Тяжеленный, с кирпич весом, грубо сформованный из чего-то странного, не очень-то похожего на металл. А на некую фанеру — очень даже. Своеобразную, конечно, фанеру: ржавого вида масса перевитая яркими зелёными прожилками заполняла пространство меж более светлых, почти белых, слоёв.

Сломать лезвие не удалось.

Да даже поцарапать с помощью мачете не вышло.

— Мне бы такой.

— Ты его не поднимешь, — прошипела Куней. — Идём, пока час не кончился.

— Идём, — вздохнул Егор, подхватил седого под руку и вместе с девицей повёл. — А куда идём?

— Туда, — девица с усталой ненавистью пялилась на мокрый пепел под ногами.

— Логично.

Проползли минуты, троица тоже ползла во влажном вонючем тумане.

— Интересно, — пропыхтел Егор, — Бывают ли болотные элементали?

Заставлять шагать Мелвига оказалось тяжеловато. Тащить на волокуше куда как легче.

— Да кто ж им запретит, — зло отозвалась Куней. — Хочешь быть болотным — будь им.

Егор удивился. Такого тона от спутницы ещё не слышал. Похоже, находящаяся на исходе сил, она здорово струхнула при виде неведомого порождения.

…Казалось, дно балки постепенно шло на подъём. Светлело. Ветер усиливался, сдувая влажный туман. И справа и слева из серой мглы начали проявляться фигуры. Всё как мнилось Егору недавно: огромные тела, самого устрашающего вида мечи, палицы, секиры, тяжёлые башенные щиты, и — застывшие в броске копья, множество копий. В одном месте пришлось пробираться буквально через сотни рвущих воздух стальных жал, навеки замерших в полёте.

И все твари следили за троицей. Тела окаменели, а глаза… глаза казались живыми.

Решив сделать небольшой перерыв, Егор и Куней обняли Мелвига с обоих сторон, да так и стояли, расстреливаемые со всех сторон яростной мрачностью.

— Как же всё достало, — хрипло признался Егор.

— А ты, небось, мечтал о приключениях?

— Догадливая. Откуда знаешь?

— Да я тоже мечтала. Ну, там, из глуши выбраться, в человеческие города попасть, увидеть как у людей получается жить огромной стаей, в наёмники записаться, круглое золото рубить, чудовищ к порядку призывать, — уныло призналась желтоглазое чудовище. — До Великой возвыситься и логово в самой Скорлупе отгрохать.

— Что за Скорлупа?

— Мечта детства… Тихо! — прошипела мечтательница.

Они прислушались.

И верно, что-то тихо поскрипывало слева и поплюхивало справа.

— Бежим!

Запинаясь и волоча за собой полумертвого бородача, они спешили изо всех сил. Дно оврага совершенно точно поднималось. Светлело. Туман почти исчез. Но скрипы и плюхи догоняли. Позади, из мути, вырвались два громадных силуэта. Один, схожий с десятком поставленных друг на друга валунов, бежал в тёмном шлейфе пепла, пылал огнём глаз, глухо скрипел сочленениями доспехов, земля дрожала от его шагов. Другой, болотное чудище, большими скачками нёсся по трясине, разбрызгивая ржавую воду, разрывая поля кушинок, ломая коряги и обдавая всё вокруг грязью.

— Беги! — толкнул девицу Егор, выдернул из-за пояса мачете.

Ну, ломик, не подведи!

Но за несколько шагов до Егора оба чудовища со всего разбега упали, как падают только мёртвые. Земля дрогнула. Валунный монстр распался на части, камни тяжко зарылись в серый пепел, доспехи рассыпались ржой. Болотный элементаль расплескался как большая клякса, составлявшие его тело коряги и болотная грязь смешались с камнями противника.

К ногам Егора упал небольшой кусок серо-рыжей массы, похожий на обломок крицы и тёмная, короткая, с палец длиной, изогнутая веточка.

Всё стихло, а алый камень в кармане заметно нагрелся.

Подобрав камень и ветку, Егор догнал не сильно-то и убежавшую Куней, обогнул, прошагал ещё немного и остановился.

И ткнул пальцем.

— Здесь.

— Здесь?! Смеешься… — Куней доволокла седого и увидела на что показывал Егор.

Перед ними была яма, будто кто-то копал колодец, да бросил едва начав. Глубиной по пояс здоровяку, правда, широкая, шагов пяти в поперечнике.

— Зовёт, — пожал плечами Егор. — Бросаю?

— Да! Да!

И Егор бросил.

