Слезы застилают мне глаза. Прижимаю руку к сердцу. Я несколько месяцев работала над первым проектом для «Килл-Джон», который должен был помочь организовать данный концерт. Десятки артистов пожертвовали своим временем, чтобы выступив на этой сцене, повысить осведомленность о психическом здоровье и суицидальных наклонностях. «Килл-Джон» выступят первыми, в основном, исполняя песни кумиров, которых мы все потеряли.
Киллиан начинает играть, буквально вспарывая воздух мощным гитарным риффом, Уип и Рай присоединяются. Толпа в бешеном восторге. Джакс начинает петь «Drain You» группы Nirvana. Песня далеко не сладкая или сентиментальная, но Джакс сказал, что это была одна из любимых песен Кобейна, поэтому «Килл-Джон» выбрали именно ее.
Впрочем, играют они не как Nirvana, а по-своему, уникально. Я пританцовываю, наблюдая, как мой мужчина, одновременно сдержанный и источающий уверенность, наклоняется к микрофону. Как только песня заканчивается, Киллиан и Джакс начинают петь дуэтом «Fell on Black Days» группы Soundgarden.
Мне нравится смотреть на этих двоих, на то, как они заряжают друг друга, как отходят назад и делятся своей энергией с Раем и Уипом. Эти парни — слаженный механизм с безудержным энтузиазмом. Абсолютная радость, которую они испытывают, очень заразительна.
Когда парни играют «Apathy» и «Rush Love» — свои новые песни — их энергия озаряет ночь. Затем потный и великолепно выглядящий обнаженным по пояс Джакс откладывает гитару и поправляет микрофон.
— Сегодня вечером вы услышите много классики. Однако эта песня немного отличается. Она для кое-кого особенного. — Каким-то образом наши глаза встречаются, и он одаривает меня той тайной улыбочкой, которая принадлежит только мне и никому больше. — Для Стеллы, окончания всех моих бесплодных поисков.
Я посылаю ему воздушный поцелуй, в то время как мое сердце совершает кульбит.
Киллиан пользуется возможностью и спрашивает со смехом:
— Ты уверен? Все может пойти не по плану, чувак.
Уип отбивает театральное «ба-дум-тсс» на барабанах. Зрители смеются. Все поклонники «Килл-Джон» в курсе, как однажды опозорился Киллиан, посвятив Либби песню Принса «Darling Nikki». Парень просто не понял, что смысл в песне был совсем не тем посланием, которое он собирался ей передать.
Джакс ухмыляется.
— В отличие от тебя, я обращаю внимание на тексты песен. — Он через плечо одаривает меня влюбленным взглядом, а затем возвращает внимание к толпе. — Надеюсь, ты знаешь слова, чтобы подпевать мне.
Несмотря на подколы, они явно все спланировали. Рай начинает играть на клавишных, и группа подхватывает. Через пару мгновений я узнаю эту песню. Широко улыбаюсь, а на глаза наворачиваются слезы. Стоящая рядом Бренна со счастливой улыбкой толкает меня в плечо.
Хриплым от эмоций голосом Джакс поет «In Your Eyes» Питера Гэбриела, почти всю песню удерживая взгляд на мне. Тысячи голосов в толпе поют в унисон с ним. По коже пробегает дрожь, в этот момент я понимаю, что значит для Джакса выступать на сцене, как у него радуется душа и как он делится своей радостью с миром. Я тоже пою, вкладывая в песню всю себя.
Как только выступление заканчивается, Джакс уходит со сцены, на ходу махая рукой в знак благодарности ликующим фанатам. И направляется прямо ко мне, даже не ища взглядом, будто точно знает, где я находилась все это время. Джакс, весь потный и пылающий от неудержимой энергии, улыбается мне, а я бросаюсь в его объятия.
— Я люблю тебя.
Подняв на руки, он крепко меня обнимает, и только потом опускает на землю.
— Я тоже тебя люблю, Стелла-Кнопка.
— Я очень горжусь тобой, — сообщаю, целуя его щеки, губы, подбородок.
Джакс посмеивается и прижимает мне к себе.
— Ты завелась, да?
— Целиком и полностью, — без капли стыда шепчу ему на ухо, наслаждаясь тем, как он возбуждается, скользит рукой вниз и хватает меня за попку. — Когда мы сможем уйти?
