Джон вздыхает и проводит рукой по своим растрепанным волосам.

— Как только я узнал об этом, то сразу же спросил доктора Стерн о поцелуе. Была ли ты в безопасности. Она заверила меня, что все в порядке. Но я немного испугался, когда у тебя заболело горло.

Я бы тоже испугалась. Когда мысли простреливает страх, логика срабатывает не всегда.

Он серьезно смотрит на меня снизу вверх.

— Я должен был тебе сказать. Но, черт возьми, если бы я мог найти приемлемый способ сказать: «О, эй, я знаю, что ты думаешь обо мне плохо, но позволь добавить еще кое-что к этому списку».

— Я не думаю плохо о тебе, Джон. — Он должен это знать.

Джон сжимает кулаки, а затем сгибает пальцы, словно пытаясь стряхнуть что-то с себя.

— Я испорчен, Стелла.

— Ты не испорчен, — выдавливаю из себя. — Курс хороших антибиотиков вылечит тебя и жизнь продолжится.

Он фыркает, его брови взлетают вверх в выражении смущенного раздражения.

— Я прошел курс лечения. Теперь я чист. Уже две недели.

— Тогда что ты имеешь в виду…

— На мне теперь всегда будет висеть ярлык, — прерывает он. — Джакс Блэквуд — порченный. Жалкая шутка. Облажавшийся…

— Прекрати, — выдыхаю я. — Прекрати это дерьмо немедленно.

— Какое дерьмо? — хмурится он.

— Ты считаешь себя испорченным и жалким из-за того, что заразился ЗППП? Знаешь, сколько людей заражается болезнями? Сколько людей гибнет из-за одного человека? И их ты собираешься называть так?

На его лице проступает упрямое выражение, и Джон отворачивается.

Я продолжаю давить.

— Я сомневаюсь, что люди ищут болезни. И даже если будут действовать безответственно, разве это имеет значение? Не вешай этот позор на них, на себя. Не будь одним из тех, которые ведут себя так, будто их дерьмо не воняет, которые думают, что, опозорив других облажавшихся или столкнувшихся с несчастьем, это защитит их от беды. Это в лучшем случае ложное утешение, а в мире и так слишком много осуждающих.

Джон проводит рукой по лицу и вздыхает.

— Можем пропустить лекцию? Я просто рассказываю, что мир уже думает обо мне.

— Мне наплевать, что мир думает о тебе, и тебе должно быть тоже.

Он сводит брови.

— Вот так просто, да?

— Да.

Его щеки окрашиваются в красный, когда он садится и наклоняется ко мне.

— До тех пор, пока приливная волна осуждения не омывает твой путь, ты не имеешь ни малейшего понятия. Нет, я не хочу париться по поводу того, что думают люди, но парюсь. Я это чувствую. Прямо здесь. — Он указывает пальцем на свою грудь. — Чувствую каждый раз, когда выхожу на улицу, и кто-нибудь узнает меня. Раньше на меня смотрели с обожанием. А теперь либо с жалостью, либо с ухмылкой, либо и то, и другое, и я, блядь, ненавижу это. Но больше всего ненавижу то, что мне не все равно.

Слова звенят в наступившей между нами тишине. Джона захлестывает гнев, его грудь поднимается и опускается от волнения. Я не отвожу взгляда, потому что это кажется мне предательством.

Прочищаю горло, словно проглатывая потребность коснуться этого мужчины.

— Мне жаль. Неправильно, что на тебя набросились все эти ханжи. Ты прав, я понятия не имею, как это, должно быть, ощущается. — Поднимаю руку, а потом позволяю ей упасть. — Мне жаль.

С тяжелым выдохом его покидает скованность, и Джон снова опускается на диванные подушки.

— О, черт, не смотри на меня так. Я не вынесу этого.

— Как? Никак я не смотрю.

Я и правда не смотрю так… мое сожаление настоящее.

С легкой улыбкой на лице он кивает в мою сторону.

— Да, смотришь.

— Нет. Клянусь, Джон.

Его улыбка становится шире. Но она слабая и усталая.

— Ладно, тогда взгляд. Большие, грустные синие глаза, полные переживания и разочарования. Мне больно это видеть.

Я кривлю губы, пытаясь сдержать улыбку, ведь знаю, что больше он не злится.

— Меня огорчает, что я еще больше усугубила твое горе. А ведь просто пыталась помочь.

