— Хотела поблагодарить тебя за то, что позаботился обо мне. Но ты не отвечал на мои звонки и сообщения.

— Нет нужды благодарить. Мне это в удовольствие.

В выражении его лица нет ничего, кроме искренности, но этот ужасный, плоский, безжизненный тон остается.

— Я волновалась о тебе, — признаюсь я.

О, ему это действительно не нравится.

— Я взрослый мужчина, Стелла-Кнопка. Тебе не о чем волноваться. Я в порядке.

— Если в порядке, то почему бы тебе не подняться? Принять душ.

Уголок его рта приподнимается.

— Хочешь сказать, от меня воняет?

Вообще-то нет. Во всяком случае, с того места, где нахожусь, я не чувствую. Но меня беспокоит его апатия. Я стою у его постели, а Джон даже не пытается сесть. Просто продолжает лежать, окопавшись.

— Это заставит твою кровь забурлить, — говорю, подталкивая локтем его колено.

Джон моргает, глядя в потолок.

— Скоро встану.

Когда я просто пялюсь на него, он поднимает голову и смотрит поверх своего элегантного носа на меня.

— Я в норме, Стелла. Как видишь, я не нанес себе ущерб или что угодно, чего ты там боялась.

В его голосе звучит раздражение, но я слышу смущение, которое он пытается скрыть. Понимаю, почему Джона бесит, что люди предполагают худшее, когда он не отвечает на звонки. Но я даже отдаленно не чувствую себя виноватой. Он слишком важен, и я отказываюсь ходить на цыпочках вокруг его чувств, если его безопасность находится под угрозой.

Однако я сохраняю легкий тон.

— Я была такой же раздраженной, когда ты обнаружил меня больной? Не могу вспомнить.

Он не закатывает глаза, но близок к этому.

— Ты была хуже. Опять же, ты действительно болела. Так что если просто пришла проведать меня, то можешь идти. — У него не терпящий возражений тон.

Джон выдерживает мой пристальный взгляд, почти призывая меня не уходить. И я понимаю, что, несмотря на раздражение, несмотря на то, что явно дразнит меня, он не хочет оставаться один.

— Раз ты не встаешь, тогда подвинься.

Он приподнимает брови.

— Что?

— Ты слышал. Беспокойство о том, что ты поранился, играя на гитаре голышом, утомило меня. Мне тоже нужно вздремнуть. Подвигайся.

Улыбаясь слабо и вымученно, Джон выполняет просьбу, освобождая для меня место. Положив голову на руку, он наблюдает, как я забираюсь на кровать. Приходится постараться, чтобы залезть на нее.

— Господи. Ты унаследовал эту кровать от королевской семьи или что-то в этом роде? Может быть, от принцессы на горошине?

Его ложе — это облако совершенства, роскошное, с мягкими, как масло, покрывалами. У меня действительно есть желание зарыться в нее и проспать весь день напролет.

Джон усмехается.

— Жаль разрушать твою фантазию, но она новая.

Я со вздохом кладу голову на подушку лицом к нему. Хоть мы и не соприкасаемся, все же находимся достаточно близко, чтобы я почувствовала тепло его тела.

— Я думала, что у Киллиана хорошая кровать, но это — совсем другой уровень удобства.

Джона сводит брови.

— Можешь не называть место, на котором ты временно спишь, кроватью Киллиана?

Я закатываю глаза.

— Ладно, гостевая кровать Киллиана и Либби. Так лучше?

— Да.

Я растягиваю губы в улыбке.

— Знаешь, прозвучало так, словно ты ревнуешь.

Странно лежать так близко к нему, не будучи больной. Я осознаю его размер, намного больше моего. Слышу его ровное дыхание и чувствую, что он немного пахнет Эрл Греем и лимонами. И я знаю, что его зеленые глаза смотрят на меня так, будто больше ничего и нет.

— Ты права, — с легкостью отвечает он. — Я думал, что это довольно очевидно, Стелла-Кнопка.

Мы придвигаемся ближе друг к другу. Наши предплечья соприкасаются. Мягкое трение его теплой кожи о мою заставляет мелкие волоски на руке подниматься.

— Что я всегда права? — парирую, поддразнивая, потому что боюсь разоблачить себя. — Я рада, что ты, наконец, признаешь это.

— У тебя дар намеренно не понимать меня. — Выражение его лица становится более серьезным и немного нежным, когда он протягивает руку и касается кончика моего носа. — Я больше не буду пытаться, — хрипло шепчет Джон. — Никогда.

