Прочистив горло, я обретаю голос.

— Стелла, у нас не будет секса.

— А я разве предлагала?

Я удивленно кошусь на нее, ведь мы оба понимаем, что как только она заберется в эту постель, нам не удастся удержать руки друг от друга. Она смотрит в ответ несколько секунд, но затем смягчается, играя бровями, что заставляет меня смеяться. Я не хочу, чтобы Стелла уходила. С ней вся радость покинет эту комнату.

— Так можно к тебе или как? — У нее растрепанные кудри, большие умоляющие глаза и надутые губы. Как тут откажешь? Не понимаю, зачем вообще пытаюсь. А переживать о близящейся смерти буду завтра.

С ворчанием я поворачиваюсь и приподнимаю одеяло. Стелла забирается под него. Моя кровать мгновенно становится удобнее, ведь в ней теперь мягкое, теплое, ерзающее тело. И я действительно имею в виду ерзание. Она напоминает щенка, когда зарывается под одеяло и занимает место как можно ближе ко мне. Я тихо смеюсь и кладу руку ей на затылок, устраивая голову себе на плечо.

Стелла кладет руку на мою грудь и вздыхает.

— Так лучше.

Явное преуменьшение. Улыбаясь, я прижимаюсь губами к ее макушке.

— Удобно?

— Да.

Она снова ерзает, и раскладной диван протестующе скрипит.

— Ш-ш-ш, — клянусь, я потею от ужаса, — тихо.

Стелла закатывает глаза.

— Господи, ты ведешь себя, как взбудораженный кот.

Я смотрю вниз на нее.

— Ты не заметила мечи, которые висят прямо над нашими головами? У Хэнка целая коллекция. Вместе с изрядным количеством охотничьих ножей. Он с удовольствием показал их мне.

Стелла надувает щеки.

— Они только для декорации.

— Мхм. Конечно, именно для этого. Скажи-ка, Кнопка, ты когда-нибудь приводила сюда парня? Сколько тел закопано в саду?

— Ты первый. Но обещаю рассказать твою историю, если не выберешься отсюда.

— Ты так трогательно заботлива. На самом деле.

Стелла тихо смеется, и от этого звука у меня замирает сердце. Да, мое долбаное сердце трепещет от женского смеха. Я серьезно не узнаю себя. Но мне все равно.

— Ты действительно собираешься завязать с дружеским бизнесом? — неосознанно вырывается у меня.

Она напрягает пальцы и крепче прижимает их к моей груди, прежде чем расслабить.

— Мне нравится помогать людям, заставляя их чувствовать себя менее одинокими. — Легкое дыхание пробегает по моей коже. — Но дело доходит до того, что эта работа заставляет меня чувствовать себя одинокой. Я начинаю возмущаться этим, а это никогда не приводит ни к чему хорошему.

— Тогда что дальше? Станешь летным инструктором?

— Не знаю. — Теперь она вырисовывает случайные узоры на моей груди. — Мне нужно получить сертификат. Работа не слишком высокооплачиваемая, и сюда не так-то легко добраться с железнодорожной станции, так что мне точно придется переехать за город.

Я заставляю себя не напрягаться, но все равно ощущаю, как каменеют мышцы. Стелла точно тоже это улавливает, начиная нежно поглаживать мою кожу.

— Я не хочу покидать город. Это мой дом. — Она смотрит на меня. — Разве это не странно — цепляться за район лишь потому, что я его отлично знаю, но жизнь в котором мне не по карману?

— Кнопка, ты ведь сама сказала: это твой дом. Больше, чем для кого-то другого. С чего желание остаться там должно выглядеть странным?

— Мне тридцать лет, а я не определилась. Я бы хотела понимать, что делать дальше со своей жизнью. Я всегда сосредотачивалась на настоящем моменте и никогда не задумывалась над вопросом «А что дальше?».

В этом смысле мы со Стеллой похожи. Будущее — это темное, туманное место, о котором я не желал размышлять. В основном потому, что стоит подумать об этом, и я вижу себя одиноким, неуместным и брошенным на произвол судьбы. Я говорю себе, что не против побыть в одиночестве. К этому моменту я больше половины жизни предоставлен самому себе. Но после того как музыка смолкает, а друзья расходятся по своим делам, все, что я чувствую, — это пустота. Я пытался заполнить эту дыру постоянными вечеринками, перепихонами, путешествиями с места на место. Только вот она никуда не делась.