Джон хрипло смеется.

— Стелла-Кнопка, иногда ты меня чертовски сильно бесишь, но мне нравится то, как ты отважно за меня борешься. Даже если в процессе воюешь со мной.

Меня затапливает облегчение, забирая напряжение из коленей.

— Тогда, вероятно, мне стоит признаться, что я имела в виду именно то, что сказала.

Он фыркает. И это звучит противно, а не словно «да ладно, Стеллс».

Я решаю проигнорировать это.

— Ты не испорченный и не жалкий. Никогда тебя таким не считала.

Стоит только произнести это, начинаю смущаться. Не потому что слова правдивы, а потому что они изобличают слишком много, и Джон чересчур притих. Мы сидим друг напротив друга, но на самом деле я не могу посмотреть ему в глаза. Возможно, он тоже не может, потому что у него рассеянный, практически потерянный взгляд.

Неприятный жар сводит мои внутренности, а кожу покалывает. Хочу повернуться и уйти, но не в силах пошевелиться. Это тоже откроет мне то, что я не хочу видеть.

Джон делает глубокий вдох, а потом моргает, словно выбирается из тумана. Когда снова смотрит на меня, его зрачки яркие, как зеленая трава на солнце. Мужским глазам нельзя быть настолько завораживающими. От этого женщина забывает удерживать оборону.

— Стеллс, — шепчет он, — где ты была всю мою жизнь?

У меня в горле разрастается ком.

— Плыла по течению.

Он приподнимает уголок рта.

— Тогда остановись. Не уплывай.

— Ладно, — едва слышно соглашаюсь, потому что мою грудь слишком сдавило.

Выражение его лица, меняясь, становится болезненным.

— Ты бы не согласилась так быстро, если бы знала, о чем я думаю.

Сердце сильно бьется о ребра.

Не спрашивай. Не спрашивай.

— О чем ты думаешь, Джон?

Из-под опущенных век он наблюдает за мной, из его длинного худого тела внезапно уходит напряжение, и Джон расслабляется на диване.

— Хочу поцеловать тебя.

У меня со свистом вырывается дыхание.

— И все?

Боже, пожалуйста, сделай это. Еще и еще.

— Пока что, — тихо говорит он. Но я вижу, как Джон уходит в себя.

Это досадно. Что бы я ни сказала, он по-прежнему считает себя порченым товаром.

— А если я хочу, чтобы ты сделал больше, чем просто поцеловал? — спрашиваю, слегка надавливая.

Свет в его глазах тускнеет еще стремительней.

— Кнопка… — хрипит он и сглатывает. — Тебе стоит научиться не воспринимать меня всерьез. Я все время несу чушь. Я не для тебя.

Сердце уходит в пятки. Мне стоит поверить. Зачем ему лгать? В его словах есть доля правды. Я ее отчетливо слышу. Поэтому должна отпустить его. Голос в моей голове — тот, который время от времени появляется и твердит, что я неудачница — настаивает на том, что у меня нет шанса с таким человеком, как Джон. Он — легенда, а я — это просто я.

Но правда в том, что я ненавижу этого мудака, он слишком часто правит моей жизнью. Подозреваю, что у большинства имеется такой же голос, агрессивный скептик, который изо всех сил пытается заставить нас ненавидеть самих себя. Я предполагаю, что и у Джона есть тот, который иногда превращается в пронзительный крик.

Делаю глубокий вдох, прижимая прохладные пальцы к бедрам.

— Тогда это был бред собачий? О том, что ты хочешь поцеловать меня.

Джон заметно ежится. И на секунду я задаюсь вопросом, ответит ли вообще. Но затем он произносит жестким тоном и хриплым голосом:

— Я хотел поцеловать тебя с того самого вечера, когда мы встретились, и ты украла у меня поцелуй. Хочу узнать твой вкус, звуки, которые ты издаешь, как будешь двигаться напротив меня, когда я попробую тебя на вкус. — Он фокусирует на моих губах пылающий взгляд. — Я все время думаю о твоем рте. О задорных маленьких веснушках, мягком изгибе верхней губы, полноте нижней. — Он хрипло смеется. — Стелла-Кнопка, мне даже стыдно, как много я думаю о том, чтобы поцеловать тебя.

— Но не поцелуешь.

Даже не знаю, как прямо сейчас разговариваю. Внутри я чертова лужа из тепла и затуманенного желания.