула девушка. — Ха-ха, — неуверенно добавила она.

— Нет лунного серебра? Да вы нищеброды! — незаслуженный удар и лишнее купание Егор просто так забывать не собирался. — Обычное не возьму, не уговаривайте.

— Не строй дурня, парень, — вздохнул седой и развёл руками. — Какое серебро? Но виновны, признаю, плохо знакомство свели.

— Именно! Нет у меня приятелей, которые сходу набрасываются, без объяснений, без вины. Считаете, пора приобрести?

Девица скривилась.

— Да дело у нас к тебе есть. Важное.

— Ко мне?

— Ну… может к тебе, может к отцу твоему. Давай отойдём в сторонку, обсудим.

— Если и к отцу, то говорить надо с ним.

Безымянный пока здоровяк и Куней переглянулись, кивнули и двинулись за Егором.

Но перед ними в беседку успела заскочить беременная молодуха.

— Аня? — Изумлённо сказал отец и протянул руку. И тут же уронил. — Простите… обознался.

— Меня Дариной зовут, — молодая женщина озадаченно покачала головой. — Дарина. Я хотела поблагодарить…

— Но нет же, Аня… — прошептал отец Егора и крикнул: — Аня!

Он встал, протянул руки к женщине, качнулся, и рухнул на доски пола.

Захрипел, дёрнулся и застыл.

Егор бросился к отцу.

Рядом засуетился и Николай, пока Степан Маркович не хлопнул его по плечу и не толкнул в сторону лодочной станции. Тот опрометью бросился к зданию с криком: «Медпункт! Где медпункт?!»

Беременная молодуха прижалась спиной к стене беседки, распахнув в ужасе рот и придерживая живот руками.

Степан Маркович опустился на колени, поискал пульс. Вместе с Егором приподнял отца, привалил к скамье. Достал из кармана позолоченный Vertu. Щёлкнул слайдером, чётко назвал имя, адрес, описал симптомы. Снова щёлкнул, набрал номер по памяти.

— Оленька, — зажурчал он. — Я реанимацию вызвал на Центральный пляж. Таки сделай мне, хорошая, чтобы выехали немедленно! Прямо бегом! Лучшую бригаду. Друг мой… — голос его дрогнул. — Умирает.

Помолчал, послушал. Бросил:

— Буду должен, Оленька.

И со щелчком закрыл слайдер.

Скорая примчалась на удивление быстро. В мелькании синих огней и с противным воем пронеслась по насыпи, долетела до поворота, с визгом развернулась и затормозила рядом с беседкой, притащив за собой шлейф пыли.

Врачи занялись отцом Егора.

А к самому парню придвинулась красноволосая.

— Отойдём! — бросила она, покосилась на врачей и поволокла Егора за собой с недюжинной силой. Когда добрались до ближайшей купы кустов, девица втолкнула Егора в чащу, наклонилась к самому уху и прошептала: — Отец твой умрёт. Сердце. Но есть способ спасти. Интересно?

— Что?! — яростно прошипел Егор.

Он схватил её за топик и тут же в смешанных чувствах отдёрнул руки, ощутив под пальцами крепкую грудь.

— Придётся заплатить, — предупредила Куней и на миг обернулась к реке.

Люди рядом с реанимобилем загомонили. Вскрикнула женщина.

Над деревьями с заполошным граем поднялись вороны.

— Так что? — жарко дыхнула девица. — Купишь жизнь отцу?

Рядом со скорой разгорался скандал.

Кричал, не стесняясь бранных слов, Степан Маркович. Невнятно поддакивал Николай. Бригада медиков вразнобой и сквозь зубы отбрёхивалась, суетясь вокруг тела отца Егора. Всхлипывала Дарина.

Мотор машины то взрыкивал, то снова глох.

Красноволосая дьяволица крепко, — не вырвать! — ухватила Егора за руку и оглушительно свистнула, перекрыв крики и шум. Через несколько мгновений рядом образовался седой бородач. Совершенно незаметно, будто из-за спины вышел.