В моем горле образуется комок.

— Я спрашиваю, в порядке ли ты, потому что забочусь. Но тебе не нужно успокаивать меня. Или угождать кому-либо. Ты не сделал ничего плохого, Джон.

Он тяжело вздыхает, и я нахожу его руку. Без колебаний он поднимает ладонь вверх и переплетает наши пальцы. Большим выводит круги по нашим костяшкам.

Мой голос едва слышен.

— Знаешь, почему я отправилась искать тебя?

Он сосредотачивается сильнее.

— Скажи мне.

Он все еще нежно исследует мою руку, гладкую кожу на тыльной стороне ладони, чувствительные края запястья и между костяшками пальцев. Я чувствую себя такой хрупкой, будто он сломает меня одним резким прикосновением или если отпустит.

Я не отвожу взгляда.

— Я скучала по тебе.

Джон судорожно сжимает пальцы.

— Я тоже скучал по тебе, Кнопка. Просто… — он качает головой, — если честно, не знаю, почему не ответил.

Мне кажется, я знаю. Потому что когда подавлена, то не хочу никого искать. Хочу, чтобы нашли меня, сказали, что я желанна, что во мне нуждаются. И когда не получаю этого, падаю еще ниже. Может, в этом отношении Джон отличается от меня, но очень сомневаюсь.

Я тяжело сглатываю.

— Я подумала… у меня создалось впечатление, что мир для тебя стал немного темнее, немного более тяжелым. Что тебе могут понадобиться объятия.

Мое признание, кажется, поражает его, и Джон вздрагивает, закрывая глаза, как будто рассматривает возможность отвернуться. Я безумно хочу сжать его руку и крепко держать. Но не делаю этого. Не мне принимать подобное решение.

Когда Джон открывает глаза и смотрит на меня, они слишком ярко блестят. От боли в них у меня перехватывает дыхание.

— Так и есть, — скрипучим голосом признается он. — Мне нужны…

Я раскрываю руки. Дрожа, он прижимается ко мне, кладет голову мне на грудь, руку обвивает вокруг талии и притягивает меня ближе. Наши ноги сплетаются. Джон вздыхает, когда наши тела буквально сливаются. Я провожу руками по его волосам, издавая бессмысленные звуки себе под нос.

— Черт, Стелла… это больно, и я не знаю, как… — Его тело напрягается, как будто он мысленно заставляет его не разваливаться.

— Я знаю, милый.

Я глажу изгиб, где его шея соединяется с плечом. Напряженные мышцы ощущаются как сталь под шелковой кожей.

Джон громко сглатывает.

— Оно приходит и уходит. Я нахожусь на вершине мира, а потом вдруг перестаю. — Тепло его дыхания касается моей груди. — Психотерапевт предупреждал меня. Она сказала, что это гонка на выносливость. Ты терпишь. Продолжаешь двигаться вперед. Но иногда, Стелла… иногда я так чертовски устаю.

— Тогда отдыхай, — шепчу я. — Отдохни со мной. Позволь мне ненадолго побыть местом, где ты преклонишь голову.

Он не двигается, щекой прижимаясь к моей груди.

— Я не хочу твоей жалости.

Нет, он хочет подтверждения. Я поняла.

— Я тебя не жалею. Подобное делается для людей, которые небезразличны.

Хотелось бы мне найти правильные слова, лучший способ подарить комфорт, но поэт здесь Джон, а не я. Я могу лишь обнимать его и надеяться, что это поможет.

Скованность в его теле ослабевает, но он остается совершенно неподвижным.

— Я тебе небезразличен?

— Конечно. — Мои щеки заливает румянец. Мы так долго вцеплялись друг другу в глотки, что говорить о чувствах неловко. — Мне бы хотелось думать, что теперь мы друзья, правда?

— Друзья, — выдыхает он. Но когда я дергаюсь, совершенно смущенная отсутствием энтузиазма с его стороны, крепко удерживает меня. — Мы друзья, Стелла. Всегда ими были, даже если ты этого не осознавала.

Не упускаю упрек в его тоне, но это лишь заставляет меня улыбнуться.

— Тогда ладно.

— Ладно, — соглашается он.

Мы впадаем в неуверенное молчание. Я играю с его волосами, проводя по ним пальцами, и Джон медленно расслабляется рядом со мной. Приятно сознавать, что я помогла ему почувствовать себя хоть немного лучше. Но я не могу перестать думать о том состоянии, в котором застала его.