Огненная точка вылетела из его руки, зависла в центре ямы и распустилась огненным цветком. Лепестки цветка закружились, образуя пламенный круг. Дохнуло жаром.

— Прыгайте! Он бледнеет! — завопил Егор.

— Эй, морковная потрава, не спи! — затормошила приятеля огневолосая. — Мы дошли!

Мелвиг не ответил, лишь пялился совершенно белыми бельмами.

Отойдя на несколько шагов, Егор разбежался, врезался в своих спутников, и месте с ними завалился в яму. Прямо туда, где кружился огненный водоворот.

«Жили да были во Владимире два ведовских рода, Гдовичи и Бранковичи. Происходили они из разных мест, Гдовичи из Гдова, а туда пришли с берегов Белого моря. Бранковичи — с запада Руси, жили в тамошнем Владимире, Пинске и Полоцке, нигде особенно не задерживаясь, на век, не более, и вот — осели во Владимирско-Суздальском краю.

Гдовичей местные втихомолку прозывали родом Пекельных Келючей. На «келючей» они не обижались, что яриться на правду? ведь на гербе Гдовичей разлёгся крепкозубый морж. А вот «пекельный» не любили, и вообще имя роду было Пепельные Хозяева. Или — Пепельные Быгники, как те же келючи в иных народах прозываются. Вот остроумцы и переделали «Пепельных» в «Пекельные», и смысл в том был — скоры на гнев Гдовичи, и много недоброго в гневе том сотворили.

На гербе же Бранковичей — желтодушка, куница-харза с яркой жёлтой грудью. Как уж на герб попал сей зверь, которого не только на Севере, но и в Южной Руси никогда не видывали, знают лишь предки Бранковичей, давно уже упокоившиеся в чужих ныне землях. Но одно знали про этот род хорошо — быстры они на удар, ловки в устроении семейных связей и в делах пронырливы. Прозывали род Золотыми куницами, хотя и не по закону то прозвание.

Как-то так вышло, что во Владимире и Гдовичи, и Бранковичи появились в один год. Встретились, сравнили свои ведовские родовые дары, и решили осесть неподалёку друг от друга. Выстроили дворы на краю обрыва, дабы видеть как солнце встаёт из-за дальних лесов, да и стали дружить-подруживать семейственно. Но дворы поставили наособицу, в дюжине перестрелов друг от друга, чтобы за треть часа можно дойти, а увидеть-услышать что у соседей творится — нельзя.

Ведь занимались схожим ремеслом — зелья колдовские создавали, да притирания, да настои, а главное — с телом живым работали ради его укрепления и усиления. И тайно поклонялись Живе, Силе Жизни, хоть молитвы не творили и поклоны не клали.

Так и жили два века, изредка роднясь или выменивая друг у друга тайные рецепты и старые пергаменты. Хотя куда чаще — днём похваляясь друг перед другом успехами, а ночью суя здоровенные орясины в соседские торговые дела.

И вот, в конце века XVII, случилось страшное.

Выбрался ради очередного паскудства из своих мрачных чащоб и мёртвых трясин мелкий божок — Хозяин Мещёрских болот, Горь-Топень, именуемый также Гниль-Шепотун, Повелитель гадов болотных и неясытей. Телом Горь-Топень как преогромный дубовый топляк, голова же неясыти великой, а руки-ноги — хвосты да тела гадюк, толщиной с бревно сосновое. Так люди бают, да кто ж видел? Кто видел, поди, никому и не расскажет.

Каков бы ни был ужасен обликом Горь-Топень, а средь богов он наимладший, далече хода ему из Мещёры нету. Людишек у него мало, да и те худые, на топях да мшарах прокормиться нелегко. Иные из обитателей тех мест пропадают бесследно, что-то творит с ними Топень, и явно недоброе.

А люди всё ж нужны богам, как без людишек-то? Не самим же в человеческом мире делами промышлять, а на создание тени божественной, иначе аватарусом именуемой, не у всякого младшего бога силы и умения достаёт. Приходится людишками-холопами пробавляться, тем или иным путём закабалёнными.

Вот и задумал аспид трясинный коварное: подкинул через насланные сны сыну Старшего мастера Бранковичей мысль яркую, и такую же — сыну Старшего мастера Гдовичей. Самые они талантливые были в своих родах в то время, творили такое, что родичи ахали, а иные втихомолку и зубами скрежетали. Неделя минула и выдумал Марко Бранкович особый настой, да рисунок хитрый, со словами, как настой сей применять. Такое же сотворил и Данила Гдович, в тот же день.