Не было. Миг — и появился.

Кинул взгляд на парня и повернулся к Куней, вопросительно приподняв бровь.

— Мы договорились, — буркнула та.

— Цену назвала?

Куней мотнула гривой.

Седой повернулся к Егору и проворчал:

— Ладно, парень, прямо в «Эдду» ты попал. Знаешь ли такое?

Егор молча кивнул. От отца слышал, да и сам читал, то ли Старшую, то ли Младшую. Надолго не хватило, так, несколько страниц, которые сейчас и припомнить не смог бы.

Ведь хотелось кричать!

И от боли в сердце, и от боли в руке. Казалось, у красноволосой не пальцы, а докрасна раскалённые клещи.

— Зелье есть, отца твоего спасёт, — продолжил всё ещё безымянный напарник Куней. — Вот.

Он на миг завёл руку за спину, а потом поднёс раскрытую ладонь к лицу Егора.

На ладони лежал маленький треугольный флакон, наполненный густой зеленью. Очень зелёной зеленью, как показалось Егору. Невозможно зелёной. Живой, как свежая листва и острой, как скол изумруда. Она резала взгляд так, как молодая болотная осока режет руки.

«Не бывает настолько пронзительного цвета», — подумал Егор. — «Это даже не цвет…»

Жидкость в флаконе медленно колыхнулась, вспыхивая крошечными жёлтыми искрами.

— Что это?

Седой кашлянул и ответил:

— Это жизнь.

— Жизнь?

— Да. Пробку тут сковыриваешь и вливаешь в рот.

Егор помолчал, рассматривая опалесцирующий острой зеленью флакон и растирая руку. Девица уже отпустила его и нетерпеливо приплясывала рядом с напарником.

— А почему зелёная?

— Да какая же ещё?! — возмутилась девица и пнула песок.

— Красная. В играх всегда красная.

— Не знаю, — лицо девицы пошло бордовыми пятнами. Она прошипела: — У нас всегда зелёная.

Разговор становился откровенно бредовым. Егор это понимал, но остановиться не мог. Его била мелкая дрожь, и он боялся протянуть руку. Протянуть, взять флакон и нечаянно уронить.

Так легко! Ведь внутри — жизнь.

Жизнь отца.

Ведь не могли эти двое так шутить?!

Седой тяжело вздохнул.

— Потому что Жива. Зелёное у Живы-то, — не слишком внятно объяснил он. — Так ты берёшь?

— Жива это что?

— Божество из величайших.

— Божес… Ладно, ладно. И сколько… какая цена?

Седой почесал бороду, взглянул на девицу и нехотя уронил, как бы не веря себе:

— Ну. Обычная. Год один и день один службы верной.

— Моей?

— Твоей. Торопись парень, боги жадны до памяти умерших, быстро отнимают.

— Беру! — Егор схватил флакон. Тот казался странно мягким и тёплым.

Люди возле скорой окончательно разорались.

Медсестра не выдержала и едко ответила Степану Марковичу, открыто и матерно послав его куда подальше. Как будто того и ждал, двигатель машины наконец мерно зарокотал. Водитель нервно гоготнул и хлопнул дверцей. Бригада засуетилась, заталкивая носилки с телом отца внутрь.

А Егор будто примёрз.

Седой детина бросил взгляд на скорую. Песок взвихрило порывом ветра. Двигатель чихнул и умолк.

Гвалт поднялся пуще прежнего.

— Как его влить… — прошептал Егор.

Красноволосая и напарник переглянулись.

— Твой отец, тебе и думать, — пожал плечами седой. — Наше дело сделано.

В голове Егора будто бомба взорвалась. Он дёрнулся было к скорой, но тут же повернулся к девице и потребовал, указав на своё лицо:

— А ну, ударь!

— Сбрендил?!

— Бей, говорю! — зло прошипел Егор и закрыл глаза. — Быстрее!

Девица влепила от души.