— Точно не в ближайшее время, — с тихим стоном отзывается он.
Я вполне могу подождать. Ради него я буду ждать столько, сколько потребуется, ведь он этого заслуживает.
***
На следующий день Джон выпроваживает меня из дома, собираясь куда-то отвезти, но не признается куда.
— Даже никакой малюсенькой подсказки? — интересуюсь, пока мы спускаемся на лифте.
Я так и обитаю у Бренны, но большую часть времени провожу у Джона. Мы не обсуждали совместное проживание, и, кажется, этот вопрос — последний, негласный барьер между нами — повис в воздухе.
Без понятия, почему не поднимаю эту тему. По всей вероятности, где-то на подсознательном уровне я продолжаю строить вокруг себя стены. Думаю, Джон догадывается о моих чувствах, поэтому и не заводит разговор, просто каждый день отдает себя без остатка. А мне от этого еще хуже, потому что с каждым днем люблю его все сильнее.
Мы выходим на улицу, Джон тормозит такси и называет адрес в Мюррей-Хилл — районе с массивными старыми особняками, усаженными деревьями улицами и возвышающимися по периметру громоздкими кирпичными высотками. Я не особо обращаю внимание на то, куда мы едем. Все мое внимание сосредоточено на находящемся рядом мужчине.
Чувствую тепло, исходящее от гладкой кожи, соприкасающейся с моей. Знакомый пряный аромат сводит с ума, отчего я страстно желаю наклониться и прижаться лицом к изгибу его шеи, местечку, которое так люблю. Мне нравится осознавать, что если поцеловать его туда, Джон вздрогнет, а затем издаст низкий грудной стон и притянет меня к себе.
Такси останавливается перед расположенными между двумя кирпичными таунхаусами большими, напоминающими кружево, коваными воротами. Слабо улыбаясь, Джон достает ключи. За воротами замечаю длинную аллею, усаженную деревьями и растениями в горшках.
— Это старая конюшня, — объясняет он, распахивая створку и отступая назад, чтобы пропустить меня вперед.
Все выглядит так, словно мы совершили путешествие во времени и попали в девятнадцатый век. В залитом солнце пространстве царит почти абсолютное безмолвие. С каждой стороны таунхаусов из красного кирпича на двух этажах расположены большие арочные окна.
— Полное уединение. — Джон останавливается у черной как смоль двери, вдоль которой вьется плющ. — Другой мир, спрятанный внутри города.
По бокам от двери мерцают и шипят газовые фонари.
— Очень красиво.
Понятия не имею, зачем мы здесь, но у Джона есть ключ от этого дома. Он делает глубокий вдох, будто собирается с мыслями, отчего у меня возникает желание взять его за руку, и открывает дверь.
Благодаря отделанным кремово-белой штукатуркой стенам и обрамленным ониксом огромным окнам дом буквально наполнен светом. Потертые деревянные полы слегка поскрипывают под ногами, свидетельствуя о богатой истории этого места. Здесь пусто, шаги гулким эхом отражаются от высоких потолков.
— Тут четыре этажа, — сообщает Джон, ведя меня в большую гостиную с камином из черного мрамора. — Библиотека находится вон там.
С деловитостью опытного риелтора он обращает мое внимание на ключевые моменты, и это меня весьма забавляет.
— Что за экскурсия? Ты подумываешь купить этот дом?
Джон подходит к большому арочному окну, отчего солнечный свет заливает его высокую фигуру.
— Не совсем. Пойдем. Это еще не все.
Он показывает мне комнату поменьше с огромным окном из ромбовидных вставок и книжными стеллажами из орехового дерева. Словно не в силах удержаться, Джон берет меня за руку. У него теплая, но слегка влажная ладонь. Очевидно, он нервничает. Нежно сжимаю его руку, когда Джон ведет меня к широкой винтовой лестнице, сделанной из отполированной до слабого блеска мягкой древесины.
На втором этаже еще одна гостиная и кухня. А также мансардные панорамные окна, пропускающие в помещение много света. Кто-то оставил старый диван «Честерфилд» из коричневой кожи и потертый деревянный журнальный столик. Мне показывают маленькую спальню, расположенную в задней части дома, а затем мы поднимаемся на этаж выше, где расположены три большие спальни и три ванные комнаты. На крыше — терраса, небольшая часть которой уставлена трельяжами.