Я не хочу такого для Стеллы. Она слишком полна энергии и радости, чтобы ощущать себя брошенной на произвол судьбы.

— Если бы ты могла приобрести все, что угодно, и была бы не ограничена в средствах, что бы это было?

Она какое-то время молчит, обдумывая вопрос. Затем заговаривает, нерешительно, как будто признание дается ей с трудом.

— Дом. Нечто постоянное. Нечто именно мое.

Я вижу ее страдания.

— Каким бы он был?

Она немного приподнимается, садясь поудобнее.

— В городе. Дом на небольшой улочке, где сохраняется тишина, но близко добираться в любых направлениях. Довольно старое здание с характером и шармом, а еще с садиком на крыше для выращивания помидоров и цветов, и где я могла бы понежиться на солнце.

Я словно наяву вижу нарисованную ей картину.

— И камином с дровами, — добавляю я. — Тебе он обязательно нужен для того, чтобы холодными вечерами свернуться калачиком возле него и читать.

— Звучит как рай, — отвечает она со вздохом.

Я представляю себе Стеллу в том уютном доме, наполненном книгами, цветами и музыкой. Наполненном ее светом.

— Да.

— Я завидую тебе, — произносит она.

— Почему?

Я надеюсь, что она имеет в виду не славу, потому что это обоюдоострый меч.

— Ты что, смеешься? У тебя невероятный талант, и ты находишься на пике своей профессии. Ты знаешь, как редко случается подобное?

Нахожусь. Или думал, что нахожусь. Забавно, но для того, чтобы осознать это, мне требуется тихое трепетное признание Стеллы. Однако несмотря ни на что, следует быть честным с ней.

— Мне кажется, что один аспект жизни может быть в полном порядке, а второй пылать синим пламенем.

— Ты прав, — негромко отзывается она. — Прости. Я не подумала…

— Я говорил не о своих проблемах. — Я негромко смеюсь. — Хотя признаю, что у меня их тоже хватает. Но вот в чем дело. У всех знакомых людей моей профессии есть дерьмо, над которым они должны работать. Ты же понимаешь, что успех в одном деле не гарантирует успех в другом?

Она поворачивается лицом к изгибу моего плеча.

— Да. Потому что это часть моей жизни? Прямо сейчас? Чертовски невероятно.

— Прямо сейчас я чувствую себя отлично, — соглашаюсь я. Особенно когда обнаженное бедро Стеллы скользит по моему. В моем извращенном мозгу проносится мысль: а что, если на ней нет трусиков? Поэтому рукой медленно веду на юг, скользя вниз по изящному изгибу ее спины в поисках выпуклости попки. Я должен знать. Просто обязан.

Стелла шевелится, выпячивая попку навстречу моей руке. Вот какая хорошая девочка. Лучшая. Ее попка маленькая и сочная, и я мягко, благодарно сжимаю ее, скользя пальцами по кромке трусиков.

Черт побери.

На ней белье из мягкого трикотажа, и это заводит меня сильнее, чем если бы обнаружилось, что она голая или в шелке. Я не вижу их, но в моем воображении это крохотные трусики ярко-розового цвета с большим красным сердцем спереди. Это так заводит, что все тело мгновенно напрягается.

Стелла улавливает это. Понимаю, что это так, когда она придвигается сильнее, вжимаясь грудью в мои ребра.

— Ты лапаешь меня, мистер.

— Не могу ничего с собой поделать. Если ты находишься в пределах касания, я распускаю руки.

Изнывая от предвкушения, я поворачиваюсь на бок и съезжаю вниз, пока мы не оказываемся лицом к лицу. Гребаный раскладной диван тут же протестующе скрипит. В этот раз мы оба замираем, глядя друг на друга расширенными глазами, пока тянутся секунды.

На губах Стеллы расцветает озорная улыбка.

— В подростковом возрасте я не водилась с мальчиками, но сейчас у меня ощущение, что мы вернулись в те времена.

По правде говоря, пусть мне и не нравится мысль быть пойманным Хэнком, случись это, конец света не наступит. Но притворяться, что так и будет, затаиться, как будто мы пара непослушных подростков, на удивление весело. Я никогда не боялся, что меня поймают. Поэтому и понятия не имел, насколько больше в подобных условиях значит каждое прикосновение, каждый вздох. Как чертовски сильно это может меня возбудить.