Тускло, серо, уныло.

Последние полчаса Егор шёл, внимательно разглядывая почву. И скучал. Скучал ровно до того момента, как волосы дёрнуло порывом ветра, а мимо промелькнуло нечто синее. От неожиданности Егор упал на колени, что его и спасло. Рюкзак дернуло. С глухим стуком по нему пробарабанило нечто.

С тихим свистом над головой пронеслись мелкие крылатые тварюшки, с кошку размером. На буквально бреющем полёте они промчались над травой шагов пятьдесят, после чего с громкими хлопками взметнулись в небо аки истребители на форсаже и пропали. В воздухе кружили и разлетались лепестки сбитых ими соцветий.

Егор ещё вчера осознал особенность этого мира: здесь всё чужое и безопасность только та, которую сам себе обеспечишь. И потому бросился в сторону ближайшей берёзово-дубовой рощицы. Добежал, спрятался за разлапистым кривоватым стволом дуба. Выглянул.

И обомлел.

Из низкой серой пелены торчало, нет, свешивалось нечто странное. Раз, два, три… восемь. Восемь огроменных то ли хвостов, то ли плавников, медленно ползли в небе, пересекая равнину. Они едва заметно шевелились. Один из хвосто-плавников был недалеко и Егор наскоро оценил его метров в триста длины. Другие были заметно дальше, парочка казалась тёмными чертами у горизонта.

Плавники постепенно опускались, ещё немного и начнут скрести по земле.

И вокруг них, как мошкара, кружились те точки, которые утром видел Егор. Но тогда их было десяток-другой на всём небе. А тут — сотни и тысячи. Настоящее облако гнуса, как на северах, только мошка размером с кошку.

Совсем рядом просвистел дозор синих.

Миг — и их уже нет.

Егор спрятался за стволом, сбросил рюкзак и увидел несколько воткнувшихся перьев-стрел. Короткие, в палец, переливающиеся ярким ультрамарином, стрелы пробили ткань и глубоко ушли внутрь. Нижняя часть рюкзака потемнела от разлившейся воды.

Сорвав несколько листьев покрупнее, Егор с их помощью выдернул перья. Вытащил почти пустую продырявленную пластиковую бутылку, поболтал остатки воды в ней и отбросил. Пить не решился. Неизвестно какой яд мог быть на острейших концах перьев. Долго смотрел на бутылку, прощаясь с частью привычного мира. Поднял, вылил воду. Замотал перья-дротики в листья, затолкал в пробитую ими бутыль и убрал в рюкзак.

В небесах гулко ухнуло и тяжко заклокотало.

Воздушной волной пригнуло деревья, с треском посыпались сухие ветви, взлетели листья. Уши заложило, пришлось несколько раз сглотнуть чтобы звуки вернулись. Он осторожно выглянул и с отвисшей челюстью наблюдал за происходящим в небе.

Низкая серая пелена вихрилась и расползалась. В прорехах возникали тёмные пятна. Они двигались. Сливались воедино, рвали облака в клочья. А ещё пелену пробивали десятки хвостов-плавников, которые летели в одном направлении с одной скоростью.

Наконец облака проломила огромная тёмная туша. Длиннейшее, в километры, тело-крыло, неспешно опускалось, направляясь в сторону моря. Из этого крыла и росли те свисающие плавники: длинный и множество покороче. А с крыла сыпались маковые зёрна точек, принимались кружиться вокруг летучего аэродрома. Или матки?

По травяному морю ползла тень.

Воздушный левиафан подавлял громадностью и чуждостью. Вчерашняя колесница смерти, напугавший до колик в животе дредмос «Тикуам», размером даже с главным хвостом не мог сравниться, не то уж со всей тушей. Хотя Егор искренне понадеялся, что в столкновении верх возьмёт именно человеческая машина, а не вот эта неведомая ёкарногунганская хтонь.

С трудом оторвав взгляд от воздушного чудища, Егор, пригибаясь, забрался поглубже в рощу и спрятался в невысоких, но густых кустах.

«Ненавижу приключения», — билась в голове мысль.

И сейчас Егор был с ней полностью согласен.

Он машинально сорвал красную ягоду, что висела прямо перед лицом.

Съел.

На вкус — малина, но крупнее и водянистее. Сладковатый сок так и брызгал во рту.

Осторожно, по ягодке, оборвав ближний куст, Егор насытился. Впрочем, голоден не был, ягоды лопал скорее из любопытства. И по окончанию дегустации решил, что в крайнем случае напиться можно и ягодами. Малинник здесь шикарный. Чуть дальше от опушки рощи кусты поднимались в человеческий рост, а среди зелени щедро были раскиданы алые пятна ягод.

Проблема лишь в этой летучей хрени.

Сейчас стало видно, что она опустилась довольно низко, ползла над верхушками деревьев. Лемухорям, поди, приходится несладко. Их даже стало почти жаль. Синие аэрокиллеры это не Егор, их каштанами не закидаешь.

А если остаться на холме, придётся плохо уже Егору. Спрятаться там негде. И как бы он ни надеялся на следующее появление той девчонки, — а надежда была! — надо перебираться в лес. Или идти дальше, куда так тянет разбушевавшееся любопытство.

…Когда летучие монстры и свора лазурных убийц окончательно скрылись вдали, Егор прикинул направление и двинулся дальше. Миновал пару рощ, обошёл стороной полосу колючего кустарника и углубился в очередной дубровник.

Там, в тени дубовых крон, раскинулся ещё один малинник.

Егор, проходя мимо, протянул руку и схватил ягоду.

Замер.

Отпустил.

Попятился.

Из зелени кустов поднялась морда бурого медведя.

Зверь уставился на Егора. Поводил мордой, оглядываясь, фыркнул.

Егор отмер, шагнул назад, не отворачиваясь, но опустив взгляд.

«В глаза не смотреть!» — вспомнил он слова инструктора по туризму. — «Шуметь, звенеть! Петь, стихи громко читать.»

Торопливо скинув с плеч рюкзак, Егор высоко задрал его над головой. Медведь недовольно зафыркал, но остановился.

— Над седой равниной моря ветер тучи собирает! — прокаркал враз пересохшим ртом Егор и закашлялся. — Гордо… кха… реет буревестник! Чёрной молнии… кха-добный!

Зверь низко зарычал, повернулся боком и взглянул искоса.

— Глупый пингвин робко бреет! Тьфу! робко прячет тело жирное в колёсах… Робко прячет! В утёсах! — торопливо продолжил Егор, опасливо отступая и косясь на землю. Не дай кто угодно, запнётся об корни и упадёт! Вот уж после чего гордо реять не выйдет.

Зверь приподнялся, оттопырив нижнюю губу, зафыркал. Мелькнул оскал сахарных клыков. Махнув правой лапой, медведь с треском сломил куст. Наступил, придвинулся ближе.

Егор умолк.

Осторожно, мелкими шагами отходил.

Вспоминал советы инструктора.

— Прости, Михалыч, — прошептал Егор, его прошибло холодным потом от совершённой ошибки, — перепутал. Шуметь надо когда по тропе идёшь.

Медведь проворчал нечто грозное, но остановился.

Медленно, по шажочку, нашаривая позади себя ногой дорогу и держа над головой рюкзак, гость этого мира отступал. И вот, когда отошёл довольно далеко, надеясь вскоре спрятаться за деревом, увидел как медведь неожиданно поднялся во весь рост. Завертел головой, а затем в два скачка запрыгнул на мощную берёзу. Поднялся чуть выше и уставился в сторону от Егора.

Ненадолго замер, поводя ушами.

И — заскулил.

После чего буквально свалился на землю. Не разбирая дороги, торопливыми скачками проломился сквозь малинник в сторону опушки и пропал из виду.

У Егора отвалилась челюсть и сердце перестало стучать.

Треск и скулёж удалялся.

Но где-то сбоку послышалось лёгкое клацание и постукивание. Шорох. Перестук, как от китайских деревянных колокольцев, которые вешают над дверями в магазинчиках по продаже всякого восточного.

Мирные, обыденные звуки, от которых сломя голову убегал огромный зверь.

И это навевало жуть.

На загривке у Егора встала шерсть. Ну, если бы была, точно встала. А так — лишь табуны мурашек заметались. Недолго раздумывая, Егор бросился вслед за медведем. Кому и знать, как спастись от неведомой опасности, жуткой настолько, что сбежал сам хозяин лесов, так это самому зверю.

…Куней с напарником устроились в кроне здоровенного лесного патриарха. Дерево напоминало ясень, с крепким обхватистым стволом, который на вершине взрывался буйством ветвей и листьев.